Спенсер уехал, оставляя все прошлое, но Брендон оставался с целым багажом проблем.

Он проводил свое время в собственных мыслях. Кормил себя пустыми иллюзиями. Единственными его друзьями были карандаш и блокнот. Он прятал свои записи под скрипучей доской в полу, и даже Кара, которая была ему так же близка, как и Спенсер, не знала о них.

Кара пропала спустя полгода после отъезда Спенсера. Вернее, пропала она для всех, кроме Брендона, который собственноручно помог сестре с побегом. Он отдал ей все свои сбережения из карманных денег и парочку любимых книг, а также свои часы, что подарила ему мать на рождество. Они стоили не дорого, но их можно было продать. Он завидовал сестре — ее ждала свобода.

Она пообещала ему, что свяжется с ним через несколько дней, когда родителей не будет дома и сообщит свой номер. Через несколько дней Брендон поднял трубку и услышал восторженный голос Кары Ури. У нее получилось сбежать.

Она сказала ему, что нашла работу официантки на полставки и остановилась у своих друзей. Она пообещала, что если все сложиться, то, как только ему стукнет восемнадцать, она заберет его.

Кара стала для Брендона единственным спасением, веревкой брошенной утопающему. Он жил только ради ее очередного звонка или сообщения от Спенсера. Он терпел гнев родителей, лишь бы через год, наконец, вырваться.

Но все пошло прахом, как только Кара не позвонила как обычно в четверг. Она не позвонила и через неделю. И еще через одну. Никаких сообщений. Месяц. Второй.

Брендон остался там как рыба, выброшенная на берег, без последнего источника надежды. Он злился на себя и на сестру, злился на родителей, на все на свете. И кое-как он прожил последний год школы.

В восемнадцать он поставил родителям условие — добровольно отпустить его в Питтсбург, к Спенсеру, чтобы учиться. Он получил стипендию в одном из университетов. Он получил еще один шанс.

И вот он здесь, в городе, что забрал его сестру, живет в доме с тем, кто умер больше сотни лет назад.

Я столько раз оглядывался назад и думал — зачем я выбрал его? Что привлекло меня в нем? Что не дало убить его, если он так был мне противен. Я с трудом выносил его присутствие, но казалось, что без него будет еще хуже. И однажды я понял — это не я выбрал его, это он выбрал меня. Еще в тот день, когда наткнулся на нас в лесу. Он сделал выбор, ткнул пальцем в небо и перевернул наши жизни.

Я был не готов отдать ему все мое прошлое, но я хотел этого. Я хотел, чтобы он был рядом, когда я решусь.

Не знаю, кому из нас пришла эта идея, но сразу же после приезда из культа мы забрали вещи Брендона и перевезли в мой дом. Он перемешал все, что принадлежало ему и мне, и было уже неясно, чья эта книга лежит на столе или чей шампунь на полке в ванной. Все стало общим. Все стало нашим. И мы стали принадлежать друг другу.

— Ладно, какие у нас планы дальше? Я дам тебе шанс спасти это свидание, — с усмешкой сказал он, пока мы шли к машине. Что-то в его тоне настораживало, он казался слишком счастливым и взволнованным, и я не думал, что причиной этому служило наше скромное свидание.

— Я был мил с тобой, не будь таким засранцем.

— Ты не мастер свиданий, — поддразнил меня Брендон.

— Лгун, — улыбнулся ему я. — Нам стоит вернуться домой, чтобы ты мог выспаться. Но что-то мне подсказывает, что у тебя другое мнение на этот счет, — я усмехнулся, глядя на то, как он подходит к машине и запрыгивает на ее капот. Я подошел к нему вплотную и устроился между его разведенных ног. Брендон заговорщически улыбался и его глаза даже в полумраке блестели слишком уж недобрым огоньком.

Он положил мне руки на плечи и приблизился для поцелуя. Как всегда медленного, нежного. Он любил именно такие.

Его горячее дыхание лишь на долю секунды смешалось с моим, и уже привычные горячие губы коснулись моих.

— Могу я сегодня сесть за руль? — прошептал Брендон мне в губы. Я усмехнулся.

— У тебя права хоть есть? — насмешливо спросил я, чем вызвал его недовольное цоканье языком. Я снова поцеловал его, чтобы сгладить его недовольство, и он тут же ответил мне, а я в это время вытащил из кармана джинс ключи. Я сунул их почти ему под нос, и Брендон тут же засветился от счастья.

