========== Второй курс, первый семестр ==========

Больше всего Эдик любил утра. Зимние сонные утра, когда с ночного дежурства приходилось ехать в универ к первой паре. Они с Хлебниковым садились в пустой вагон, проезжали за полчаса с одного конца города в другой. Вагон постепенно наполнялся людьми, те толкались, суетились, занимали места, хватались за поручни, жадно впивались голодными взглядами в утренние газеты и экраны сотовых телефонов. А Хлебников закрывал глаза и дремал. Голова его свешивалась на грудь или — к Эдику на плечо. Из-за сутолоки и толкотни в вагоне Эдику приходилось придвигаться вплотную к Константину Николаевичу так, что их ноги и плечи соприкасались. Иногда Эдик рассматривал шов на джинсах Хлебникова: тот сборил на сгибе колена, и, кажется, не было зрелища занимательнее, смотрел бы вечность. Но чаще всего Эдик тоже прикрывал глаза, потому что боялся смотреть в эти минуты на других людей. Он замирал, притворялся спящим, но сердце его колотилось бешеной аритмией. Поверни он голову, и мог бы коснуться щекой макушки Хлебникова. Но Эдик никогда не поворачивался. Будил Константина Николаевича, когда поезд добирался до конечной станции. Осторожно дотрагивался рукой до плеча Хлебникова, говорил: «Приехали». И это всё.

***

В сентябре он начал учиться на втором курсе. Добавилось много новых предметов, продолжились старые. Добавилась, например, патологическая физиология, которую у их группы вёл профессор Сакаков. Продолжилась анатомия и хирургия. Лекции по хирургии читал Хлебников. Продолжилось кормление животных. Не было больше ненавистной латыни, по которой четвёрку Эдику поставили с натягом. Но анатомию нужно было учить и на латыни тоже, так что радость от отсутствия самой латыни омрачалась. Не было рецептуры и фармакологии, и выяснилось, что Эдик позабыл за лето всё, чему его учили о расчёте лекарственных средств на массу тела животного, о методах приготовления и о хранении лекарств.

Хлебников обнаружил это совершенно случайно, когда читал лекцию. Началась лекция с того, что Константин Николаевич удостоверился в присутствии Эдика и под смешки остальных студентов заставил пересесть его с галёрки на первую парту. Потом, если Хлебникову нужно было привести пример или задать вопрос, он постоянно дёргал Эдика. И когда заставил его назвать, сколько потребуется новокаина для местной анестезии лошади, то выяснил, что в дозировке Эдик не разбирается.

Хлебников нахмурился и попросил его зайти к нему на кафедру после занятий. Эдик чувствовал себя так, будто его прилюдно заставили раздеться. Стыдно было.

— И чего этот хмырь до тебя докапывается? — ворчал Яшка, провожая Эдика до кабинета Хлебникова в конце дня.

— Не знаю. Соскучился, наверное, — съязвил Эдик. — Он же здесь больше никого не знает, новый человек. И тут — я, два месяца с ним на практике провёл. Вот и…

Ветеринарный университет располагался в здании бывшего женского монастыря. Здание было старое, позапрошлого века, и это чувствовалось в узости коридоров, стрельчатых окнах, крутых лестницах и скрипучих паркетных полах. На хирургии был настоящий лабиринт из коридоров и комнат. Наверняка раньше в этом корпусе находились какие-нибудь кладовые или кельи…

Они с Яшкой в очередной раз завернули за угол, но тут Яшка юркнул назад под защиту стены, да и Эдика за собой утащил.

— Фадеев, ты чего? — прошипел Эдик, потирая ушибленный локоть.

— Гляди, — шепнул Яшка, выглядывая из-за угла.

Эдик последовал его примеру, пригнулся и выглянул.

Хлебников стоял в коридоре возле окна и обнимался с Мариной Капитоновной, аспиранткой с кафедры биологии. С той самой Маринкой, с грудями, внешностью фотомодели и микроскопами с лягушками. Яшка говорил, что они родственники, раз они носят одинаковую фамилию, но выходило так, что он ошибся.

— Кость, ну почему ты не сказал? — плаксиво спросила Маринка.

Хлебников приобнял её за плечи, и Эдик почувствовал странную досаду. Злобу даже. Всё, что ему было доступно — это смотреть в расстёгнутый Маринкин вырез, когда стоишь у доски, а потом вдруг приезжает этот Хлебников, и Маринка с ним обнимается! Ишь, напрыгнула как на него! А он-то чуть было не начал считать Хлебникова нормальным мужиком! Блин!

