— Думала о тебе всё утро. Вспоминала, какой ты был вчера…

Она прижалась губами к его подбородку и к линии челюсти, и ниже, к шее, и Боинг отметил, что его тело, восприимчивое к тактильному воздействию, готово откликнуться на данное раздражение выработкой гормонов, повышением температуры и ускорением пульса. Алина не сбавляла темпа, оккупировав его, будто вражеский захватчик. Она расстегнула две верхние пуговицы на его рубашке и прижалась ртом к обнажившейся коже. Третья пуговица.

— Мне всегда нравилось, что ты здесь такой гладкий, — пробормотала Алина, проводя пальцами с наманикюренными красным лаком ногтями по его ключицам и груди. — Ненавижу волосатых мужиков…

В голову Боинга тут же пришла мысль о том, что раньше Алина таким же образом общалась и с другими субъектами мужского пола. Это была трезвая мысль. Совершенно логичная выкладка, вывод, идущий от осмысления поведения Алины и собственных воспоминаний о том, как часто он возил её на различные встречи с друзьями и приятелями.

— Я лучше? — уточнил он.

А киборги? Были ли у Алины киборги раньше? Какой-нибудь специальный Irien, который мог бы удовлетворить любые её запросы? Нет, вряд ли. Боинг бы об этом знал. Ведь знал бы, верно? Пусть общая информация и удалялась в нём каждую неделю, но метки о встреченных объектах и различной технике оставались. Ни одного устройства с маркировкой Irien в файлах Боинга не присутствовало.

— Тебя даже сравнивать с ними нельзя, — пробормотала Алина. — Ты лучше. Не такой мудак. И вообще…

Честность под сто процентов, небывалое событие. Когда Алина подняла голову, Боинг вновь её поцеловал, на этот раз с языком, зубами и прочим. Алина задрожала. Сперва он подумал, что ей холодно, но температурный режим на мостике был установлен комфортный, как и на всём остальном корабле.

— Давай ты будешь носить что-нибудь более… легко снимающееся, пока мы здесь? — предложила Алина, расстегнув его рубашку до конца.

— Пижаму? — уточнил Боинг, вспомнив, что Алина уже говорила с ним об одежде вчера.

Она громко рассмеялась и не ответила. Подобный смех был равнозначен хорошему настроению, и Боинг сделал вывод, что терапевтические процедуры сегодня идут очень хорошо. Требуется ли впредь всегда для этого раздеваться? Для достижения наилучшего результата?

Алина склонилась к его груди и облизала сосок. Сотни нервных окончаний ударили своей информацией Боингу прямо в мозг, сообщая о температуре её языка, влажности слюны, тактильном контакте; вид Алины, вылизывающей его грудь, тоже отчего-то нарушил его спокойствие. Раньше Алина так ещё не делала. Раньше так делал только он для неё. «Полижи меня здесь», — вспомнил Боинг и тут же зарегистрировал скачок собственной температуры на одну десятую градуса по шкале Цельсия.

— Данное воздействие влечёт за собой непредсказуемый результат, — тихим голосом пробормотал Боинг.

— Что? — уточнила Алина. — Результат чего?

— Тело… — Боинг растерял слова и синонимы, когда Алина провела чуть согнутыми пальцами по его животу. Её ногти царапали не больно, но это воздействие точно так же, как и прикосновение языка к тканям соска, являлось возбуждающим.

Где его процессор, когда он так нужен?! Почему ничто больше не блокирует эти реакции? Почему Боинг должен сам принимать решения и регулировать свой организм? Вот зачем было нужно его изменять? Зачем Алина сделала это с ним, отвезла к ОЗК? Он всего раз пожаловался на сбой в системе — и вот, во что это вылилось. Он ничего не может контролировать, если не приложит сознательное усилие!

Боинг вздохнул и попробовал произнести снова:

— Тело воспринимает воздействия объекта и генерирует нестандартные реакции. Требуется разрешение на отключение текущих процессов для стабильного функционирования системы.

Вот! Он сказал это! Но Алина ответила:

— Ничего не отключай. Ты должен не только чувствовать, но и реагировать!

Боинг вздохнул. В норме ему не требовалось столько кислорода в лёгких, но он всё равно вздохнул. Алина склонилась к его подвздошью и провела снизу вверх языком, ещё и простонала при этом.

