– Все это хорошо, но спрошу сразу: вы за меня или за предателя? – спросила Миками.

– Госпожа, честь воина – все для меня, я просто не приемлю существование такого предателя, как Иторо, он позор, который надо смыть кровью.

– Вот и чудно, – сказал смейк и сел за стол. – Мне кажется, для начала надо обеспечить безопасность госпоже, она знамя, возле которого будут собираться наши друзья, я надеюсь.

– Я не редкая ваза, чтобы мне обеспечивать безопасность, я лично хочу убить этого кворка предателя, – зло сказал Миками, усевшись рядом.

– Слова достойные сегуна, но Имамура прав, вас надо защитить, или обучить хорошенько, – сказал Аяте, увидев, что Миками хочет уже возразить.

– Хорошо, а кто будет учить? – спросила Миками у Аяте.

– Не спрашивайте у меня, спросите лучше у своего учителя, – сказал, рассмеявшись, гигант.

– Ну и кого же? – с нетерпением восклкинула девушка.

– У моего брата, – сказал недовольно Имамура, – век бы его не видеть, но ради вас придется увидить.

– И кто же он такой? И почему вы о нем не рассказывали?

– Айсин, – буркнул тот.

– Легендарный воин Айсин? – перебила девчонка.

– Да уж, легендарный, – сказал Имамура и нахмурился еще сильней.

– Что-то я смотрю отношения у вас совсем не очень, – с ехидцей спросила Миками.

– Главное не это, госпожа, а кто нам враг, а кто друг? Сейчас многие будут выжидать, но и многие будут рвать зубами распадающиеся владения Вашего отца, ну, по крайней мере, те части, которые не удержит Иторо, – с раздражением ответил смейк.

– А старик прав. Дзисиро, мне нужны эти сведения как можно быстрее, – сказал Аяте материлизовавшемуся, кажется, из ниоткуда орниту в одежде шиноби.

– Да, господин, – ответил, поклонился и быстро вышел тот.

– И много у вас таких гирлянд понавешено? Он спустился с потолка? Я не ошибаюсь? – спросила Миками, накручивая прядь на палец.

– Нет, он был один, сидел в юго-западном углу – сказал Имамура.

– Вы оправдываетете слухи, которые ходят о вас, господин Имамура, – Аяте впервые употребил приставку господин, обращаясь к Имамуре, что свидетельствует о том, что его уважение к смейку выросло.

– А вам, госпожа, я всегда говорил, будьте внимательнее. Думаю, на сегодня хватит, нам пора идти в свои покои, – сказал смейк и встал.

– Конечно, конечно, вы устали с дороги, – Аяте хлопнул в ладоши, вбежали две служанки. – Отведите принцессу и господина Имамуру в их покои. Все вышли, а Аяте остался сидеть в задумчивости пить саке. – Что дальше? – сказал он.

Где-то под Киевом.

– Владимир, соберись, надо делать вот так, – старый орнит показывал, как нужно потрошить тушку дикой сабухи, – если делать так, то можно извлечь глаза и ушные железы без повреждений, а они очень полезны в лечебных зельях. Добрыня прервался, заметив, что парень не наблюдает за ним, а с жалостью смотрит на труп сабухи.

– Владимир, они дикие и могли бы загрызть немало людей и скота, жалость надо проявлять тода, когда она уместна, понял?

– Да я понял, дядька Добрыня, – сказал Владимир и взялся за нож для разделки.

– Ну что ж, хватит на сегодня, – через время, вставая, сказал Добрыня. – Нужно выходить, а то вечереет, хотелось бы поспать в постели за долгое время. Тут недалеко городок и я знаю того, кто обрадуется реагентам, которые мы по дороге добыли.

Добрыня и Владимир были в пути уже седмицу. От лошадей Добрыня отказался, сказал, что пешие переходы помогут парню в становлении поборником, так-то оно и выходило. Дуэт поборника и ученика уже столкнулся с не вышедшими из безумия тремя кворками, Бог весть как до сих пор не зачищенными поборниками. А навел на кворков маленький отряд Черныш. Черныш – это Добрынин ворон. Вороны одни из немногих животных, которые не мутировали, а птицы все почему-то не боятся и, более того, дружественно настроены, если можно так говорить, к орнитам, видят что ли какое-то родство. Так вот, Черныш привел их к берлоге кворков, он на такое обучен, вороны вообще очень умные, но как обучал ворона, Добрыня пока молчит. Кворков зачистили очень просто. Учитель кинул к ним в берлогу какой-то сверток. Берлога – жуткое место. Дырка в земле, укрытая ветками, повсюду валялись обглоданные, как полностью, так и не совсем, кости, как животных, так, по-видимому, и людей, запах там стоял огого.

