— О, боже! Да какие сложности будут от букета цветов?! Костик, ты меня всё больше удивляешь. Ты так изменился…

— Время летит, Юрий Иванович. Я вообще-то повзрослел, если вы не заметили.

— Заметил, Костик, — старик заквохтал. Смех у него был такой же противный, как и голос. — Но время очень… Как это по-русски… Очень пощадило тебя. Глядя на твоё лицо, я не могу не вспоминать, каким ты был на старших курсах… Как сидел на моих уроках. Маленький Костя Хлебников. Хорошенький, будто девочка, но гораздо, гораздо лучше…

Хлебников раскашлялся.

— Хорошо. Я принял во внимание твою стеснительность…

— Стеснительность? Да что вы? — перебил его Константин Николаевич.

— …поэтому, думаю, этот подарок тебе понравится больше. Возьми, Костя, вот. Возьми их, пожалуйста. Это — подарок для взрослого мужчины.

Эдик покосился в их сторону. Он не мог больше изображать равнодушие, не мог притворяться, что будто увлечён чтением рекламного проспекта с продукцией компании. Сатанов положил на колени Константина Николаевича какую-то коробочку. Что было внутри, незаметно разглядеть не получалось. Да и плевать. Что бы этот старый хрен не подарил, Хлебников наверняка откажется! Но всё равно Эдик пожалел о том, что отсел подальше, как только начался перерыв. В рекреацию, где проводился кофе-брейк, он в любом случае уходить не собирался, раз уж туда не пошёл Хлебников, но сидеть вдвоём рядом в пустом зале, дожидаясь окончания перерыва, было бы слишком подозрительно. Да, конечно, а теперь «подозрительно» себя вёл чёртов Сатанов.

— Часы? Я не могу их принять, Юрий Иванович. Это дорогой подарок.

Снова это противное квохтанье, изображающее смех.

— Ну конечно, преподаватели в вашей России совершенно нищие. Не могут позволить себе ни одной качественной вещи, вынуждены экономить на всём. Я помню, как мне жилось здесь, Костик. Очень хорошо помню.

— Тогда зачем…

— Костик, поедем со мной. Прошу тебя, поедем. Там я помогу тебе раскрыть твой потенциал, там тебя оценят по достоинству. Ты — талантливый врач, прекрасный преподаватель, я наводил справки. Если ты поедешь со мной…

— Я никуда не поеду! — перебил Хлебников, несколько повысив голос. — Сколько раз мне повторить, чтобы ты понял? И это мне не нужно, забери их себе обратно, — он швырнул коробку с часами в руки Сатанова и резко поднялся со стула.

Эдик еле успел подобрать ноги: Хлебников пронёсся мимо него, как мимо пустого места. Сатанов остался сидеть, сложив руки на рукояти своей трости. Эдик поднялся и отправился следом за Константином Николаевичем. Вот только где его искать теперь? Эх, прав был Эдик, тысячу раз прав: приезжать сюда снова было плохой идеей.

Хлебникова он нашёл у выхода в небольшую гардеробную комнату. Константин Николаевич сидел на кожаной банкетке, сложив руки на коленях и уставившись на противоположную стену.

Эдик подошёл и сел рядом.

— Костя? — осторожно позвал он.

В гардеробной не было ни души. Только за стойкой дремала старушка-гардеробщица, да в углу тихо бормотал маленький цветной телевизор. Часть вешалок была занята чужой зимней одеждой. Часть пустовала. Их голые металлические остовы и ветвящиеся рога напоминали странные деревья, потерявшие листья.

— Костя, — он осторожно толкнул его локтем в бок. Потом, наплевав на конспирацию, взял Хлебникова за руку. И к чёрту всех.

— Он был замом декана. А ещё преподавал химию, — внезапно сказал Хлебников. — Чтобы получить зачёт, приходилось идти к нему. И просить. Минет — четвёрка. Полноценный половой акт — пятёрка. Мы с Мариной жили вдвоём после смерти матери. Приходилось как-то выкручиваться, мне нужна была повышенная стипендия, а её назначали только отличникам или таким вот… Любимчикам.

Эдик молчал. Он тоже уставился на стену. Как знать, может, когда смотришь на стену, становится легче?

— Я знал предметы. Но он не давал мне шанса просто учиться. Оценки приходилось зарабатывать. А самое страшное…

Эдик сглотнул.

