И вдруг Хлебников говорит, что после сессии ему необходимо будет уехать.

После отъезда Эдик часто видит его во снах. Но снов ему мало, как мало тех минут урывками, которые они проводили вместе.

***

Хлебников вернулся в июле. У Эдика начались каникулы, он по-прежнему жил в общаге, а в клинике встал на другой график, сутки через сутки. И — приятная радость, Яшке тоже разрешили подрабатывать днём, и ещё двум студентам с их курса. Как слышал Эдик, Широков заключил договор с их вузом, и теперь работу студентов в клинике будут засчитывать за производственную практику.

Летом Эдик старался приходить на работу пораньше. Если ему очень везло, то в маленькой комнатке-раздевалке ещё никого кроме Хлебникова не было. Когда это случилось впервые, Эдик прямо так и замер на входе, словно с разбегу на стену налетел — Константин Николаевич, голый по пояс, стоял у своего железного шкафчика.

Эдик окликнул его и поздоровался. Нет, он честно не собирался набрасываться на Хлебникова прямо с порога, что он, дурак что ли? Не понимает, что это опасно, что их в любой момент могут застать? Но Хлебников был наполовину раздет, и он обернулся на его голос с таким взглядом…

Минуту спустя они уже целовались. Эдик всё никак не мог успокоиться, ему хотелось снять рубашку, чтобы прижаться, почувствовать тело Константина Николаевича своим. Он запутался в рукавах и пуговицах, раздражённо зарычал, но потом Хлебников скомандовал ему «тихо» и прижал к шкафчикам. Лязгнули запертые дверцы. Эдика со спины обожгло холодным металлом.

— Ты понимаешь, что творишь? — спросил Хлебников.

Эдик криво усмехнулся и ответил:

— Нет.

Константин Николаевич был горячий, сильный, а целовался так, словно хотел съесть его без остатка.

— И если сейчас кто-нибудь зайдёт?.. — шепнул Хлебников.

Эдик, цепляясь за покатые плечи, только замотал головой.

Хлебников насмешливо фыркнул и отодвинулся, насколько позволяли их объятия.

— Представь, какой у него будет шок. Он испугается, и ему придётся оказывать медицинскую помощь…

— А мне не нужно оказывать медицинскую помощь? — ляпнул Эдик прежде, чем подумал.

Хлебников внимательно всмотрелся в его лицо. Эдику пришлось нагло улыбаться, играя ва-банк.

— Если ты этого хочешь, — ответил наконец Хлебников.

«А вы? Вы этого тоже хотите?» — не успел спросить Эдик. Не успел, потому что Хлебников снова начал его целовать, шею и горло, а это был явно запрещённый приём. Ладони Эдика зудели от прикосновения к голой коже. Когда рука Хлебникова спустилась на его пояс, Эдик дёрнулся, а через мгновение рука прижала его сильнее. Пальцы скользнули вдоль позвоночника, по пояснице за пояс брюк. Эдик выгнулся, вжимаясь в его бёдра, головой откидываясь на шкафчики. Снова лязгнул металл, но Эдику было всё равно. Напряжение, в котором он находился в последние дни, достигло своего пика, словно внутри него всё это время находилась туго сжатая пружина, и теперь наступил момент отпустить — и её, и себя. Он изо всех сил вцепился в плечи Хлебникова и хрипло дышал.

— Совсем с ума сошёл, — прошептал Хлебников.

Почему он так сказал? И о ком? Эдик бы спросил, если бы у него была возможность…

Но вот пальцы дотянулись до его ягодиц, заставляя Эдика качнуться вперёд и вдавиться в тело Хлебникова. А ещё Эдик почувствовал укус в шею и жаркий вздох. Внезапно всего стало слишком много — или как раз достаточно? Его переполнило через край и выплеснулось наружу — коротким вскриком, слепой молнией перед глазами…

Он очухался на маленьком диванчике в раздевалке, Хлебников сидел рядом, смотрел на него и улыбался незнакомой Эдику тёплой усмешкой.

— Ты как? — спросил он, как только Эдик открыл глаза.

— …ага, — невпопад ответил он.

— Тогда приводи себя в порядок и пойдём работать, — и снова та же усмешка-улыбка. Эдике почудилась в ней недоверчивость и удивление.

Поднимаясь с дивана, Хлебников погладил его по колену. А после — быстро вышел в коридор, только подол халата мелькнул.

***

В тот день Сакаков отсутствовал, и Эдику пришлось стоять на приёме, проводя первичный осмотр животных. Полина помогала, если не нужно было отвечать на телефонные звонки. Впрочем, трубка у неё всегда была с собой на всякий случай.

