— Поцелуй меня, Райан. Это всего лишь омела.

Это всего лишь поцелуй. Это всего лишь Брендон.

— Я должен позвонить Келти, на счет новой коллекции.

Я сделал шаг назад от него, давая пропасти разверзнуться между нами.

— Ты издеваешься надо мной? — его голос был слишком сиплым, и я не мог больше этого слышать.

— Я скоро вернусь, просто доделаю работу, и мы спокойно отпразднуем Рождество.

— О чем ты, блять, говоришь?

— Да что не так?

— Что не так? Все не так, Райан! Я пытаюсь игнорировать это, но я не идиот! Это гребенная омела, Райан! Всего лишь омела, но таких омел были тысячи! Эти твои «не жди меня сегодня» или «я нужен культу, потом поговорим». Я просто не в настроении к тебе прикасаться! Я не хочу видеть тебя дольше, чем пять минут! Я не хочу находиться с тобой в одной комнате! Да, Райан? Так это теперь у нас? Это все такая же омела.

Каждое его слово было как ударом.

— Что я сделал не так?

— Брендон…

— Я просто не понимаю… Я просто ничего больше не знаю. Ты используешь какие-то гестаповские пытки, изолируя меня от себя. Просто скажи, что ты больше не любишь меня. Да?

Меня сковало, словно цепями. Дело было даже не в том, что я могу потерять его, или в том, что я могу спасти его, выбрав правильные слова. Дело было в том, что он все еще был моим «заданием».

У меня не было слов. Ни «я люблю тебя», ни «я не люблю тебя», ни каких-либо еще. Мне просто была нужна тишина. Мне нужно было молчание.

Я услышал хлопок двери, это было последнее, что я слышал в ту ночь. И дальше была тишина.

***

Я знал, что он вернется. Он всегда возвращается. Это то, что мы делаем все время — возвращаемся друг к другу. Если я кое-что и понял за последние несколько месяцев, так это то, что мы не можем действовать друг против друга. Я мог говорить себе сколько угодно, что мне потребуется лишь пара минут, чтобы убить его, но я понимал, что теперь мне потребуется гораздо больше. И проблема в том, что я не знал… не знал, смогу ли сделать это теперь.

Он хлопнул дверью, когда вернулся, так же сильно, как и когда уходил. Только в этот раз он уже не был зол. Он был пьян. Хихикал, что-то бурчал себе под нос, пока расшнуровывал кеды. Он пытался не смотреть на меня, делать вид, что не замечает, но когда я присел возле него, согнувшегося над своей обувью, он не мог больше игнорировать меня.

— Я помогу.

— Не надо, — прошептал он.

Солнце уже давно поднялось и мне казалось, что в доме было душно. Тошнотворно душно. И я понял, что мне нечем дышать, в тот момент, когда почувствовал это. Другой запах исходящий от его тела.

— Ты стал другим, — протянул он все с той же щемящей грустью, поднимая руку и осторожно касаясь кончиками пальцев моей щеки. — После того, как я все уничтожил, ты изменил свое отношение ко мне. Это ведь все, что было тебе нужно от меня, да? — горько усмехнулся он.

— Ты пьян. Тебе нужно проспаться, — я принялся расстегивать его рубашку, а он просто смотрел на меня неотрывно, провожая взглядом каждое мое действие.

— Боже, это правда…

— Если это так, то почему ты до сих пор жив? — я поднял взгляд с пуговиц на его рубашке и посмотрел ему в глаза. Он казался растерянным и сбитым с толку. Я отстранился и отошел на пару шагов назад.

— Иди спать, — коротко бросил я и вышел из комнаты.

Я не мог спать. Я лежал в гостевой комнате и был не в силах даже сомкнуть глаз. То, что он сделал, было неправильным. Он не имел права делать это. Я просто не мог в это поверить.

Я закрывал глаза и видел его. Я открывал и передо мной все так же стоял его образ.

Как он мог сделать это со мной. Как он посмел, именно тогда, когда я отчаянно разрываюсь между своей любовью к нему и своим долгом. Как он посмел отвернуться от меня.

Я отталкивал его, только чтобы дать один процент на выживание, только для того, чтобы он получил шанс. И он отвернулся от меня.

Я сделал все возможное, чтобы никто, кроме меня не причинил ему вреда. И он отвернулся от меня.

Я лгал ради него. Я предавал. Я сжигал себя в этом чувстве разрушения из-за него. И он отвернулся от меня.

Как он мог предпочесть кого-то еще?

Как он мог не любить меня, когда я любил его.

Я слышал его дыхание за стеной. Слышал его шаги.

Он — тень. Он — мой охотник. Он подкрался ко мне и проскользнул под одеяло, касаясь своей рукой моей руки.

