— Кто это колотит? — спросила, шамкая, старая библиотекарша. — Что нужно?
— Простите… Я думал, что уже закрыто. Меня просто профессор Хлебников прислал, ему нужно было ксерокопии снять… — Эдик помахал методичкой, будто белым флагом. Ещё не хватало, чтобы на него наехали за то, что он ломился в библиотеку.
— Константин Николаевич? — библиотекарша приоткрыла дверь пошире. — А, ну заходите тогда. Там много копировать?
— Где-то пару листов, — ответил Эдик, поднимаясь обратно наверх. Он нервничал. Ему казалось, что пока он ждёт ксерокопий, на кафедре происходит что-то… Нет, он не мог найти объяснения своей тревоге.
***
Кажется, всего минут десять прошло, а на улице уже порядком стемнело, да и холодно было вдобавок. Эдик выскочил из кабинета Хлебникова в одной рубашке, без ветровки.
Он быстро прошёл мимо кустов сирени, сжимая в руках методичку и ксерокопии листов. На улице начали зажигаться фонари.
Мужик в костюме сидел в кабинете Хлебникова. И там же оказалась Марина, — вот уж кого Эдик не ожидал увидеть. Он постучался, вошёл в кабинет, в котором сразу стало тесно, неловко поздоровался и вручил ксерокопии Хлебникову.
— …сейчас поедем, всё сами посмотрите, — говорил тип в костюме, обращаясь к Марине.
— Кость, ты как сегодня? Уже закончил?
У Эдика тут же испортилось настроение, и он помрачнел. Неужели Марина сидела сегодня в пятницу на своей кафедре и ждала, когда освободится Хлебников? И… Куда это они все поедут втроём? И что это за тип вообще? Похоже, что они все друг друга прекрасно знают. Эдик почувствовал себя обокраденным.
— Да, мы уже всё. Эдик, держи, — Хлебников протянул ему его тетрадь с рецептами и встал. — В понедельник приходи, продолжим, — добавил он и начал снимать халат.
— Что, уже с двоечниками занимаешься? — спросил тип в костюме. — Семестр только начался, не рановато ли долги появились?
Марина негромко засмеялась, и Эдик почувствовал, как горят у него щёки. Покраснел, как девица. Здорово. Он отвернулся к вешалке, на которой висела его сумка и куртка. Хлебников шагнул туда же, чтобы повесить свой халат.
— Не обижайте мне его, — сказал он вдруг, опустив руку Эдику на плечо. — Марина, я же тебе про него рассказывал. Он вовсе не двоечник, а талантливый помощник.
Эдик застыл, чувствуя на плече руку Константина Николаевича. Он! Рассказывал о нём! Марине! Эдик с колотящимся сердцем обернулся и посмотрел на биологичку. Заодно заметил, что тип в костюме его тоже разглядывает.
— Помощник, говоришь, — задумчиво протянул он, потирая подбородок, заросший тёмной двухнедельной щетиной.
Он был примерно одного возраста с Хлебниковым, — понял Эдик.
— Миша, ты чего? — спросила Марина.
— Нет, ничего. Об этом потом поговорим. Ну что, мы едем?
Какой добрый дяденька нашёлся, надо же. Эдик молча отвернулся, стараясь скрыть зависть. Он чувствовал себя лишним. Эти двое сейчас с Мариной куда-то поедут. А он попрётся на метро в свою общагу. И будет думать… Чёрт, и почему сегодняшний вечер сорвался? Они с Хлебниковым даже чаю выпить не успели. Эдик больше всего об этом жалел. Хлебников знал уйму историй про всякие интересные случаи и с удовольствием о них рассказывал. Начать с того, что, как оказалось, Хлебников когда-то давно учился в здешнем вузе. Он рассказывал, как на здешней конюшне случился пожар и как потом студенты лечили пострадавшую лошадь от ожогов. Рассказывал, как с кафедры акушерства сбежал здоровенный бык и как потом препод и пацаны ловили его возле помоечных баков. Рассказывал, как на терапию для обследования привозили цирковых тигров…
— Эдик, всё нормально? — спросил его Хлебников. Ишь, заботу проявить вздумал.
— Да, всё в порядке, — Эдик изобразил улыбку. — Просто уже поздно. Простите, что отнял время. Я поеду. До свидания.
Он напоследок покосился на Марину — та на него даже не смотрела — и вышел, стряхнув с плеча руку Хлебникова.