А если у него опять произойдёт эрекция, как тогда? Она опять возьмёт его в рот? Боингу показалось, как что-то микроскопическое взорвалось у него в мозгу в момент воспоминания. Не отключать! — напомнил себе он. Люди живут с этим всю жизнь, не в состоянии прервать реакции возбуждения, и ничего, выживают ведь как-то. По всей Галактике уже распространились. Значит, что-то есть правильное в том, чтобы реагировать, не отключаться… Но что?

— Дай свою руку, — сказала Алина и, схватив Боинга за правую ладонь, прижала её к себе между расставленных ног. — Да, вот так…

Боинг хотел было уточнить, является ли воздействие пальцами до сих пор «терапевтическим», относится к «предварительным ласкам» или уже входит в «половой акт», — он уже запутался, — но Алина не дала ему и слова вымолвить, накинулась на него с поцелуем, и Боинг ответил на него. Ему сделалось жарко и тесно в своей одежде. Это было странное ощущение, когда хочется скинуть с себя всё. Повышение температуры всего на четыре десятых градуса. Боинг ввёл внутрь пальцы, и влага, которую он ощутил, тоже была жаркой — и ничуть не охлаждала.

— Ты такой горячий, — простонала между поцелуями Алина — и вдруг обхватила его шею руками и прильнула к его телу своим, обнажённым. Всё-таки мёрзнет? Или он опять ошибается в чтении показателей и их трактовке? Заострённые вершинки сосков щекотно скользнули по груди Боинга, вжались в его кожу, а потом он ощутил биение сердца Алины. Внезапно она прервала поцелуй, схватилась за его шею, а лицо спрятала у него на плече. Стало отчётливо слышно её учащённое дыхание, жаркое, близкое. Её лёгкие раскрывались и спадались в ускоренном темпе. Боинг пошевелил рукой, вспоминая свои вчерашние действия и мысленно воспроизводя строение клитора, которое вчера смог получить, производя сканирование. Большим пальцем — головку, ещё два ввести внутрь, раздвигая, поглаживая и надавливая… Алина застонала снова, сжимая его пальцы в себе. Её бёдра напряглись, а руки обхватили Боинга сильнее. Должно быть, ей неудобно, её ноги уже должны были устать… Боинг оглядел мостик, но не нашёл никакой подходящий поверхности, на которую Алину можно было бы переместить, способствуя расслаблению её конечностей. Нужно было реагировать быстро. Алина вновь застонала, и теперь нетерпение в её голосе подействовало на Боинга, как приказ. Он вынул пальцы и вдвинул их снова, бёдрами ощущая напряжение и судорожную дрожь её ног. Алина охнула, отвечая на его движение, и чуть не свалилась на пол. Боинг принял решение. Приказал искину заблокировать приборную панель и встал с кресла, подхватив Алину за поясницу. Девушка взвизгнула и обхватила его ногами, видимо, боясь свалиться. Боинг вместе с нею склонился вперёд, опускаясь прямо на клавиатуру. Алина скосила взгляд на рукоять штурвала, уронила затылок и плечи на кнопки экстренной посадки, экстренного взлёта, экстренного открытия шлюза… Боинг перестал повторять про себя их названия. Алина снова сжала его пальцы внутри, стиснула колени, и Боинг толкнулся рукой в ответ, добиваясь от неё ещё одного стона. И ещё одного.

Она так тесно его сжимала, так сильно обнимала — руками, коленями, бёдрами, своей плотью, что Боингу на мгновение показалось, будто Алина — его часть, придаток, подключенное к нему внешнее устройство, и он вторгается в него, чтобы добиться устойчивого соединения, проникает, взламывает. Показалось, что она — часть его собственного организма, и что, соединяясь с нею, он проникает в себя. Снова и снова. Боинг зарегистрировал странный звук, в котором распознал собственный голос. Следом ахнула и застонала Алина. Она выгнулась на приборной панели, опираясь о неё лишь затылком. Её запрокинутый подбородок на фоне звёзд, светящих с обзорного экрана, показался Боингу моментальной фотографией: картинка как будто отпечаталась на его внутреннем экране и не желала с него исчезать. Боинг сморгнул, стараясь прогнать это изображение, но оно всё равно настойчиво маячило перед глазами. Воспоминание, а не фотография.