«Я вас видел, можете не разыгрывать тут невинные улыбочки», — хотел сказать Эдик. Но, разумеется, не сказал. Маринки здесь не было, поэтому напряжение, скопившееся в нахмуренных бровях, крепко сжатых зубах и стиснутых кулаках постепенно начало отпускать.

— Нет, ничего… — пробормотал Эдик, коротко вздыхая. — Задумался просто. Извините.

Хлебников пристально посмотрел на него, словно в микроскоп разглядывать собрался, но, видимо, решил не допытываться.

— Присаживайтесь, я вас надолго не задержу. Просто хочу разобраться, что вы не понимаете в фармакологии, чтобы потом подобрать для вас задания.

Снова он разговаривал с Эдиком на «вы», как с обычным студентом. Словно черту между ними проводил. «Вот тут — студенты, вот здесь — преподаватели, и никакого панибратства». Будто и не было этих двух летних месяцев практики. Несмотря на то, что Хлебников явно был конкурентом за внимание Марины, то, как он подчёркнуто официально общался к Эдику, обижало. И ведь не спросишь «Константин Николаевич, а почему мы опять на «вы»? Потому что это очень глупо, а Эдик уже не ребёнок, чтоб совершать глупости.

Они с Хлебниковым засиделись дотемна. Помимо того, что Эдик не помнил, какой группе животных какая дозировка лекарственных средств полагается, он пропустил раздел с антибиотиками, и Хлебников, недолго думая, начал ему объяснять тему. Мозги у Эдика варили плохо, потом он начал откровенно клевать носом, и Хлебников внезапно остановился и спросил:

— Может, чаю? Будешь?

Не «будете», а «будешь». Эдик тут же проснулся. Сердце его бешено скакнуло и застряло в горле.

— Буду, — сипло ответил он.

Хлебников дотянулся до подоконника, на котором у него стоял электрический чайник, щёлкнул пластмассовым рычажком.

— Задержал я тебя сильно. Похоже, придётся отложить до другого раза нашу фармакологию.

— До завтра? — уточнил Эдик.

— Можно и до завтра, — покладисто кивнул Хлебников. Нахмурил брови и добавил: — Если вы, конечно, напишете рецепты по тем задачам, что я вам сейчас дам, Хинов. Без рецептов можете не возвращаться!

— Я напишу, Константин Николаевич! — Эдик разулыбался, и Хлебников улыбнулся в ответ.

Воды в чайнике было мало, вскипела она быстро. У Хлебникова в комоде нашлась вторая кружка. Чёрный чай из пакетика, сахар, какое-то печенье, слишком горячая ложечка, которую Эдик умудрился выронить, когда обжёгся… На Хлебникова злиться было невозможно, он всё улыбался, смотрел на него, Эдика, с теплом в глазах, рассказывал что-то и внимательно слушал ответы. Эдик и думать позабыл про Марину. Вспомнил уже потом, когда ехал в метро в сторону дома. Повезло Хлебникову, какую роскошную девицу себе отхватил. Марина Капитоновна была вся из себя фигуристая, стройная, высокая. А грудь какая. А глаза! На неё все студенты заглядывались. И угораздило её пойти в науку. Ей бы на подиумах ходить или сидеть замужем за каким-нибудь толстосумом. Но досталась она Хлебникову.

И тут Эдик понял, что с ним. Он ревновал, и ревновал со страшной силой. И ему было совершенно хреново, потому что он понимал: ревность его необоснованная, глупая и мелочная.

Это даже было обидно. Ну почему Хлебников оказался таким здоровским мужиком? Был бы он каким-нибудь козлом-идиотом, ненавидеть и ревновать было бы гораздо легче. А тут… Чаем поил, по фармакологии помогал, шутил, улыбался. И ведь Маринка тоже вся из себя, умная тётка, не стерва какая-нибудь, понимающая. Так и не поставила тогда Эдику двойку, когда он не рассказал про митохондрии, просто сказала ему сесть на место, и всё. Добрая, хорошая. Поэтому нельзя было просто сказать себе: «Забудь её, Хинов» и выкинуть её из головы. Не выкидывалось. Теперь, когда Эдик увидел Марину в объятиях Хлебникова, его будто переклинило. Он понял, что влюбился. И как он раньше мог этого не замечать?

В подобных душевных терзаниях Эдик добрался до общаги. Стукнул в соседнюю комнату, надеясь, что Яшка уже там, но ему никто не ответил. Снова где-то шляется или уже уснул и не слышит? Может, разбудить его с утра на занятия или не стоит? Эдик пожал плечами и ушёл к себе, есть поздний ужин и писать рецепты по задачам Хлебникова. «Поросёнку внутривенно два раза в день раствор…»

Он уснул прямо за столом, мордой на тетрадке, не дополз даже до кровати.

