— Возможно, возможно, — не стал спорить он, — у вас есть пару флаконов?

Гермиона с сожалением покачала головой, отлично помня, что эликсир готовится полгода.

Беседа текла размеренно и спокойно. Гермиона то и дело напоминала себе: “Это — Снейп! Снейп!”, поверить в то, что он может вот так сидеть в кресле, пить вино и беседовать спокойно, без выпадов и колкостей, без издевок и острот, было так же сложно как и в то, что он воскрес и как ни в чем не бывало теперь ходил на работу в Министерство, умудряясь вести себя так, словно он проработал тут годы.

Наверное, появись он через год после победы, ему был бы обеспечено повышенное внимание обеих сторон: и победившей и проигравшей, но время сделало свое дело — новый всплеск интереса к воскресшему герою войны был, но какой-то вялый, даже Рита Скитер написала всего пару скучных статей на эту тему и угомонилась.

— Итак, ритуал первозданности, — Снейп отогнул большой палец, — явный недостаток: вместе с меткой может исчезнуть и текст. Заклятие отторжения... — он отогнул указательный палец.

— Примерно такие же проблемы, — подхватила Гермиона, — правда, текст можно “поймать”, но для этого надо сделать ловушку, а это не быстро, совсем не быстро.

Снейп кивнул.

— Распутывающие чары, — Снейп отогнул третий палец.

— Слишком много мороки, а результат мало предсказуемый, — заметила Гермиона, — эти чары не для нашей ситуации. — И опять Снейп просто молча кивнул. — Надо разработать что-то свое на основе того, что есть, — продолжила Гермиона, — вот только на чем будем тестировать? У нас одна попытка.

— Вот это больше всего и смущает, — заметил Снейп, вставая.

За окном стемнело, и Гермиона с печалью подумала, что сейчас ей придется отправляться домой. И даже к Гарри не сбежишь: чета Поттеров отправилась на выходные к Флер и Биллу.

— Если не хотите говорить, как вам удалось выжить, то расскажите, как вы жили все это время? — спросила она.

— Почему вам это интересно? — он поправил манжеты немного нервным движением.

— Я зря спросила, — она тоже поднялась, взмахом волшебной палочки навела порядок на столе — тарелки снова стали листами бумаги и сами спикировали в мусорное ведро, бокалы превратились в пробирки.

— Ничего интересного, — ответил он, — скучная и малоинтересная жизнь, ничего захватывающего, ничего... героического. И вы не ответили, почему вам это интересно?

— Вы все время ожидаете от меня подвоха. Даже такой вопрос воспринимаете как угрозу, почему?

— Потому что жизнь меня научила не доверять — никому и никогда. Даже самые лучшие порой не могут сдержать слово, и в этом нет их вины, да только ситуацию это не меняет, — ответил он наставительно.

— Доверять только себе и рассчитывать только на себя?

— Да, по крайней мере не будет несбывшихся надежд.

— Это все равно что лечить головную боль гильотиной, нельзя отгородиться от всего, только чтобы не испытывать неприятных эмоций!

— О, да! Вы все знаете про всех, в том числе про то, как другие должны думать и чувствовать, и считаете необходимым донести свое знание до всех? Не удивительно, что от вас сбежал даже Уизли, — сказал он жестко.

Гермиона замерла на месте, стопка бумаг, которую она левитировала на соседний стол, осыпалась на пол.

— А я хотела сказать, что этот день был один из лучших за последнее время. Он и был, до вашей последней фразы, — проговорила она холодно. — Как изящно, ударить в больное место, — добавила она, заставляя разлетевшиеся листы снова собраться в аккуратную стопку, и отправляя их на стол. — До завтра, сэр. Идите, я уберу и…

— Погодите, — он поймал ее за руку, — простите. Это было бестактно.

Северус Снейп извинился! Гермиона смотрела на его руку, сжимающую ее запястье.

— Я тоже не должна была снова лезть с советами. Извините, — пробормотала она, хотя, если быть откровенной, она не чувствовала себя виноватой. Впрочем, возможно он тоже не считал себя неправым и просто не хотел усложнять им работу?

— Вы устали? Хотите домой? — он отпустил ее руку. Чувствовал он себя виноватым или нет, но голос его звучал немного иначе, непривычно. И выглядел он тоже иначе. Хотя Гермиона не поручилась бы, что это не вино так изменило ее восприятие или его поведение. Но, пока он не вспомнил Рона, ей действительно было хорошо и ей, что греха таить, действительно совсем не хотелось домой.

