И вот он уже, аккуратно вводя Асоку за хрупкие оранжевые плечи в собственную квартиру в первый раз, серьёзно просил Амидалу о том, чтобы она присмотрела за Тано. Поначалу идея супруга немного смутила сенатора, когда Энакин сообщил ей о своём решении по коммуникатору. Она всё ещё чувствовала лёгкое волнение из-за того, что происходило с тогрутой и её мужем в последнее время, некоторые совсем крохотные, совсем невзрачные, но достаточно колючие песчинки ревности. Однако, когда Падме увидела бывшую подругу живьём, вернее то, что теперь с ней стало, чувство безумного ошеломления, тесно переплетающиеся с ужасом и безграничной жалостью, напрочь перекрыли все другие эмоции, мысли и подозрения. Лишь только взглянув на слабую, бледную, казавшуюся почти больной Асоку, Падме отчётливо поняла, как глупа и бессмысленна всё это время была её ревность. Тано действительно пребывала даже в ещё более плохом состоянии, нежели описывал Амидале расстроенный супруг, и тогруте действительно требовалась помощь, значительная помощь. Теперь сенатор была полностью уверенна в том, что Скайуокер ни на миг ей не врал, что в отсутствие дома занимается лишь спасением бывшей ученицы. Весь её вид, вся её внешность, буквально кричали об этом.
Впервые увидевшись спустя столько времени, однако пережившие, пусть и заочно, достаточно много относительно друг друга, подруги обнялись тепло, радостно, тем не менее, чуть отстранённо. Пробежал между ними какой-то холодок, лёгкий раскол недопонимания и неприязни из-за всего случившегося, но тем, кто не знал истинного положения дел в этом странном любовном треугольнике, могло показаться, что всё, как обычно, между Падме и Асокой было нормально. Так хотелось думать и генералу, который, как только мог, старался закрывать глаза на ситуацию, но так ему лишь хотелось. Одна, всего одна маленькая, совсем незначительная деталь – любовь, меняла абсолютно всё в привычных отношениях их троих.
С радостью наблюдая за тем, как бывшие лучшие подруги проявляли свои женские милости и нежности друг к другу, Энакин невольно взглянул в сторону появившихся в гостиной C-3PO и R2-D2, которые, к слову, тоже очень восторженно встретили Тано. Не осталось безучастной и безэмоциональной и она. Когда же весь этот показательный обмен любезностями и радостными возгласами, заставляющий Скайуокера уже сильно опаздывать на миссию был закончен, генерал быстро попросил золотого дроида:
- 3PO, пожалуйста, покажи Асоке её комнату.
Нужно было окончательно убедиться, что бывшая, а теперь лечащаяся наркоманка хорошо устроилась, дабы ничего такого вдруг не произошло.
- Как скажете, мастер Эни, - механическим голосом с какой-то глупой интонацией, как всегда, отозвался робот, - Идёмте, госпожа Асока, нам сюда, - прерывистым движением махнув рукой в сторону коридора, ведущего в жилые комнаты, пригласил он и под молчаливый кивок тогруты проводил ту в указанном направлении.
К тому же, помимо предыдущего желания, джедаю очень хотелось остаться с женой наедине, чтобы сказать ещё парочку важных слов об Асоке вне её присутствия и, конечно же, проститься с супругой как следует, ведь они так давно не были вместе по-настоящему, так давно не проявляли друг к другу даже самых простых и лёгких, типичных нежностей, а сейчас это было как никогда необходимо им обоим, чтобы скрепить, казалось, постепенно распадающийся на частицы, некогда прочный брак.
Прошло всего немного времени с того момента, как Асока покинула гостиную, хотя ей самой думалось, что целая вечность. Девушка уже успела и осмотреть собственную комнату, и устроиться, и даже порядком подустать от скучных и нудных речей 3PO. Тем более, осознавая, что она впервые после последнего срыва так на долго останется без бывшего учителя, Тано уже начинала скучать по Энакину, скучать и бояться, что не справиться с сильной зависимостью без него. В один момент в голову Асоки пришла вполне естественная мысль о том, что нужно было хотя бы попрощаться со Скайуокером, раз расставание, долгое, трудное и мучительное было всё равно неизбежно.