Выходные прошли погано. Эдик одолжил у первокурсников из общаги учебник по фармакологии и читал его два дня. И в понедельник к Хлебникову после занятий не пошёл. Хватит. Эдик осознал, что вёл себя, точно идиот. Всё равно Марине он на фиг не сдался. И теперь ей не придётся сидеть допоздна и ждать, когда Хлебников освободится от занятий с ним. Эдик решил, что не будет отнимать у них время, вот и всё. Перед глазами стояла подсмотренная сцена: Хлебников обнимает Марину. Почему-то от собственного — взрослого и верного! — решения самоустраниться хотелось побиться головой о ближайшую стенку.
Даже Яшка, который в последнее время ходил, как в воду опущенный, заметил, что с ним что-то не то.
— Брателло, да ты никак влюбился? — пропел он Эдику на ухо. — Расскажешь, в кого?
— Не расскажу, — буркнул Эдик. Разговоров с Хлебниковым ему не хватало. Но нужно было проявить твёрдость. Мужик решил — мужик сделал. Если отошёл в сторону, то уже нельзя идти на попятный. — Лучше скажи, чего Сакаков от тебя хочет?
— Наш профессор хочет… Хочет… — Яшка закрыл глаза и приумолк.
Они сидели на лавочке в скверике во время большого перерыва. Солнце припекало не по-осеннему тепло. Яшка только что выхлебал сладкого горячего чаю в столовке, съел бутерброд с булкой и колбасой, — вторым он угостил Эдика, всё по-братски, — и теперь клевал носом. Эдик всё ещё ждал ответа про Сакакова, когда Яшка вдруг ткнулся ему носом в шею и тихонько захрапел. Прямо так, сидя на лавочке. Не выспался? Странно. И по ночам его почти никогда не бывало в общаге. Эдик рассеянно смотрел на осыпающиеся кленовые листья. В парке были высажены клёны и берёзы. Красиво, да вот убирать, наверное, заморочно. А Яшка — пусть поспит, потом расскажет, что там у него стряслось.
Вдалеке мелькнула знакомая фигура. Эдик непроизвольно вздрогнул и весь подобрался: в сторону студенческой кафешки мимо студентов, вышедших перекурить на перерыве между лекциями, пробирался Хлебников. Понятно, значит тоже питается пирожками, да чаем… Эдик непонятно отчего тоскливо вздохнул. Хотя почему «непонятно»? Ему не хватало общества Хлебникова. Вот не хватало, и всё тут. И принятое решение отойти в сторону и не мешать им с Мариной давалось труднее, чем он мог себе представить. Но теперь-то уже поздно что-то менять. Главное — выдержать паузу, а потом, когда Хлебников у них будет читать лекции, подойти и по-взрослому всё рассказать. Что, мол, спасибо, Константин Николаевич, за помощь, вы мне очень помогли с фармакологией, я её теперь понимаю гораздо лучше, даже антибиотики…
— Что это значит, Хинов? — раздался вдруг над ухом голос Хлебникова. — Объяснитесь!
Эдик дёрнулся и подскочил со скамейки. Яшка чуть не свалился на землю, покачнулся и поднял голову, осоловевшим со сна взглядом уставившись на Хлебникова. Тот Яшку проигнорировал и смотрел только на Эдика.
— Извините, Константин Николаевич… — проблеял Эдик. Все отрепетированные раньше фразы вылетели у него из головы.
— Я перед всеми распинаюсь, рассказываю, какой вы хороший помощник, обязательный, что на вас можно положиться… Как это понимать? — голос Хлебникова казался ядовитым и желчным. — Отойдём, — Яшку он будто только сейчас заметил.
Эдик послушно встал и двинулся за ссутуленной спиной Хлебникова к деревьям, растущим на газоне. Кленовые листья устало зашуршали под ногами старых кроссовок. Разговаривать с Хлебниковым было откровенно стыдно. Но и без разговора было, похоже, никак нельзя.
— Ну что? Больше не будете заниматься? Фармакология не нужна? Я вас, между прочим, в понедельник весь вечер ждал, Хинов.
Эдик вскинул на него взгляд. Стало совестно, аж жуть.
— Константин Николаевич, извините, пожалуйста… Я так больше не могу…
— Что «не могу»? — передразнил Хлебников. Он стоял, засунув руки в карманы брюк, худой, с растрёпанными поседевшими волосами, и Эдику казалось, что от него исходит какая-то осязаемая сила, из-за которой Хлебникову сложно смотреть в глаза и говорить правду.
— Отнимать у вас время больше не могу, — выдавил Эдик, усиленно глядя в сторону.
