Я затаилась в углу, прижимала детей к себе и шумно дрожала от страха.

Палач услышал моё брюзжание и отодвинул кровать, за которой мы сидели. Даже не отодвинул, а швырнул её в стену.

Марьяна заплакала, так как это действие её испугало, а вот Тимур совсем не понимал, что нам грозит смертельная опасность. Ему понравилось, что Палач взялся из ниоткуда, и бойко расхохотался, требуя продолжения странной игры в прятки.

Палач, остановившись над нами, вытер окровавленное лезвие топора моей любимой занавеской, а затем повесил его на бедро.

Он сложил оружие? Он не станет меня убивать?

Он сжалился?

Неужто это так на самом деле?

– Пойдешь со мной. – сухо сообщил Палач и развернулся к выходу из комнаты. Дойдя до двери, он остановился, так как я не шевельнулась. – Ты помнишь, что я никогда не повторяю дважды одно и то же? Слышала приказ? Изволь подчиняться.

– А как же дети?

– Что дети? Ты хочешь их оставить тут?

– Нет.

– Значит, с детьми! Не выводи меня своей тупостью, женщина! Поднимайся, и пошла за мной.

– А вещи?

– Без вещей. На сборы нет времени. Путь долгий.

Я неуверенно встала с пола и, взяв детей на руки, медленно последовала за Палачом.

Перед тем, как повернуть из коридора в прихожую, я выглянула туда из-за угла и пришла в негодование, сопряжённое с ужасом, угнетением и абсолютным нежеланием подчиняться воле Палача.

И как этот живодёр предлагает нам за ним волочиться???

Ясное дело, что убраться ему некогда было, но… Там нельзя ступить нигде, чтобы не вляпаться в кровь и расползшиеся кишки! Этот кошмар размазан повсюду, и стены даже затронуло.

В моем доме! В моей прихожей с милыми салатовыми обоями в мелкий розовый цветочек! Я влюбилась в эти обои изначально, ещё тогда, когда присматривала дом. А теперь на прихожую смотреть страшно! Это не прихожая, а рабочая зона маньяка какая-то!

Или Палача, что в принципе одно и то же. Устроил тут свою комнату пыток, понимаешь!

Как же я буду детей выводить? Хоть бы головой думал!

– Что застыла? – Палач, дойдя до прихожей, повернулся ко мне вполоборота. – Забыла расположение комнат? Иди прямо, и не ошибёшься.

– Там вообще не пройти! – возмутилась я и кивком указала на располовиненного "Иллюзию", который валялся прямо по курсу. – Детям нельзя видеть такое!

Не говорю уже за себя…

Сама находилась в полуобмороке, заставляя себя думать, что тут повсюду раскиданы декорации для фильма ужасов, и все трупы пластилиновые, а никак не настоящие. Только если так обманываться, в этом доме можно было не сойти с ума.

Палач, для которого вид всего этого месива был очень даже приемлемый, с невозмутимой миной расчистил нам дорожку, бодро раскидав по сторонам всё, что мешалось на пути. А после покинул дом.

На пороге Палач наклонился и подобрал покоившуюся в снегу голову "Иллюзии", и унёс её с собой.

Перед тем, как открыть дверь, выходящую на улицу, Палач выключил освещение, но я всё равно увидела, что конкретно он подобрал с порога.

Делать нечего.

Придётся слушаться этого монстра. Если Палачу ничего не стоило прикончить того, кто был ему вроде как братом, то обо мне, как объекте его ненависти, вообще говорить не следует.

Я, задержав дыхание и стараясь не глядеть по сторонам и не поскользнуться, с успехом преодолела кровавый путь от начала коридора до вешалки у входа. Там, одной ногой и головой на улицу, чтобы не вырвать от тошнотворного запаха и осознания, что находится совсем недалеко от нас, я одела детей. При этом максимально ускорилась, чтобы они не развидели в темноте ничего для них пугающего.

Чарли жаль. Хороший был пёс, смышлёный и очень молодой. Невыносимо тяжело принимать, что он погиб и тоже лежит здесь, в каком-то метре от нас.

Когда дети были полностью собраны и тепло одеты, я набросила на себя куртку и, не застёгиваясь, поспешила выйти из дома.

