Ещё издалека завидев бутылку с каким-то редким вином необычного цвета, Асока аж задержала дыхание, чувствуя, как внутри у неё всё затряслось, просто затрепетало от желания приложиться к ней. Кажется, Падме этого вовсе не заметила, а, может, и наоборот прочитала мысли своей гостьи, потому, что и её выбор, как на зло, пал именно на тот сорт напитка. И легко подав знак рукой, Амидала приказала разлить спиртное по изящным бокалам для неё и Тано.
Сенатор была в лёгком и весёлом настроении, потому манерно пыталась вести с тогрутой некую утончённую светскую беседу, как это делала всегда раньше, но наркоманка, кажется, её и вовсе не слышала, отвечая каким-то короткими сбивчатыми фразами на автомате и вообще воспринимая речи Падме о сенате, как некий невероятно назойливый и раздражающий шум.
Лишь только бутылка очень редкого и дорогого вина попала в поле зрение Асоки, как всё внимание бывшего падавана Скайуокера тут же сконцентрировалось на ней. Казалось, слух и обоняние Тано усилились в тысячу раз, как это бывало с тогрутами на родине во время охоты. В голове Асоки буквально оглушительным плеском отдавалось каждое движение заветной жидкости внутри красивой бутылки, ёмкость ещё даже не была откупорена, а Тано уже ощущала манящий запах спиртного, буквально чувствовала его вкус на языке, предвкушая заветное блаженство. Усиливало все эти эффекты и почти не покидающее тогруту с самого момента отъезда Энакина на миссию чувство невероятной ломки.
Какой-то внутренний голос в голове Асоки говорил, нет, просто кричал ей, что это было не правильно, что ей нельзя было пить, но Тано смело успокаивала себя тем, что это ведь был не наркотик, она обещала не принимать, а пить… Пьют ведь все. Все и понемногу. И ничего страшного не будет, если она выпьет один, нет два, нет, три бокальчика этого изысканного вина. В конце концов, не чистый спирт же ей в захолустной кантине бармены-голодранцы наливали. Да и вообще, если Асока хотела держаться, хотела быть как все и жить как все, когда-то нужно было учиться начинать пить дозировано. Тано жёстко определила у себя в мозгу свою норму, после которой она остановиться, и полностью была уверенна в собственных силах сейчас, завороженно наблюдая, как лазурная жидкость блестящими, манящими капельками полилась в утончённый бокал. В данный момент, для юной наркоманки не существовало ничего прекраснее в мире, чем мягкий звук соприкосновения спиртного с невероятно дорогим хрусталём.
Асока едва дождалась, пока Падме скажет какую-то длинную и занудную речь тоста. Сейчас тогруте казалось, что она готова была убить того, кто придумал эту невероятную дурацкую привычку толкать заунывные речи прежде чем выпить, а, может, и саму Амидалу за её скучность и манерную правильность, но Тано держалась. Считая терпение перед тем, как поглотить вкуснейшую лазурную жидкость, неким родом тренировки силы воли. Она ведь должна была научиться контролировать себя. И она училась.
Прошла, словно, целая вечность, и Падме, наконец-то, заткнулась со своими монотонными речами о сенате и рисованной дружелюбностью. Хотя, Асока этого уже не видела, не слышала и не замечала, прохладное изысканное вино мягко коснулось её губ, а дальше было лишь наслаждение, наслаждение сродни утолению жажды глотком чистой воды среди обжигающей пустыни Татуина. Лазурное спиртное показалось даже более вкусным для Тано, чем та могла себе представить, и внутри девушки внезапно разгорелся жадный хищнический инстинкт.
Тогрута пила-пила и никак не могла напиться, сначала она себя вела более-менее сдержанно, пытаясь поддакивать какой-то очередной ерунде Падме о политике и экономике, о делах сената и даже нарядах, пока слуги уж слишком медленно подливали невероятнейший напиток в блестящие бокалы. Затем, как бы между делом, Асока стала сама настойчиво просить официантов добавить ей лазурного алкоголя, а под конец наркоманка и вовсе обнаглела, едва не вырвав у одного слуги-родианца бутылку, и стала заполнять собственный бокал сама, громко и не слишком вежливо в слух высказывая какие-то, казавшиеся бывшему падавану умными речи.