Так вот, сверток этот оказался с вытяжкой из ядовитых желез цифролакса. Их нужно намочить, поэтому Добрыня и держал их в коже кровец, она не пропускает влагу, а после намокания выделяется ядовитый газ, он-то и убил кворков. Им осталось отрезать рога, за них старосты дают гривны, по одной за каждый. Добрыня говорил, что можно было еще вырезать поджелудочную железу, но она быстро пропадет, не доживет до школы, а стоит дорого. Но, по мнению Владимира, и хорошо, что не взяли, не привык он еще к такому, но учителю благоразумно об этом не сказал. Там еще в логове кворков было оружие, но все ржавое и кривое, может они когда-то были воинами, кто знает, сколько разума сохранилось в их головах.

– И как их не нашли? – там Владимира и стошнило.

– Да, видимо, не заходил сюда никто, место-то не хорошее, но там и людские останки есть. Может, они притащили, откуда, а может, местные подумали, что людей либо зверь какой убил, либо разбойнички. Лес все-таки, – окинул Добрыня деревья взглядом, – вот и не подняли тревоги. – Пойдем, Владимир. Чего встал?

– Да вот вспомнил, как мы берлогу тех кворков зачистили, – ответил парень.

– А, да нам там повезло, что они обожрались и спать уляглись, ну и Черныш молодец, – погладил орнит птицу. – Обезумевшие, всегда после того, как наедятся, сразу спать ложатся, привычка у них такая, запомни, паря. Потому, как жрут они без меры, мясо про запас не оставляют. Может, сон помогает пищу переварить? Ой, да пес с ними. Главное, про сон запомни.

– Учитель, все хотел спросить, почему вы носите кожаную бронь, а не железную? – спросил Владимир, подтягивия кожаную сумку покрепче и доганяя ушедшего орнита.

– Так в коже двигаться легче. Привычка еще с тех лет, ну и перья железо не любят, – сказал он, как будто это все объясняет. – Дышится в ней легче. Черныш, слетай на разведку.

Ворон с неохотой слетел с плеча Добрыни и полетел вперед, невысоко над деревьями.

– Учитель, а много поборников в Киеве? – спросил, догнавший Добрыню малец.

– Хватает. Хотелось бы больше, да народ не очень к нам идет, все сами решают, привыкли так бороться, только обезумевшие и измененные – это не тати и не медведи, а чутка страшнее. Но ничего, все наладится и будет у нас толпа таких вот ребятишек, как ты, – Добрыня взъерошил парню волосы.

– Надо прибавить, если хотим успеть, только по сторонам смотри, вдруг Черныш чего не углядел.

– Да чего там глядеть: лес, как лес, дома такой же.

Но Черныш ничего не углядел, кроме городка, к радости мальца. Городок был небольшой, но обнесен частоколом и на воротах стояли стражники, которые, увидев на груди у орнита знак поборника, (кулон с ромбом перечеркнутым мечами) пропустили странников без вопросов.

– Ну что ж, пойдем в корчму, а с утра к старосте, сдадим улов, – сказал Добрыня, предвкушая награду за рога.

В корчме было немноголюдно, только приезжие: пара купцов и пара местных крестьян.

– Мяса, капусты, комнату на двоих и да, мяса больше, – сказал с порога Добрыня.

– Кто это? Уж не Добрыня ли поборник? – сказал один из купцов.

– Неси воон за тот стол к этому купчишке, – улыбнулся, Добрыня и пошел крепко обнял немальнького такого человека, который в долгу не остался и тоже крепко обнял Добрыню.

– Угорь, старый ты пес, какими судьбами тут? – Спросил, присаживаясь, Добрыня. – Садись, малец, это мой старый друг Угорь.

– Да вот везу кое-что в Киев, всякое разное, в общем, – хитро прищурился купец и выпил из чарки, – выпей со мной меда. Мальцу не предлагаю, извини, парень. А ты, я так полагаю, ведешь его к себе на обучение?