— Слушай, я тут подумала… если для тебя это такое сильное желание, я могу с тобой делиться.
— Что? — изумленно спросил он, словно не веря своим ушам.
— Ну, мне не жалко — я же могу давать тебе немного крови. Куплю себе плотный браслет на руку, и буду закрывать шрам от твоего укуса.
Я увидела, как переменилось его лицо от моих слов. Словно всякие мысли покинули его голову, зрачки бешено расширились. Удивительно быстро происходит трансформация из разумного существа в животное. Он так быстро схватил меня за руку, что я сама этого не заметила. А потом, сжимая до боли, поднес запястье к своей щеке. Нечеловеческая мука была в его взгляде, когда он с огромным усилием, медленно положил мою руку обратно, оставив на ней пару синяков. Только увидев его глаза в ту секунду, я поняла, с чем ему пришлось бороться всё это время. Он опустил голову, скрестил руки на груди, становясь неподвижен. Я лишь доказывалась, что он ведёт в эти секунды с собой тяжёлую битву.
— Никогда больше… — прошептал он сдавленно, словно от боли, — не дразни меня, если хочешь жить. Тебе понятно? Мне. Нельзя. Твою кровь. Если я попробую ее хоть раз, — он поднял на меня дикий взгляд, — то просто не остановлюсь. И ничто не способно остановить этот инстинкт. Ни у кого. Я просто на время отключусь, а когда приду в себя, ты будешь уже мертва.
Когда ужас чуть отступил, я кое-что поняла.
В ту секунду, глядя на него, до меня кое-что дошло. Он слеп в отношении себя самого. Он гораздо сильнее, чем кажется, гораздо сдержаннее. В Эдварде было что-то больше, чем просто принципы, запрещающие пить мою кровь. Это что-то сильно в нём настолько, что я неожиданно почувствовала уверенность — он не сорвется. Он будет переживать жестокую муку, находиться на грани потери рассудка, но устоит. Я видела это в его лице, в том, какое непокорное и дьявольское сопротивление жажде отразилось в его глазах. То, что я видела — страшно по-настоящему. Если вы наблюдали когда-нибудь лицо наркомана, который готов ради дозы убить свою родную мать, а потом внезапно начинает сопротивляться своей жажде, то понимаете, о чём я. Нет ничего более щемящего и ужасающего, чем такая гримаса.
И он выстоял. Выстоял и сейчас и в тот раз, когда впервые встретил меня, и жестокая мучительная тяга заставляла его убить меня. Не знаю, в чём крылась причина, но у него потрясающая сила воли. Теперь я воочию видела ее.
— Ты мог бы поступить проще, — тихо сказала я, наконец, облизав губы. — Заманить меня куда-нибудь в безлюдное место и подстроить исчезновение. Ты мог бы убить меня так, что это не вызвало бы проблем…
— Я думаю об этом каждый день, — сказал он, всё еще не сводя с меня напряженного, ледяного взгляда, под которым я словно бы каменела. Он не лгал.
— И? — тихо спросила я.
— Я не могу убить тебя.
— Об этом и речь… Я не понимаю, почему ты не хочешь меня убивать.
— Ты узнаешь позже. И не предлагай свою кровь с таким видом, словно это яблоко. Ты не должна так реагировать!
— Но я и есть яблоко, — вымолвила я мрачно. — Для вас я пища, у меня нет ни малейших заблуждений на этот счет. Я не романтизирую ситуацию и мыслю рационально.
— Слишком рационально, Белла!
— Просто заметь, насколько у тебя огромная сила воли, — сказала я почти восхищенно. — Ты сдержался от того, чтобы убить меня, и с каждым разом у тебя получается всё лучше.
— Боже, только не говори, что ты мне веришь… — горько усмехнулся он, качая головой.
— Только твоей силе воли. Она у тебя фантастическая, — ответила я уверенно. — Мне кажется, ты сможешь останавливаться и не убивать меня.
— Я сказал — нет, — почти прорычал он. — Тема закрыта.
— Я ему тут жизнь облегчить пытаюсь, а он…
— Белла! — прервал меня он. — Всё неправильно. Не надо облегчать мне жизнь, не надо давать мне свою кровь, не надо так хладнокровно относиться к тому, что я убийца…
— Ладно-ладно, успокойся. Всё нормально, — я поспешила перевести тему разговора. Кровь — это то, что действительно способно вывести его из себя. — Вы с Эмметтом охотились, верно? На гризли? А разве его можно убить голыми руками? То есть, ты сильный, конечно… но руками же неудобно. А стрелять там запрещено, я узнавала.
