Всё было не так, как говорит Зейн. Луи не нравилось это из-за того, что притворство позволяло ему врать самому себе, пока он наслаждался тем, чего ему на самом деле хотелось — быть свободным от своих страхов.

Луи не боялся быть раскрытым. Его родители знали, что он спал с Зейном и другими парнями. Группа знала это, Синтия знала. Фанаты, наверное, догадывались. Он делал это из-за репутации, из-за того, чтобы продажи их альбомов не упали, и чтобы это не отразилось на их достижениях. Он старался ради их общего блага — если бы ему хотелось, он бы давно уже признался во всём, чём угодно. Это был не страх. Страха не было. Ему просто было плевать.

Он в это верил.

— Вы же встречались потом, да? — Спрашивает Зейн. Луи теряется, не зная, на какой из заданных вопросов нужно ответить, а может, проигнорировать все. Но потом он просто кивает.

— И как? Нравилось чувствовать настоящие открытые отношения?

— Много заморочек, — цокает он и вздыхает. Понемногу волнение уходит и наступает спокойствие. Он вспоминает Гарри и то, сколько ему приходилось с ним возиться, чтобы тот хоть немного стал вести себя адекватно в присутствии других людей. Эти мысли вызывают в нём снисходительную улыбку. Зейн это замечает. — Но, в общем, да. Было ничего.

— Ну, теперь все знают, что ты играешь на два поля.

— Ага, — кривится Луи. Малик игриво шевелит бровями, хватая его за одну из рук и нежно сжимая.

— Будем ходить на свидания?

Они одновременно усмехаются, пока атмосфера не разряжается окончательно. Луи вырывает руку, крича возмущенное «отвали», а Зейн не обижается. Он предлагает остаться ещё на ночь, заказать ужин и посмотреть фильм. И они проводят этот вечер вместе, узнавая заново, что значит дружба между ними.

***

Луи тщетно пытается согреть пальцы на станции Кингс-Кросс, попутно уворачиваясь от ветра, желающего стянуть с него капюшон толстовки. Если он его снимет — кто-то обязательно обернётся и узнает его. Всё немного поутихло, но личико Томлинсона в этой стране так просто не стирается из памяти.

Он смотрит на табло и стоящие в ряд поезда, чтобы понять, что он опоздал. Нужный поезд лениво тащится к месту остановки. У Луи теперь прохладные отношения с поездами, потому что глядя на них вспоминается Гарри-грёбанный-Стайлс, засыпающий с открытым ртом и прижатым к стеклу лицом. Луи раздражается и мёрзнет куда чаще в последние недели, потому что такова цена за то, чтобы быть чистым. Но образ кудрявого болвана заставляет его снова желать унять зуд в теле чем-то химическим.

— Давно ждёшь? — Девичий голос окликает его где-то позади.

Луи оборачивается, хмурясь от вида дрожащей на холоде сестры.

— Нет, я только пришёл, — врёт он, не глядя на свои покрасневшие пальцы. Физзи рассеянно улыбается и протягивает ему дорожную сумку среднего размера.

— Поможешь?

— Ага, — бурчит он.

— Я сняла квартиру в районе Клапхэма.

— Это недалеко, — уклончиво отвечает он. Луи не знает что говорить, что сказать… прости, что не пришёл на похороны нашего любимого папочки? Или прости, что в прошлый раз, когда мы виделись, я притащил своего фейкового бойфренда и испортил семейный праздник? Но Луи, отчего-то, правда старается вести себя достойно. Просто пока что всё, что он умеет, это не говорить ничего саркастичного.

— У меня сейчас каникулы, — говорит Физзи, когда они садятся в такси. — Мама отпустила меня съездить и посмотреть университеты в Лондоне.

— Ты будешь поступать в Лондоне?

— Может быть. Это сложно, нужны хорошие оценки. На юридический попасть — как лотерею выиграть.

— Почему ты выбрала юридический? Тебя отец заставил? — Кривится он, но ненависть внутри быстро угасает.

— Да нет, я сама захотела, — она улыбается, заглядывая в окно, в котором проносятся городские пейзажи. — Лотс хочет вести бизнес, близняшки ещё не решили. А мне нравится юриспруденция.

— Я думал, для тебя это может быть скучным. И очень похоже на отцовский стиль, ну, знаешь.

