– Причеши меня.

Под горизонтальными лучами солнца, волосы, ещё влажные и тяжёлые, блестели, как густой дождь, озарённый солнцем. Рабыня сжала их в руке и закрутила. Она поворачивала их, скручивая, словно огромную змею из металла, проколотую, как будто стрелами, прямыми золотыми булавками, и переплела их вокруг зеленой ленты, чтобы шёлк ещё более оттенял их металлический отблеск. Хризис держала далеко от себя зеркало из полированной меди. Она рассеянно смотрела, как смуглые руки рабыни двигались в глубоких волосах, закругляли локоны, приглаживали непослушные пряди и изваивали прическу подобно комку изогнутой глины. Когда всё было сделано, Джаля стала на колени пред своей госпожой и гладко обрила ей дивное тело, чтобы девушка в глазах своих любовников походила на статую.

Хризис важно и тихо сказала ей:

– Накрась меня.

В маленьком ящичке из розового дерева с острова Диоскориды, помещались краски всевозможных цветов. Рабыня взяла немного черной массы на кисточку из верблюжьей шерсти и наложила её на красивые, длинные и изогнутые брови, чтобы глаза казались ещё более синими. Две резкие черты карандашом удлинили их и сделали более мягкими; синеватая пудра сделала тяжелыми веки и два пунцовых пятна отметили слёзные углы. Чтобы закрепить краски, надо было ещё натереть свежими белилами лицо и грудь, что она и сделала с помощью мягкого пера. Обмакнув его в белила, Джаля провела белые полосы вдоль рук и на шее, маленькой кисточкой, напитанной кармином, окровавила губы и прикоснулась к оконечностям персей; набросив на щеки легкое облако красной пудры; она пальцами наметила на высоте бедер три глубокие складки, отделяющие талию и на округлённом крупе две слегка подвижные ямочки; затем кожаной губкой, обмоченной в краску, она чуть заметно окрасила локти и оживила ногти на пальцах. Туалет был окончен.

Тогда Хризис стала улыбаться и сказала индуске:

– Спой мне.

Хризис важно и тихо сказала ей: – Накрась меня

Она сидела, раскинувшись, в своём мраморном кресле. Её булавки походили на золотые лучи вокруг её головы. Её руки, сложенные на шее, образовали между плечами красное ожерелье из накрашенных ногтей и её белые ноги стояли рядом на камне.

Джаля, на корточках у стены, вспомнила любовные песни Индии: «Хризис…»

Она пела монотонным голосом: «Хризис, твои волосы – словно рой пчёл, спустившийся на дерево. Теплый южный ветер проникает в них вместе с росою любовной борьбы и влажным ароматом цветов ночи».

Молодая женщина запела в ответ тихим и медленным голосом:

«Мои волосы, словно бесконечная река

на равнине, в которой протекает пылающий вечер».

И они пели одна после другой:

«– Твои глаза словно голубые водяные лилии без ствола, неподвижные на поверхности пруда.

– Мои глаза под тенью моих век словно глубокие озёра под черными ветвями.

– Твои губы два нежных цветка, на которых попала кровь серны.

– Мои губы края жгучей раны…

– Твой язык – окровавленный кинжал, создавший рану твоего рта.

– Мой язык отделан драгоценными камнями. Он красен оттого, что отражает мои губы.

– Твои руки закруглены, как два слоновых клыка и твои подплечия словно два рта.

– Мои руки вытянуты, как стебли лилии, с которых свешиваются мои пальцы, как пять лепестков.

– Твои лядви – два хобота белых слонов, которые несут твои ступни, как два красных цветка.

– Мои ноги – два листика кувшинки на воде; мои лядви – два вздувшихся бутона водяных лилий.

– Твои перси – два серебряных щита, оконечности которых обмочены в крови.

– Мои сосцы – луна и отражение луны на воде.

– Твой пуп – глубокий колодезь в пустыне розового песка и низ твоего живота – козленок, лежащий на груди своей матери.

– Мой пуп – круглый перл на опрокинутом кубке, и мое лоно – светлый полумесяц Феба над лесом.

Джаля, сидя на корточках у стены, вспомнила любовные песни Индии

Наступила минута молчания.

Рабыня подняла руки и склонилась.

Куртизанка продолжала:

«Она – будто пурпурный цветок, полный аромата и меда.

«Она – словно морская гидра, живая и мягкая, открытая ночью.

«Она – влажный грот, всегда горячее убежище, где человек отдыхает по дороге к смерти».

Распростертая рабыня тихо прошептала:

– Она – ужасна. Это лицо Медузы.

Хризис поставила ногу на шею рабыни и сказала дрожа:

– Джаля.

Мало-помалу наступила ночь, но луна светила так ярко, что комната наполнилась голубым светом.

Хризис, нагая, смотрела на свое тело, на котором отблески были неподвижны, и от которого падали чёрные тени.

Она внезапно встала.

– Джаля, о чем мы думаем? Уже ночь, а я ещё не выходила. Теперь на набережной у семи колонн не будет никого, кроме уснувших матросов. Скажи мне, Джаля, я красива?

– Скажи мне, Джаля, сегодня ночью я красивее, чем была когда-либо? Я самая прекрасная из всех александрийских женщин, ты это знаешь? Не правда ли, он пойдет за мною, как собачка, – тот, кто попадёт сейчас под брошенный в сторону взгляд моих глаз? Не правда ли, я сделаю из него всё, что захочу, даже раба, если у меня явится такой каприз, и я могу ждать от первого встречного самого слепого послушания? Одень меня, Джаля.

Две серебряные змеи обвились вокруг её рук. К её ногам были прикреплены подошвы сандалий, привязанные к смуглым ногам с помощью скрещивающихся кожаных ремней. Она сама застегнула у тёплого живота пояс молодых девушек, который с поясницы спускался по вогнутым линиям паха; в уши она вдела два больших круглых кольца, на пальцы надела кольца и печати, на шею – три ожерелья из резных золотых phallos’ов сделанных в Пафосе жрецами-мастерами.

Она некоторое время любовалась собой в зеркале, стоя нагая среди украшений; затем, вынув из шкатулки сложенную там широкую шаль из жёлтого полотна, она обернула ее вокруг тела и задрапировалась до самой земли.

Диагональные складки испещряли её тело, насколько его можно было видеть сквозь лёгкую ткань; один локоть выдавался из-под перетянутой туники, а другою рукою, оставленной обнажённой, она поддерживала длинный шлейф, чтобы он не тащился по пыли.

Она взяла в руку свой веер из перьев и беспечно вышла из дому.

Джаля, стоя на ступенях порога, опершись рукою на белую стену, видела, как удалялась куртизанка.

Она шла медленно вдоль домов по пустынной улице, на которую падал лунный свет. Маленькая подвижная тень колебалась позади её ног.

На александрийском молу певица стояла и пела. Рядом с нею на белом парапете сидели две флейтистки.

I.

Сатиры гонялись в лесу за ореадами, легкими в беге,

На гору загнали наяд;

Глаза их наполнились страхом,

Хватали их волосы, разбитые ветром,

Хватали их перси на быстром бегу,

Откинув назад их горячие станы,

На влажной зеленой траве;

И тело, прекрасное тело богинь,

В страданьи любви извивалось…

По воле Эрота на ваших устах,

Кричало желание, женщины!

Флейтистки повторили:

– Эрот!

– Эрот! —

…и стонали на своих двойных тростинках.

II.

Кибела гналась по равнине

За Аллисом, прекрасным, как бог,

Эрот поразил её сердце