На счастье, а может, и не счастье Тано, на глаза ей вдруг попался небольшой боковой карман, плотно застёгнутый на грубую молнию. Только его Асока ещё не успела осмотреть, хотя уже ровно через пару минут после того, как её хрупкие пальчики спешно забрались внутрь, тогрута сильно пожалела об этом. Поначалу Тано показалось, что в последнем не изученном ей отсеке сумки ничего не было и, слегка разочарованно вздохнув, девушка собиралась было достать кисть оттуда и приняться за упаковывание вещей Энакина обратно, как её рука вдруг наткнулась на какой-то мелкий, достаточно гладкий и изящный предмет. Судя по тому, каким он был на ощупь, Асока примерно представляла, что ровно через секунду окажется в её кисти, перед её глазами, однако любопытство так и подталкивало юную наркоманку убедиться в этом лично, к тому же, Тано до последнего хотела надеяться, что это было совсем не то, о чём она подумала, но увы… Жизнь и на сей раз неприятно её разочаровала.
С замиранием сердца девушка спешно вытащила свою маленькую нежную ручку из бокового кармана сумки, крепко держа в собственных пальцах предмет, который так и сиял наглым, казалось, дразнящим, будто насмехающимся над тогрутой золотым блеском в тусклом освещении её небольшой квартирки. Это было кольцо… Совсем простое, выполненное в традиционном классическим стиле, без каких-либо украшений и излишеств обручальное кольцо Энакина. То самое, что наверняка с такой любовью и нежностью надевала ему на палец когда-то Падме. И хотя Асока не знала, как именно проходила их церемония, отчего-то перед её глазами всплыла яркая романтичная картина. Плавными волнами в её бурной фантазии складывалась в один живописный пейзаж местность какой-то невероятно красивой планеты, скорее всего Набу, в конце концов, не на Татуине же её мастеру было жениться на известном половине галактики сенаторе. В такую дыру бывшая королева вряд ли позволила бы себя когда-то затащить. Тёплое летнее или весеннее солнышко приятно грело молодую парочку влюблённых, стоящих где-то поодаль играющей небольшими отблесками в дневном свете ровной глади воды. Лёгкий, слегка прохладный ветерок мягко колыхал листву раскидистых деревьев, под которыми расположились жених и невеста, заставляя и ткань на их, возможно, изысканных нарядах плавно развеваться в воздухе. В этот момент Асока попыталась более отчётливо представить себе во что была одета парочка влюблённых. Скорее всего на Энакине, традиционно был его повседневный джедайский костюм, Тано почему-то не сомневалась, что даже в такой знаменательный для себя день, мастер не стал бы принаряжаться во что-то более роскошное или вычурное, в конце концов он же был рыцарем ордена, воином, а не расфуфыренным сенатором. Ну, а поверх привычного наряда Скайуокера непременно был широкий тёмный плащ, возможно тот самый плащ, который тогрута всего пару минут назад меряла на себя. От чего на мгновение ей стало даже как-то противно, Тано вдруг почувствовала, что ей как будто досталась предназначенная для другой женщины и уже использованная вещь, словно она вынуждена была подбирать чужие обноски и всю жизнь донашивать их за прежней хозяйкой. От этого неприятного ощущения юную наркоманку всю аж передёрнуло, раздражающе будоража каждую клеточку её тела даже сильнее, чем при ломке.
Впрочем, на сеем фантазия Асоки так и не остановилась. Девушка мгновенно представила себе и наряд Падме, вот тут-то действительно было чему позавидовать. Зная, как одевалась в обыденной жизни сенатор Амидала, Тано могла вообразить, каким великолепным, наверное, было платье женщины на её собственной свадьбе – сшитое из самых дорогих и изысканных нежных материалов, украшенное тысячами камней и жемчужин, роскошное, царское, невероятно белое, как снег на Хоте… И наверняка, фата… Такая же изящная, такая же изысканная и непременно шикарная. Такого наряда у тогруты точно никогда не было и не будет. Да, Тано всю свою жизнь не была особо женственной или утончённой ни в подборе нарядов, ни вообще, но несмотря на это, как и любая другая юная девушка, тайком мечтала однажды, хотя бы на один день оказаться принцессой, надеть на себя вот такое же роскошное белоснежное платье и предстать в нём перед глазами её возлюбленного, чтобы он смотрел только на неё, любил только её. Увы, в судьбе Асоки этого не было предначертано, в платье или без, её избранник предпочитал другую.