***

«Поросятам при диспепсии назначили новокаин-пенициллиновую блокаду…», — читал Эдик задачу и косился на Хлебникова. Тот сидел напротив и что-то помечал в методичке шариковой ручкой. Эдик пялился на ресницы Хлебникова — тонкие, почти незаметные, но длинные — и от отсутствия мыслей в его башке было глухо. Слегка тронутая летним загаром кожа лица, мелкие мимические морщинки вокруг глаз, едва заметный след от светлой щетины на подбородке, — дело было вечером, наверняка уже успела отрасти… Эдик и сам не знал, с какого перепуга он так пристально изучает лицо Константина Николаевича вместо того, чтобы писать рецепт поросятам, больным диспепсией.

Хлебников неожиданно поднял взгляд и посмотрел Эдику прямо в глаза. Радужка его глаз была серого цвета. И сейчас при свете люминесцентной лампы почему-то отсвечивала бирюзой.

— Что-то непонятно? — спросил Хлебников и указал подбородком на пресловутую фармакологию.

— Да вот тут… — Эдик честно решил все задачи и на последней стух. — Здесь антибиотики.

— Ну и что непонятного? Дозировка известна. Разводишь их в растворе новокаина.

Эдик засопел. Конечно, Хлебникову легко, он этих поросят у себя в деревне пачками колол.

— Ладно, давай прервёмся, — неожиданно предложил Хлебников. — Прогуляйся до библиотеки, пусть мне снимут ксерокопию с этой методички. Нужные страницы отмечены. А я пока проверю, что ты нарешал, — он ловко вытянул тетрадь из Эдиковых рук и взамен сунул методичку. «Хирургия глазного дна», — прочитал Эдик и поднялся. Всё тело затекло от сидения за столом. Наверное, Хлебников правильно сделал, что отправил его пройтись.

Библиотека находилась в главном корпусе и работала до семи вечера. Середина октября, на улице ещё было светло. Навстречу Эдику по растрескавшейся дорожке, проложенной вдоль кустов сирени, быстрым шагом шёл какой-то высокий мужик с длинными волосами и в костюме. Мужик Эдику сразу не понравился. Причём причину своей мгновенной антипатии он найти не смог. Постное и хмурое выражение лица незнакомца? Его длинные волосы и щетина? Да и куда это он так уверенно намылился? Шёл, будто к себе домой. И как этого дядьку на охране-то пустили? Не иначе как чей-то родственник или знакомый. Сейчас ведь занятия уже закончились, из учащихся почти не осталось никого на территории, разве что несколько зубрил с первого курса анатомии — Эдик проходил мимо одноэтажного здания и видел свет в окнах — да такие же, как он, отрабатывающие неучи. Если бы он нормально знал фармакологию, то Хлебников бы к нему и не привязался вовсе. А, стало быть…

— Простите, не подскажете, где здесь кафедра хирургии? — спросил мужик, обращаясь к Эдику.

— Вон то здание, — Эдик обернулся и махнул рукой в конец аллеи. Потом осёкся.

— Спасибо, — ответил ему тип и прошёл мимо. На Эдика повеяло туалетной водой с морским автершейвом.

— Кафедра на втором этаже, — выкрикнул он вслед незнакомцу. Мало ли, к кому он направлялся. Не к Хлебникову же. По крайней мере, тот никого не ждал. Они с Эдиком собирались порешать задачки с рецептами, попить чаю и разъехаться по домам. Сегодня была пятница. По субботам и воскресениям занятия не проводились. Интересно, остался ли кто-то кроме Хлебникова на кафедре?

Эдик практически вбежал в просторный вестибюль главного здания, запнулся о порог и чуть не растянулся на разбитом кафеле, бросил тревожный взгляд на притушенные лампы под потолком и рванул на второй этаж по кривым, стёртым от времени ступеням к библиотеке. Он подёргал железную ручку тяжёлой двери, — та оказалась заперта. Ну, конечно же, пятница. Короткий день. Эдик с досадой пнул дверь ногой. Увы, придётся ему вернуться к Хлебникову ни с чем. С другой стороны, это даже хорошо! Он сможет узнать, к кому припёрся этот тип в костюме! Чувствуя необъяснимую тревогу, Эдик помчался назад. Когда он был уже на середине лестничного пролёта, дверь библиотеки распахнулась.