— Самое страшное было в том, что я ни в чём его не винил. Потому что думал, будто люблю его. Прощал ему многое. Но только не предательство. Однажды он решил поделиться мною со своими приятелями.

Эдик заметил, что сжимает руку Хлебникова изо всех сил. Должно быть, это было больно, но Хлебников даже не попытался отстраниться. Эдик просунул ладонь под кисть его руки и сплёл их пальцы вместе.

— Дело шло к концу пятого курса. Только-только началась весна. Он ждал меня вечером на кафедре, я пришёл туда, но он оказался не один, а с друзьями.

Хлебников замолчал. Вздохнул и покачал головой. Эдик увидел, что он улыбается.

— Они что-то сделали с тобой? — спросил он, поёжившись. Кто рассказывает о таких вещах с улыбкой? Ему сделалось не только мерзко, но и страшно.

— Не успели. Как только я узнал, что хочет от меня эта компания, то психанул и устроил настоящий погром. Прямо на кафедре химии, — Хлебников снова усмехнулся. — Склянка с уксусной кислотой улетела прямо Юрию Ивановичу в лицо. Ну… шрам ты видел, так что понимаешь: ожог получился жуткий. Юрий начал грозить мне отчислением, а я закричал, что сдам всю их компанию. Кто-то из тех людей попросил его не усугублять и без того сложное положение. «Сложное положение», представляешь? — Хлебников покосился на Эдика и снова отвернулся, продолжив рассказывать. — После окончания обучения и сдачи государственных экзаменов у нас шло распределение на работу. Я попросил отправить меня в область. Отработал там два года, да и остался.

— А…

— Почему? — Хлебников пожал плечами. — Я чувствовал, что мне так нужно. Возвращаться сюда сил не было. Жить и знать, что я могу повстречать здесь Сатанова? Не знаю, Эдик… Я больше не мог выносить эти мысли. Не мог и всё…

— Ладно, я понимаю, — перебил его Эдик.

— И сейчас он приезжает сюда… И что? Он думает, я забыл?..

Хлебников выпутал свою руку из руки Эдика и встал.

— Поехали домой, — сказал он. — Я узнал здесь всё, что хотел.

Эдик был с ним полностью согласен. Если бы он остался здесь ещё на минуту, злость пересилила бы его здравый смысл, и он бы накинулся на Сатанова с обвинениями и кулаками. Разумеется, он бы ничем не смог объяснить нападение на человека, иностранного гражданина к тому же. Наверняка бы вызвали полицию. А скандалы Эдику были не с руки. Привлекать к ним с Хлебниковым ненужное внимание? Нет. Как правильно заметил Сатанов позавчера, отношение у людей к таким, как они с Хлебниковым, было предвзятым.

Эдик получал их одежду у сонной гардеробщицы и думал. Рассказ Хлебникова показался ему таким неполным и коротким, что хотелось подробностей, а спросить их было нельзя. Костя и так открылся перед ним, доверил частичку своего нелёгкого прошлого, видно было, что говорит он с трудом, и нужно быть совсем бесчувственным идиотом, чтобы ковырять в этой незажившей ране ещё больше… Возможно, когда-нибудь Хлебников расскажет ему что-нибудь ещё. Возможно, это что-нибудь будет о светлой страничке в его жизни. Эдику было ценно всё, и он был благодарен за любую малость, ведь как иначе он узнает Хлебникова? Только так, через разговоры.

Эдик подумал, что Константин Николаевич — сильной души человек, раз оправился после такого потрясения, не замкнулся в себе, был приветлив с окружающими, смог стать хорошим врачом и…

Внезапно он размышлений его отвлёк Хлебников. Он протянул руку и взъерошил волосы Эдика.

— Ну ты как? Оделся?

Эдик спешно застегнул молнию на пуховике, чуть не защемив кожу на шее.

— Ага.

Хлебников внимательно посмотрел на него, а потом направился к выходу. Чёрт. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, как-то отвлечь его от мыслей о Сатанове и заодно показать, что ему, Эдику, наплевать на то, что происходило с Хлебниковым в прошлом. Что он был дорог ему именно сейчас таким, каков он есть.

На улице падал колкий снег, а ветер швырял его в лица прохожим. Ну класс, так и не поговорить будет. Время отчаянно убегало от Эдика. Ещё немного, и будет поздно утешать и что-то делать. Ему казалось, что с каждой минутой Хлебников от него отдаляется. Это, конечно, было не так, они по-прежнему были вместе, но ощущение не проходило.