— Это Эмметт предпочитает гризли. В особенности, весной, потому что в этот период они агрессивные, — рассеянно пробормотал Эдвард, но выглядел всё еще очень недовольным.
— Ну, конечно. Самое лучшее, что только может быть — разъяренный несущийся на тебя гризли, всегда мечтала попробовать. А тебе, например, что больше нравится? — беззаботно пожала плечами я.
— Пумы. У них приятный запах, — мрачно ответил он, глядя в моё лицо.
— И плевать на когти, само собой, — добавила я, махнув рукой. — Так чем вы их убиваете?
— Разве не очевидно? — он изобразил плотоядную, широкую ухмылку и показал на белоснежные, красивые клыки. Увидев их, я на секунду окоченела от подступившего страха. А еще восхищения. Никогда не видела более красивых зубов и клыков. Хотя сделалось не по себе.
— И ты… покажешь мне, как ты охотишься?
Он снова раздраженно застонал:
— Не правильно, Белла, не правильно!
— Ладно-ладно, что ты сразу… — смиренно ответила я.
— Это опасно. Я не смогу взять тебя на охоту, — отозвался он. — Неужели ты бы согласилась пойти?
— Конечно, — ответила я. — Ты бы меня защитил.
— С чего ты так уверена, наивная?
— Ну, даже не знаю. До сих пор у тебя здорово получалось.
— Тебе что, нравится это? — изумленно спросил Эдвард.
— Наверное… немного, — смутилась я.
— Господи, когда же я начну тебя понимать, — пробормотал он, покачав головой и глядя в окно, но я поняла, что он действительно раздражен и сердится. — Ладно, сумасшедшая. Нам пора. Ты на урок опоздаешь. И почти ничего не съела опять.
— Мне было не до еды, — оправдывалась я. — Тебя слушала.
Вместо ответа он вздохнул.
Бессмысленная жажда чуда. Она овладела мной, она вела меня, и она сделала для меня Эдварда чем-то необходимым. Она была важна для меня до такой степени, что когда я появилась в классе, снова ловя на себе взгляды, это уже совсем не имело никакого значения. Мне показалось, отныне я наблюдаю за миром из-за стекла. По ту сторону остался обычный мир, а я теперь в совсем другом, и меня совершенно не трогает, что Лорен смотрит на меня с такой ненавистью.
Мы с Эдвардом вернулись вместе. Я была так занята своими мыслями, что споткнулась и упала бы, если бы он не поддержал меня под локоть.
— Извини, — пробубнила я.
За партой он сел ко мне ближе, и это показалось мне неуместным, но терпимым. Он должен был делать вид, что мы парочка, и я не сопротивлялась. На самом деле, Эдвард едва касался меня, и все эти прикосновения были слишком напряженными. Я помнила, что он очень старается меня не убить, но это меня нисколько не волновало.
— Похоже, мы будем смотреть фильм, — заметила я шепотом, увидев, что мистер Баннер вошел в класс, толкая перед собой небольшой столик на колесиках, где примостился старенький телевизор. Учитель включил его в розетку. Весь класс радовался тому, что не будет занятия.
Темой следующего задания была генетика, и в качестве подготовки к нему мы смотрели «Масло Лоренца». Не самый лучший фильм для подростков. Они пришли с ленча — все такие жизнеутверждающие и активные, а их теперь заставляют смотреть столь тяжелый фильм. Не просто тяжелый… В нём есть серьезный посыл, не связанный с генетикой, и чтобы действительно уловить его, нужна предрасположенность, настроение особенное.
Я, например, совсем не была готова его смотреть. Я принципиально не смотрю такие фильмы, потому что у меня болит душа, и я начинаю реветь. А я ненавижу реветь на людях.
Первую половину фильма я держалась. Я отводила взгляд от экрана, старалась не слушать, смотрела в окно. Я очень боюсь сильных переживаний, потому что порой кажется, что они физически способны меня уничтожить.
Но слезы всё-таки подкатили к самому краю души и грозили выплеснуться. На задней парте кто-то ерзал, шептался и смеялся. Мне стало жутко. Как можно хоть о чём-то постороннем думать и смеяться, глядя этот фильм? Похожее я испытывала, когда смотрела «Жизнь прекрасна». Смотрела один раз, и никогда больше не стану пересматривать. Оба этих фильма потрясающие. Оба надо смотреть обязательно. Но с меня достаточно одного раза. Я помню каждый из них слишком хорошо, и некоторые кадры надолго засели в память.