Асока уже не помнила, какой бокал вина из нескольких откупоренных по её просьбе таких же бутылок она пила, а Падме, то ли была так наивна, что откровенно не замечала хамского пьянства своей гостьи, то ли тактично делала вид что ничего не происходит, выжидая, когда же всё это закончится. Не заканчивался и лимит доз выпивки для Тано, который она с каждым разом всё больше растягивала и растягивала безмолвной фразой - «Ну, ещё один бокальчик. Всё, это точно последний. Обещаю!», - а деловая светская беседа между бывшими подругами постепенно опускалась от изысканных разговоров о политике, через пустой трёп о моде, до неприличного обсуждения личной жизни сенатора и её супруга.
И вот уже, не стесняясь абсолютно ничего, наркоманка стала задавать столь не скромные вопросы о своём бывшем учителе, что Падме не всегда даже знала, что ответить на них, хотя она и старалась вывернуть свои слова как-то мягко, красиво, романтично, говоря так тихо, чтобы официанты не могли её услышать. И если спрашивать всякую ерунду искренне забавляло Асоку, то вот улавливать монтралами ответы о милой и нежной любви её мужчины к сопернице – дико бесило Тано и её передёргивало, причём буквально, причём не только от истинного гнева и отвращения, но и почему-то от не отпускавшей даже в алкогольном опьянении ломки.
- Ну, и давно вы женаты с моим мастером? А сколько раз у вас в неделю бывает, секс, если бывает вообще? – залпом осушив очередной бокал, грубо схватив его рукой так, будто это был обычный стакан некого дешёвого пойла, тогрута жадно закусила куском какого-то мяса, а затем громко и демонстративно рыгнула.
Грубо швырнув вилку на стол и как-то глупо заржав от того, что после звонкого удара, благо, не разбившего дорогую фарфоровую тарелку, остатки еды подпрыгнули, и часть из них очутилась на расшитой золотистыми нитками скатерти, Тано пристально уставилась, на раскрасневшуюся от такой откровенности аки помидор Падме, и ещё сильнее растянула пухлые губы в улыбке.
- Гы-гы, секс… - повторила ещё раз пьяная в стельку Асока, искусно делая вид, что слушает какой-то сконфуженный ответ Амидалы, при этом, словно некультурный ребёнок, играя с рассыпавшейся едой пальцами.
Совсем загнанная в угол и смущённая сенатор даже не сразу нашлась, что сказать на такое заявление, впрочем, говорить что-то об этом и не хотелось. Да, у них с Энакином был секс, как и у любой молодой супружеской пары, достаточно, чтобы удовлетворять их обоих тогда, когда мужу и жене удавалось побыть наедине, но обсуждать это с Асокой, ещё совсем юной девочкой-подростком, к тому же ещё и ученицей Скайуокера, к тому же при официантах, которые едва-едва тактично сдерживали смешки из-за хамства Тано… Нет, к такому Амидала явно была не готова.
- Тише, Асока… Нас могут услышать… - всё ещё алея, ярче чем багряный рассвет, шёпотом попыталась усмирить бывшую подругу сенатор, воровато оглядываясь по сторонам на гуманоидов-обслугу, - Давай, не будем касаться столь щекотливых тем… - почти умоляя попросила она.
Но, на совсем разбушевавшуюся наркоманку это не произвело никакого эффекта, только лишь наоборот ещё больше раззадорило её. Раскосо двигающимися от опьянения руками соорудив на столе из приборов катапульту и совсем по-детски запустив при помощи неё в родианца куском какого-то овоща, Тано лишь громче расхохоталась. А затем, грубо и больно хлопнув Падме рукой нежному плечу, по-свойски выкрикнула:
- Да ладно тебе… Я знаю, что вы трахаетесь! Все вокруг это знают! Ведь правда, друг? – на этом вопросе ополоумевшая Асока резко ухватила за рукав всё того же официанта-родианца, который хотел было убрать несколько опустевших блюд со стола, от чего ему, мягко, но настойчиво пришлось отцеплять кисти девушки от себя и смущённо удаляться прочь, прихватив с собой лишь одну тарелку из-под еды.
Но и это ничуть не утихомирило ошалевшую Тано.
- И в каких позах Скайрокер тебя фигачит? Наверняка раком ставит, да? – нервно пытаясь вытрясти из изящного хрустального бокала остатки вина себе в рот, тут же задала ещё более пошлый и дерзкий вопрос тогрута.