— Да, наверное. Может, я на него похожа, — усмехается девушка. Луи фыркает.

— Ты на него похожа меньше всех.

— О, комплименты!

Они усмехаются друг другу, а после едут в умиротворяющем молчании на протяжении всей оставшейся поездки.

***

— Коротко о погоде. До Лондона, наконец-то, добралась весна. Синоптики обещают потепление до пятнадцати градусов. Такая погода продержится почти неделю…

— С вас шестьдесят четыре фунта, — отзывается таксист, прерывая голос радиоведущего. Луи протягивает наличку.

— А далее у нас песня I sat by the Ocean группы Abandoned Red Sea…

Он расслабляется на мгновение, оседая бесформенной массой на пассажирском сидении такси. Водитель уже сует ему сдачу, но Томлинсон всё так же сидит, не двигаясь с места, будто знакомый голос гипнотизирует его. В горле чуть пересыхает, а водитель уже обеспокоенно оглядывается назад.

— С вами всё нормально? Будете выходить?

— Да, — кривится Луи. — Выхожу.

От его новой квартиры до клуба «Рим» ему будет быстрее добираться почти на тридцать минут. Арендодатели обещают, что он сможет въехать туда уже на следующей неделе, хотя Луи всё равно ещё не собрал свои вещи. Он немного рассеянный последние дни, но ему уже куда легче взять себя в руки, когда накатывают волны внезапной агрессии или непреодолимой апатии. Его лечащий врач говорит, это хорошо, организм начинает справляться без наркотиков и таблеток. Хотя по наркотикам Луи всё равно немного скучает. Он по многому скучает — по концертам, по фанатам, по беспробудным тусовкам и турам, немного скучает по группе и Синтии, и даже по Гарри Стайлсу, лежащему без одежды на его кровати или бренчащему на гитаре в студии. У Луи больше нет старой жизни, зато есть новая, и он в ней немного справляется.

— О, наш романтик-извращенец, — гаденько усмехается Сэм за барной стойкой. Вокруг пусто, кажется, что ни души, и Луи рад, что приехал сегодня пораньше.

— Заткнись, — беззлобно отвечает он, хотя уже предчувствует возбужденные смешки, когда зачитает со сцены свои новые стихи. Они ещё интимнее предыдущих, где он называл своего любовника «древней неукротимой силой, зарождающейся где-то под рёбрами, но пробуждающейся где-то внизу живота». Где рассказывал, какими губами и где, мальчик с кудрями, доставлял ему удовольствие.

— Я в нетерпении чего-то новенького, — подзадоривает Сэм, пока Луи не заходит в комнату для персонала.

Вообще-то, ему нельзя тут быть. Но в прошлый раз его узнал менеджер клуба и позволил оставлять личные вещи и надевать свою маску в этой маленькой комнатке. Так было удобнее, потому что никто из посетителей не мог его узнать.

Он достаёт блокнот со своими записями и ходит из угла в угол, прочитывая всё ещё раз.

«Я попросил тебя изогнуться, стать таким маленьким, чтобы сжаться в моем кулаке. Я хотел быть уверен, что ты никогда не убежишь.»

«Твои пальцы на моем позвоночнике по утрам, пока мы слушаем Мадди Уотерс. Я не знаю, почему я так сильно надеялся на кого-то, кто никогда не позвонит мне домой, но то, как ты говоришь о поэмах, словно марксисты говорят о революции, заставляет меня хотеть продолжать пытаться. В каждом утре, в моём душе, в музыке я ищу причины любить тебя. И я ищу доказательства того, что и ты меня любишь.»*

Луи надевает маску, когда наступает его время выходить. Перчатки на его руках скрывают татуировки на пальцах, а толстовка его тело. Никто здесь его больше не знает, и он учится откровению на сцене, которого он никогда не имел.

Он говорит:

— Найдите мне мальчика, с сердцем более податливым, чем сахарный сироп в жаркий летний день. Я научу его превращать меня во что-то бессмысленное и невразумительное.

Его руки всё ещё дрожат, когда он касается микрофона, и голос предаёт, когда бросает в жар. Он здесь только второй раз и уже получает пятьдесят фунтов за выступление. Это лучше, чем он мог ожидать, учитывая, что всё время он только и говорит о своих гомосексуальных фантазиях и нытье по возлюбленному. И это при том, что никто даже не знает его имени.