Быстро сорвавшись с места, Тано со всех ног ринулась в гостиную, дрожа от волнения, словно лист на ветру, и подсознательно ощущая сильный страх перед разлукой с тем единственным в галактике, кто мог сдерживать её пагубное пристрастие и приостановить её стремительное падение вниз. Тогрута будто чувствовала, что если не обнимет генерала, если не скажет ему каких-то последних, прощальных слов, если даже просто не взглянет на него ещё раз, то случиться что-то ужасное, что-то непоправимое. И она летела, летела на крыльях слепой и глупой любви вплоть до самого конца коридора, где находилась оставленная ей открытой дверь. Девушке так не терпелось на прощанье взглянуть на любимого, словно видит его в последний раз, запечатлеть в памяти его образ на все те дни, что ей мучительно предстояло провести без него, и она запечатлела… Вот только совсем не то, что Асоке действительно хотелось увидеть.
Та картина, что внезапно предстала перед глазами Тано, заставила тогруту невольно остановиться, замереть, как вкопанную, в дверном проёме гостиной и, молча, с болью в сердце наблюдать, как её возлюбленный, её избранник с улыбкой что-то нежно шепчет на ухо жене, затем его руки плавно и умело обвивают её стройную талию, и Энакин страстно, с любовью целует супругу, нет, соперницу, её соперницу, на прощание.
От этого ужасного зрелища сердце Асоки, будто хрупкая хрустальная фигурка, упавшая на твёрдую поверхность пола, «разлетелось в дребезги», «разбилось» с болезненным, оглушительным звоном отголосков боли отдаваясь в её голове. Тано стояла неподвижно в завороженном шоке, ещё какое-то время наблюдая за нежностями мужа и жены, пока из её глаз невольно не хлынули слёзы, слёзы боли, отчаяния, слёзы всех тех страданий, что она испытывала весь прошлый год и ещё отчётливее почувствовала в данный момент.
Уже в который раз страдальчески осознавая, что Энакин никогда не будет с ней, что Энакин любил, любит и будет всю жизнь любить лишь собственную жену, тогрута обессиленно нырнула за дверной косяк и прислонилась спиной к стене, от мощного «болевого шока» почти ничего не чувствуя. И если раньше она могла, имела право беситься, злиться, ревновать, то теперь, теперь она не могла сделать ничего, чтобы предотвратить всё это, просто не смела. Тогда, когда она вернулась домой после последнего загула, девушка поклялась, поклялась Скайуокеру, что ради него, ради того, чтобы никогда в жизни не причинить ему больше боли, она завяжет, бросит наркотики навсегда, и теперь Тано не могла так просто сорваться. Да, генерал не любил её, у него была другая, его жена, но для Асоки теперь навсегда оградить его от страданий от её же рук было важнее всего на свете. Уже один раз совершив смертельную, непростительнейшую ошибку по отношению к её избраннику, тогрута просто не смогла бы пережить, если бы такое повторилось вновь. Пусть она будет страдать, пусть ей будет невероятно больно, пусть с ней случиться что угодно, но Асока больше не собиралась принимать наркотики, не собиралась сопротивляться воле судьбы и бороться за любовь, которую Тано не получит никогда. Если это действительно был выбор Энакина, если этого действительно хотела Сила, то она была готова отпустить Скайуокера навсегда, лишь бы только он был счастлив. Так решила для себя Асока, медленно и беспомощно сползая спиной по стене в немых, невыносимо болезненных для её души и всего её естества рыданиях от принятия суровой действительности.
========== Глава 7. Раскаяние и соперница, Часть 2 ==========
Миновало, вроде бы, несколько часов, за которые Асока успела вдоволь наплакаться. Тогрута долго ревела в отведённой ей комнате, запершись в полном одиночестве, пока слёз у неё совсем не осталось. Как ни странно, Падме ни разу не приходила к лучшей подруге и вообще никак не беспокоила её, пожалуй, слишком увлечённо занимаясь работой где-то в своём кабинете. Потому, когда очередная истерика Тано, наконец-то, прошла, то девушка, волей-не волей, как-то сама решила выглянуть наружу.