— Куда ты собираешься меня везти?

Он быстро сдвинул меня и спрыгнул с капота, чтобы побыстрее сесть на водительское место. Брендон был похож на подростка, наконец получившего у отца разрешение поводить.

После минут тридцати езды, я рассчитывал, что он отвезет меня в какое-то необычное место, возможно, значимое для него. Или домой. Кто знает? Но ночь уже опустилась на Питтсбург, поэтому я мало что видел из окна. Брендон включил радио и напевал глупые песни себе под нос. Он ориентировался по навигатору в машине и когда я бросил взгляд на прибор, то понял, что Ури вез меня куда-то на окраину Питтсбурга, чуть восточнее того места, где мы были.

И когда он притормозил где-то на обочине, я понял, что место слишком знакомо мне. Я тут же вылез из салона и осмотрелся. Зрение вампира и обостренные чувства позволяли мне быстро сориентироваться на местности. Мы были недалеко от места «ритуалов», которое иногда использовал «культ» для своих целей.

Брендон молча подошел ко мне и взял за руку, уводя по тропинке вглубь леса. Он был предусмотрителен, потому что захватил фонарик из машины и с его помощью прослеживал себе путь.

И я не имел ни малейшего понятия, какого черта он привез меня в Пантер Холлоу.

Мы дошли до небольшого заброшенного домика лесника, который так же иногда использовал «культ». Это часть территории принадлежала нам. Негласно, конечно, но с властями было нетрудно договориться. Поэтому здесь никогда не ошивались лесники или охотники.

— Что все это значит? — наконец спросил я, но без какой-либо тени на возмущение. Я лишь хотел утолить интерес. Брендон продолжал хитро улыбаться, говоря этим «доверься мне». И мне лишь и оставалось, что делать это.

Я чувствовал, что мы придем именно туда. На это место. Небольшую поляну, где было хорошее открытое пространство. Посреди нее располагались остатки костра. Мы не бывали здесь с тех пор как выпал снег. Он ровным тонким слоем накрыл поляну, и лишь наши шаги нарушали эту идеально белую картину.

— Я просто хотел… ты знаешь… — он посмотрел на меня немного смущенным взглядом. — Это что-то вроде места нашей первой встречи. Вернее, моей встречи с тобой. И я видел, что происходило в этом месте, я знаю, что это за место. Но я не боюсь ваших законов или чего-то еще. Я занимался с тобой любовью прямо в эпицентре вашего зла. И это было восхитительное чувство, Райан. Не в смысле… Боже, перестань ухмыляться, дело было не только в тебе, — засмеялся он. — Это… то, что мы делаем. Не существует никаких ограничений и законов, ты чувствуешь? Мне казалось, я поступаю неправильно и это пугало, но потом я подумал, к черту это все. Они могут с легкостью убить меня, мою семью, тебя. Могут сделать со мной все что угодно, издеваться как над тем парнем из клуба, верно? Но знаешь что? — подойдя ближе он коснулся ладонями моих щек и прижался своим лбом к моему. — Я не боюсь их. И никого больше. Когда я с тобой, мне кажется, что нет ничего страшнее, чем потерять тебя. Это тупо, да? Я всего лишь двадцатилетний идиот, прости, но я просто хотел, чтобы ты знал. Потому что я хочу тоже дать тебе почувствовать это. По какой-то непонятной для меня причине ты привязан к ним и ты боишься их. Поэтому мы здесь. Я хочу, чтобы ты тоже перестал бояться.

Иногда мне казалось, что я чувствую агонию рядом с ним. Какое-то неприятное чувство вины за все, что я делаю. Но потом меня отпускало, когда я касался его изуродованного запястья, что он пожертвовал ради меня. Не было ничего важнее этого момента, не было никаких моралей, кроме морали мгновения в котором я мог поцеловать его или сдунуть снежинку с его ресниц.

— Расскажи мне, что случилось, когда ты встретил их, — прошептал он, вкладывая свою руку в мою.

То был 1885 год. Время, когда наш цирк постепенно умирал. Мы перебивались скудной пищей, спали на постелях с клопами и не мылись неделями. Умелые фокусники вроде моего друга Адриана занимались карманничеством, чтобы мы могли позволить себе пищу. Но мы никогда не жаловались. То был наш выбор, и никто никого не держал насильно.