Далее фантазия юной ревнивой тогруты стала рисовать саму церемонию, работник загса, а возможно даже какой-то монах или жрец, представитель некого религиозного течения, к которому, наверняка относилась бывшая королева, произносил торжественные слова речи, что должна была навек связать двоих влюблённых. И Асока, буквально, чувствуя, как от этой мысли на её глазах проступают слёзы, в тайне просила Силу, чтобы всё же это был первый, а не второй. Браки, заключённые лишь по законам гуманоидов, можно было в любую секунду расторгнуть, счесть более недействительными, а то и вовсе никогда не существовавшими. Но браки, церемонию которых проводил «священник», считались на веке связующим пару, как мужа и жену, звеном, как для людей, так и в самой Силе. Обещания, клятвы о вечной любви данные на такой церемонии, навсегда определяли возлюбленных, как супругов, принадлежавших только друг другу в глазах вселенной. И даже, если пара потом расставалась и разводилась по законам гуманоидов, для Силы она всё равно навсегда продолжала оставаться парой, а жизнь кого-то из них с новым возлюбленным являлась грехом.
Асоке не хотелось думать, что её избранник, её половинка, после такой церемонии, даже однажды каким-то чудом выбравший её, а не бывшую жену, навсегда останется для Силы законным супругом Амидалы. От этой жуткой мысли по щекам Тано невольно стали сбегать тёплые солёные капельки слёз, тихо срываясь с подбородка и падая на её оголённые оранжевые колени. Нет, тогрута даже на секунду не хотела позволять подобным мыслям укрепиться у неё в голове, ни за что и никогда!
«Они поженились без венчания, без!» - безмолвно повторила себе она придуманную ей самой же истину, хотя вся израненная душа Асоки буквально просто кричала об обратном.
Несмотря на то, что негативные эмоции, боль и печаль от, как будто вновь разбившегося сердца тогруты, уже итак накрывали её с головой, девушка продолжала и продолжала завороженно смотреть на треклятое кольцо, словно специально стараясь сделать себе хуже и больнее, словно это могло отрезвить её от глупых наивных фантазий о взаимности её чувств.
Тано не могла успокоиться, остановиться на достигнутом, она была так взбудоражена, так расстроена собственной внезапной находкой в её же доме, что в голове девушки дальше и дальше складывалась злосчастная церемония. Вот Энакин и Падме поклялись перед «священником», нет, работником загса, в вечной любви, вот они обменялись этими омерзительными обручальными кольцами, а затем…
На месте, где по сути должен был быть страстный поцелуй её мастера с теперь уже его законной супругой, Асока не выдержала. Она буквально почувствовала, как до селе холодный гладкий метал, словно раскалённое в огне железо, стал жечь ей руку, нежную мягкую ладонь, на которую тогрута сама водрузила чужое украшение. Нет, конечно всё это была лишь её психологическая реакция на омерзительные, неприятные, болезненные «воспоминания» о свадьбе, тем не менее, держать ничуть не изменившееся в температуре чужое обручальное кольцо в собственной кисти и дальше стало для Тано буквально невыносимо. Оно как будто пронзало её ладонь, опаляя кожу, прожигая в ней сильную, глубокую рану, и не только в ней, но и в многострадальном сердце Асоки. Тогруте было так больно, так обидно, так просто непередаваемо плохо от того, что Энакин решился, что он посмел принести в её дом подобную вещь, что Тано даже сразу захотела бросить кольцо на пол, сломать, растоптать, сделать что угодно, чтобы избавиться от него, как от символа, как от невыносимого напоминания о том, что её мужчина принадлежал другой. И девушка, крепко сжав собственные пальцы вокруг «обжигающего» куска металла, уже было замахнулась рукой, чтобы со всей силы швырнуть в порыве своих горестных рыданий обручальное кольцо оземь, но почему-то остановилось. Осознание того, что Энакин, не стыдясь и не стесняясь, принёс в её дом, в её квартиру, такую вещь и, даже не капли не пытаясь её тщательно спрятать, будто специально открыто демонстрировал собственную привязанность к жене, говорило о том, что в подобных хулиганских действиях не было никакого смысла. Даже избавься Асока от столь ненавистного ей кольца, разве это смогло бы изменить чувства её мастера к ней? Наверняка нет. Разве это вообще хоть что-то могло бы изменить в её горькой сломанной судьбе и разбитой жизни?