Эдик сразу насторожился, когда на смотровой стол выставили большую картонную коробку. Коробка зашипела.

— Вот она, наша Муська, — сказала хозяйка и выжидающе уставилась на Эдика.

— Доставайте, — попросил он.

Из коробки глухо завыло.

— Она нервничает. Может, вы сами?.. Мы бы её кастрировать хотели, а то характер уж больно сложный…

Эдик кивнул и полез открывать коробку.

Здоровенный мейн-кун выпрыгнул оттуда практически сразу, стоило Эдику только отогнуть картон. Полина от неожиданности отшатнулась и взвизгнула. Зверюга была тяжеленная, серая и огромная. Она вскочила Эдику на плечо, вцепилась когтями в халат, проникая сквозь одежду до кожи, а когда Эдик попытался снять с себя кошку, та заехала ему лапой по лицу. Тут уж и Эдик не выдержал, вскрикнул. Кошка прямо с его плеча вспрыгнула на шкафчик с лекарствами под самый потолок и зашипела. Хозяйка начала на неё ругаться, громко и визгливо. Эдик стоял, прижимая к лицу ладонь. Левый глаз он зажмурил и теперь боялся его открывать. Казалось, что кошачья лапа задела веко. А вдруг дело ещё хуже, чем кажется?

— Что здесь такое? — раздался голос Хлебникова.

Эдик вскинул голову.

— У него кровь, — потрясённо сказала Полина.

Хозяйка Муськи начала извиняться.

— А ну-ка дай посмотреть, — скомандовал Хлебников, схватив Эдика за руку.

Царапину жгло. Полина охнула.

— Жить будешь, — сообщил Хлебников. И дальше, уже владелице: — Вы пока успокойте животное, нечего его нервировать… А мы пойдём в операционную. Нужно швы наложить.

Эдик услышал про швы, и ему совсем поплохело.

— Что у меня там? — спросил он, идя за Хлебниковым и пошатываясь.

Хлебников приобнял его за плечи.

— Ничего страшного. Пары стежков хватит.

— А может, обойдёмся без швов? — спросил Эдик с надеждой.

— Как хочешь, — в голосе Хлебникова слышалось равнодушие, но слишком оно было напускным. Эдику уже знаком был подобный тон.

— Ладно, шейте, — разрешил он.

— Что, боишься? — Хлебников усадил его на крутящийся стул и заставил повернуться к окну. Забренчал иглами, полез в шкафчик с лекарствами. — Или брезгуешь?

— Чего это я брезгую? — удивился Эдик и даже открыл глаз. Ой, зря. Ресницы слиплись от крови.

— Ничего, что тебя ветеринар зашивать будет? Может, обратиться в нормальную клинику, в травму? Тут рядом, если что…

— Блин, да шейте уже! — Эдик психанул даже. На фига Хлебников это выясняет? Наверняка уже стоит с иглой и шёлком наготове и разговоры разговаривает…

— Как скажешь, — Хлебников выдохнул с лёгким смешком. — Тогда не жмурься. Расслабься. Сейчас возьмём анестетик…

— Не нужно.

Эдик подумал о том, что с этой вознёй только отнимает время, кастрирование кошки — это полостная операция, а дальше у них по записи стаффордширский терьер с абсцессом и чихуахуа с переломом, а ещё должны прийти с котом-диабетиком на капельницы и…

— Константин Николаевич, шейте так, — попросил он. Лишь бы быстрее. — Не больно почти.

Хлебников вздохнул:

— Не спорь, у тебя шок, — и снова полез в шкафчик.

Самого обезболивающего укола Эдик не почувствовал, но, кажется, кожа онемела сразу. Впрочем, прикосновение пальцев Хлебникова всё равно ощущал. И укол иглы тоже. Он постарался не думать о том, что это его сейчас шьют, не представлять, как шёлковая нить протягивается вслед за тонкой изогнутой иглой, абстрагироваться от того, что это — его собственное лицо, а не какое-то там животное… Хлебников стоял не просто рядом, а слишком близко. Вплотную. И их колени соприкасались. Эдик вдохнул и сквозь запах лекарств почувствовал его запах. Когда Хлебников потянулся к столу за ножницами, Эдик взялся за отвороты его распахнутого халата, прижался носом к футболке и вздохнул этот запах полной грудью. Еле уловимый, горьковатый и терпкий, от него волосы у Эдика на затылке становились дыбом, а сознание плыло.