— Уходи, Брендон.

Он знал, что я все понял.

Он знал и все равно остался.

— Я же сказал. Убирайся.

Я повернулся к нему лицом. Я не знал, что я хотел увидеть, может раскаяние, или, напротив, удовлетворение от того, что он натворил. Что я хотел увидеть? Я просто хотел увидеть его лицо. Его глаза, его поджатые губы, линию его подбородка.

— Если ты не уйдешь прямо сейчас, я убью тебя.

Он даже не пошевелился.

— Тогда уйду я.

Потому что я не мог убить его прямо сейчас. Я мог только в очередной раз дать ему еще один шанс.

***

Я вломился в комнату, еле держась на ногах, мое тело сотрясалось, будто от холода, но я не чувствую холода. Я не чувствую боль. Я мёртв. Я чувствую только предательство.

Чьи-то крепкие руки схватили меня, сдавливая, будто пытаясь сломать. Я только лишь дернулся, и хватка мгновенно ослабла. Я обернулся и увидел его перепуганное лицо.

— Что ты здесь делаешь, — прошипел я.

— А где мне еще, по-твоему, быть?

Мы смотрели друг на друга, и оба были в каком-то странном пограничном состоянии, готовые сорваться.

— Почему ты не сбежал? — спросил я, наконец, успокоившись, и замечая следы побоев на его лице.

— Не вышло, — грустно усмехнулся Фрэнк. — Джерард… он… убил Энтони.

Мое сердце все еще бешено колотилось в груди.

— Мне жаль.

Он кивнул, будто благодаря за попытку.

— Ты паршиво выглядишь, — Фрэнк усмехнулся, подавая мне руку. — Останешься?

Теперь была уже моя очередь кивнуть.

***

Он высыпал дорожку светло-розового порошка на глянцевой поверхности бара, усмехаясь и подавая мне скрученную пятидолларовую купюру.

— Кровь и кокаин. У Джерарда стащил.

Я вдохнул едкую смесь, ощущая, будто тысячи иголок пронзили сначала нос, а после эта боль медленно растеклась по телу. И дальше наступило облегчение.

— Мне жаль, что тебе приходится оставаться здесь.

— Ничего. Если ты тоже останешься в этой дыре, то будет не так паршиво, — он улыбнулся, рассыпая передо мной еще одну дорожку. — Наслаждайся, Райан Росс. Нам больше ничего другого не остается.

— Прекрати цитировать Уэя, — закатил глаза я, делая еще один вдох.

***

Я закрывал глаза и слышал его голос. Я открывал глаза, и голос никуда не исчезал. Наркотики — редкостное дерьмо, они заставили меня думать о нем еще больше, чем до них.

Все в этом месте заставляло меня думать о нем еще больше. Я ненавидел этот паршивый клуб.

Фрэнк рядом со мной тихо спал, облокотившись на барную стойку. Его тело выглядело истощенным, щеки впали, круги под глазами были еще ярче, чем когда-либо. Уэй явно не жалел свою очередную игрушку.

Когда её рука коснулась моего плеча, я уже полностью отошел от токсинов в моем теле и мыслил ясно.

— Скажи мне, что ты здесь, чтобы сообщить хорошие новости, — ухмыльнулась Джорджиана.

— Смотря, что ты подразумеваешь под этим.

— Не строй из себя дурачка, — фыркнула она. — Что с мальчишкой?

— Он в порядке. Спасибо, что интересуешься.

— Ты издеваешься надо мной?

— Всегда, — пожал плечами я.

Она внимательно посмотрела на спящего рядом Фрэнка, но это заняло у нее не больше секунды. Она не боялась, что он может что-нибудь услышать. Он был для неё никем. Пустым местом.

— Ты возишься с ним уже несколько месяцев. Мы дали тебе всё, судьба сама подкинула тебе решение всех проблем. Его сестры больше нет, он живет с тобой. Кивает тебе как влюбленный болванчик, и ты все еще не может убедить его избавиться от компромата?

— Ты же сделаешь это? — произнесла она у меня за спиной. Я ничего не ответил. Я просто сидел и пялился на пыльную рамку с картиной, висящую прямо у бара. «Почему она была пыльной?» — спрашивал я себя. «Почему никто не стирает с нее пыль?» Потому что ее больше некому стереть. Потому что мы разваливаемся изнутри, как гниющий организм. Я помогал Фрэнку сбежать от них. Другие бежали сами. Корабль тонул, и мы вместе с ним. Никто не стирал пыль с рамок, никто больше не хотел отдавать нам свою жизнь. Они уходили. Один за другим. Они уходили и не возвращались больше живыми. Вампиры уходили тоже. Что происходит с нами? Почему все рушится? Почему они допускают это?