Хлебников что-то шепнул Маринке на ухо, мягко отодвинул её от себя, но за плечи придерживать не перестал. Они были почти одного роста. И, чёрт побери, ни капли не были похожи на родственников!

— Твою мать, — прошептал Фадеев, отворачиваясь. — Ни хрена себе… Во дают.

— Двоюродные брат с сестрой? — желчно спросил Эдик, тоже отходя от угла под защиту стены. И как ему теперь быть? Как Хлебникову в глаза смотреть? После того, как тот… С Маринкой-то?

— Ну а что. Законом не запрещается. Может, они с детства друг в друга влюблены были, — протянул Яшка.

Эдик посмотрел на него с отвращением.

— Да Хлебников старше её лет на десять, — сообщил он Яшке. Будто бы эта разница в возрасте могла перечеркнуть то, что он только что видел.

— В самый раз разница, — сообщил Фадеев. — Не с нами же ей тусоваться. Мы для неё кто? Дети, небось…

— Умеешь же ты поддержать друга в трудную минуту, — сказал Эдик. На душе сделалось гадко.

Они прошли мимо кабинета кафедры физиологии. Первую неделю Хлебников делил кабинет с профессором Сакаковым, но там у них что-то не сложилось, Сакаков постоянно бегал к декану с жалобами. Так что, когда на хирургии спешно закончили ремонт, Хлебников первым получил отдельный кабинет на родной кафедре. Впрочем, почему «родной»? Первому курсу он читал лекции по кормлению и вёл занятия у одной из групп по фармакологии, потому что людей в университете не хватало… Чёрт, фармакология.

— Слушай, мне вернуться надо, — хмуро произнёс Эдик, останавливаясь. — Этот же… Звал.

— Да ладно. У них там уже, небось, лямур-тужур, а тут такой ты? — Яшка гоготнул. — Да он уже и думать про тебя забыл.

Эдик упрямо наклонил голову.

— Тем более. Пойду.

Внезапно открылась дверь, и в коридор выглянул профессор Сакаков. Кудрявый, черноволосый, худощавый — мечта девчонок всех курсов. Яшка отодвинулся, чтоб его не задело дверью.

— Кто это здесь шляется? — недовольно спросил Сакаков. На носу у него были очки для чтения в тонкой оправе. На занятиях он очки не носил.

— Станислав Юрьевич, здрасьте. А мы уже уходим, — пропел Яшка и потянул Эдика за сумку к выходу. Эдик упирался. Как же, уйдёт он, когда там Хлебников растлевает молодую Маринку!

— Фадеев? — Станислав Юрьевич снял очки и сощурился. — Вас-то мне и надо. Почему вы пропускаете мои занятия? Как будем отрабатывать?

— Простите, я пойду, — Эдик вырвал свою сумку из цепких пальцев Яшки и двинул обратно на хирургию.

Яшка остался что-то блеять, проникновенно заглядывая Сакакову в глаза. Сам виноват, нечего было дрыхнуть по утрам и прогуливать первые пары.

Положа руку на сердце, Эдик надеялся, что Марина всё ещё с Хлебниковым. Хотелось дать понять Хлебникову, что Эдик в курсе. Посмотреть на него так это злобно, с вызовом, чтоб он сразу сообразил, что Эдик — его конкурент. И пускай Хлебников может видеться с нею и в неурочное время после работы… В универе Эдик глаз с него не спустит, чтоб не дай бог… Чтоб Хлебников к ней и кончиком пальца не прикоснулся…

Эдик добрался до кабинета Хлебникова, постучался и толкнул дверь, не дожидаясь разрешения войти. Ох он сейчас их застанет! Ох, что сейчас будет!..

Но Хлебников был один, сидел за столом и что-то писал в тетради.

— Здравствуйте, Хинов. Что-то вы поздно, я уже и не думал, что вы придёте, — приветствовал его Хлебников, поднимая голову.

Эдик на всякий случай огляделся. Нет, Марины нигде не было. Значит, ушла через другой выход, по дальней лестнице? Кафедры соединялись единым коридором на третьем этаже. Это здание было настоящим лабиринтом.

— Здравствуйте… Константин Николаевич… — выдавил из себя Эдик, вспоминая правила приличия.

— Ну, готовы к занятию по фармакологии? — Хлебников растянул губы в улыбке. — Так, а что у нас с лицом?