В сильный мороз, в домашнем халате, в сапогах на босу ногу и в распахнутой куртке, я донесла детей до тонированного фургона, припаркованного на другой стороне улицы, возле которого нас ждал Палач.

Когда мы приблизились, он настойчиво натирал снегом рукава своей шикарной черной дублёнки, пытаясь избавиться от пятен крови.

– Полезай туда. – закончив своё занятие, скомандовал Палач и открыл багажный отсек фургона.

Там, на полу, неподалёку от двери, валялись какие-то скомканные тряпки. Больше ничего из багажа не было видно.

Залезли мы туда от безвыходности. Палач захлопнул дверь, оставив нас в кромешной темноте и холоде. Наедине со страхом перед неизвестностью.

Фургон тронулся с места практически сразу и быстро набрал скорость. Я, не успев привыкнуть к темноте и не удержав равновесия, упала коленями на обледеневший пол фургона. Наощупь добравшись до тряпок, по всей видимости служивших в качестве носилок, я уселась на них. Стараясь не думать, что на них могла остаться чья-то кровь, я накрыла ноги и прижала к себе детей.

Помимо тряпок, на полу имелся спальный мешок, и я, расстегнув его, всунула туда детей.

Теперь, помимо Марьяны, и Тимур заплакал.

Темнота, нескончаемый шум, грохот и скрежет, как будто едем мы в консервной банке, по стенкам которой кто-то периодически постукивает, да ещё и сплошь замкнутое пространство без единого лучика света, не считая маленького заклеенного лючка на потолке, от которого было очень мало толку… Всё это угнетало и меня тоже. Что тут было говорить о маленьких детях…

Только вот одному Палачу было наплевать на то, в каких условиях мы будем вынуждены находиться неизвестно сколько времени. А хотя – известно. Здесь мы будем ровно столько, сколько решит сам Палач.

Быстрее бы путешествие кончилось. А оно только началось, к сожалению.

– Мама, мы Машу забыли. – печально сказала Марьяна, напомнив мне о том грандиозном упущении, что мы не только её куклу оставили дома.

Мы вообще всё оставили. Абсолютно всё.

И только тогда я сообразила, что совсем не готова к поездке. Я ни одежды детям не взяла, ни подгузников, ни перекусить, ни себе ничего элементарного.

Вот же я…

Какая с меня мать? Что это со мной?

Я ведь привыкла за три года бегства срываться с места в любое время суток и всегда в скоростном темпе собирала рюкзак с самым необходимым. До автоматизма выработала в себе эту способность.

Да и дети мои давно знают, что такое – жить в дороге. Им не привыкать чего-то лишаться, но… Только вот совсем без ничего, даже без воды, у нас такое путешествие впервые.

Правда, мне было вообще не до того, чтобы вспомнить о самом важном несколько минут назад. И я посчитала, что забыть обо всем было вполне очевидным результатом смертельной казни, произошедшей на моих глазах.

Но оправдания мне всё равно не было. Детям не объяснить, что им придётся испытывать дискомфорт во всех сферах. Они не понимают, что случилось на самом деле. Только бы о Чарли не спрашивали.

– Я боюсь. – шёпотом сообщила Марьяна мне в ухо. – Тут темно. Тут монстры живут. Вон там, в углу.

Она, как и я, обратила внимание, что из тёмного пространства фургона, ближе к распашным дверям, благодаря еле уловимому свету от лючка, виднелось очертание чего-то светлого.

А у меня с собой нет ни телефона, ни фонарика. Посветить нечем совершенно, чтобы узнать, что там такое. А ползать по фургону в надежде хоть что-то наподобие спичек отыскать, не получится. Детей не оставишь одних в кромешной темени. Да и вряд ли тут будет валяться что-то подобное. Скорее, на труп чей-то напорюсь, чем на спички.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему Палач не впустил нас в кабину. После того, как я пыталась его застрелить, Палач не испытывает ко мне доверия, а потому мне в тепло и комфорт не попасть ни за какие коврижки.

Да и Палач никогда не считал меня за человека, так что ничего удивительного в его жёстком поступке в отношении меня нет.