— Я бы поработала еще, — ответила она.

Снейп снова превратил колбы в бокалы и опять налил вина.

— Вам надо расслабиться, — заявил он, подавая ей бокал.

— Почему мне, не вам?

— Я хороший окклюмент и это иногда мешает, а вы — ведьма и… я объясню позже, если мои объяснения понадобятся, — ответил он. — Так на чем мы остановились?

Они снова стали обсуждать, по которому кругу, все наработки последних дней, то и дело сбиваясь и отвлекаясь. Снейп оказался весьма интересным собеседником, Гермиона чувствовала, что захмелела, но это было то, чего они добивались? Это же было для пользы дела, правда какого дела и какой пользы она с каждой секундой помнила все хуже. Все дела казались такой ерундой!

— Почему вам нравится Амели? — спросила она, чувствуя, что опять лезет не в свое дело, но не в силах бороться с искушением. Ей действительно было интересно!

— Она молода, красива, умна, она не выпячивает свои достоинства, и не пытается показать всем, насколько она хороша. Редкое сочетание, — ответил Снейп, даже не попытавшись сделать вид, что Амели не нравится ему вовсе!

— Полная противоположность мне, — вздохнула Гермиона. — У меня ужасный характер и я все время всех учу. И вы правы, я на месте Рона от себя тоже бы сбежала.

— Бросьте, — Снейп подхватил бокал, который она чуть не выпустила из рук, — у вас масса достоинств, и если Уизли их не видит, то он сам себе враг. А, может быть, судьба вам дарит шанс на что-то лучшее?

Гермиона грустно усмехнулась.

— О, нет, с романтикой покончено навсегда. У меня есть интересная работа и у меня есть Рози. И хватит. Господи, как хочется лечь! — она скинула туфли и вытянула ноги, пытаясь устроится в кресле и лениво размышляя, не трансфигурировать ли его в кровать?

— Самое время, — Снейп поставил бокалы на стол и встал.

— Для чего? — прошептала она, ощущая одновременно удивительную легкость сознания и невероятную тяжесть в ногах и руках. — Я способна только спать!

— Это вам сейчас так кажется. Через минут двадцать все пройдет, надо не упустить время. Доверьтесь мне, я буду вашим якорем.

Его голос был… чарующим. Мерлин, почему он не мог говорить так на уроках?

— Вы доверяете мне? — донеслось до Гермионы словно через пленку.

— Да, вполне, — она закрыла глаза и почувствовала его руки на своих плечах, он вынудил ее податься назад, положил большие пальцы на виски, ладонями поддерживая затылок. Он массировал ее голову едва уловимым движениями и это было невероятно приятно.

— Не надо думать и анализировать, мисс Грейнджер, просто чувствуйте, позвольте решению прийти самому. Не думайте, не анализируйте, не сравнивайте, не бойтесь. Доверьтесь мне…

Это оказалось проще, чем могло показаться: Гермиона плыла куда-то сквозь серебрящийся сумрак. То, что поначалу казалось беспорядочным танцем огоньков, становилось чем-то иным. В хаосе она сама, непостижимым образом, видела порядок. Гермиона протянула руки, оттолкнулась и взмыла вверх. Она парила в темноте, но ей не было страшно, впервые она чувствовала полную и бесконечную власть над миром, это было невероятно захватывающе. Гермиона тихо засмеялась. Все те множества формул и заклинаний, над которыми они размышляли последнее время, вспыхивали перед ее глазами. Какие-то тут ж меркли, осыпались пеплом, прочие разгорались четче, слова теснили друг друга, цифры скакали с места на место, чтобы занять единственно верное место…

Гермиона так была захвачена происходящим, что, само собой, не могла видеть, как смотрит на нее Снейп. Он завороженно смотрел, как ее волосы начинаю завиваться тугими кольцами, как кожа приобретает сияние, а мелкие морщинки около глаз разглаживаются. Она не знала, что он смотрит на ее губы, которые, став ярче и пухлее, приоткрылись, словно для поцелуя. Она понятия не имела, что он думал о ней, что гнал от себя не самые приличные мысли и, зная, что в такие моменты ведьмы преображаются, становясь нестерпимо прекрасными и притягательными, с трудом мог сдержать себя. Снейп закусил губу, выдохнул, и спросил, стараясь, чтобы голос звучал по прежнему спокойно: