Он протянул руку к обёртке из-под сэндвича и вдохнул запах хлеба и горчичного соуса, что остался на ней. Сложносоставная смесь. Отчего-то люди любят всё смешивать. Это считается вкусным? Он должен это любить, если теперь, лишённый процессора, стал более человечным, как этого хотела Алина? Мэй Ким тоже хотела, чтобы он пробовал человеческую еду. Взять её без спроса и попробовать самому или дождаться приказа Алины? «Твои хозяева больше не имеют на тебя никаких прав. Ты свободен», — вспомнил он слова кибертехника Вячеслава. Боинг помедлил и всё-таки донёс упаковку от сэндвича до утилизатора, поместил её внутрь и выбрал код утилизации «пластик». Свобода — такое общее понятие, что он не знал, как его регистрировать и определять. Свободен пойти куда хочет, делать, что хочет? Но ему не хочется. А делать ему хотелось бы то, отчего он получит одобрение хозя… Нет, у него больше нет хозяев.

Внезапно Боинг ощутил странное чувство потери, сродни потери связи с процессором. Он потерял своих хозяев. Ему захотелось вломиться в каюту к спящей Алине, чтобы удостовериться: она ещё там. Она не потеряна.

Он не хотел избавляться от своих хозяев. Его тянуло к ним. Правда, от работы с Павлом Павловичем Боинг бы избавился охотно. С ним было скучно. И ему не очень нравились все те люди, с которыми он встречался по работе. Некоторые тоже бывали с киборгами-телохранителями, и это выглядело как угроза. Ведь киборг — это оружие, и не всегда самообороны, ему можно приказать и напасть. Павел Павлович никогда не приказывал, но однажды угрожал. Боинг не помнил подробностей, его память не сохранила места, лиц и условий ситуации. Он помнил лишь слова: «У тебя шестёрка, а у меня семёрка, самая элитная версия. Как думаешь, кто победит. Давай лучше ударим по рукам и не станем артачиться. Я даю тебе хороший процент от сделки…»

Боинг выпил кормосмесь из стакана и поставил опустевшую посуду в посудомойку, совсем пустую, рядом стояла только кружка из-под чая, который недавно выпила Алина. Человеческой еды ему пока не хотелось. Если можно отложить эксперименты на потом, то Боинг с радостью это сделает. Привычная кормосмесь лучше.

Остальное время Боинг провёл за складыванием бумажных фигурок. И пусть ему больше никто не приказывал это делать, — приказ Алины вместе с программами DEX-компани был удалён из его памяти, хотя Боинг и помнил о том, что он был, никакой процессор не нашёл бы и следа от него в его памяти, — ему просто нравилось это занятие. Нравилось, когда из плоского листа бумаги получались объёмные фигурки, узнаваемые и отдалённо сличимые с объектами живой и неживой природы. Боинг позволил себе потратить на полчаса больше разрешённого когда-то времени на работу с оригами. У него была цель. Раз Алине нравились его работы, то он хотел сделать что-нибудь для неё и подарить. Беда в том, что теперь каждый цветок казался ему чем-то неправильным. Живой был бы лучше, правильнее, — подумал Боинг и сам же себе напомнил, что здесь, на яхте, посреди космоса, живым цветам взяться негде.

***

Глубокой корабельной ночью, как раз когда Боинг уже решил было, что пора и ему отключиться и немного поспать, он услышал крик из каюты Алины. Громкий короткий бессловесный вопль. Алина кричала во сне. Раньше за ней такого не наблюдалось, — точнее, Боинг этого не помнил своей слабой органической памятью. Эту мысль он додумывал уже, выворачивая из коридора в спальный отсек. По команде искин впустил его в каюту и включил неяркую подсветку. Алина проснулась сама, должно быть, от звука открывшейся двери и вспыхнувшего света. Она села в кровати с взлохмаченными волосами, в какой-то ночнушке на бретелях, машинально прикрывшись одеялом, и, проморгавшись, буркнула:

— Ты чего здесь… припёрся?

Боинг вышел из боевого режима — и не заметил, как входил в него, — и слабая подсветка после алого показалась ему слишком яркой. Он максимально сузил зрачки, чтобы поберечь сетчатку глаз. Алина — так просто прищурилась, и это не придало ей большей привлекательности. Боинг вспомнил: «Скажи, твой бывший хозяин бил тебя? Наносил физические увечья?» Вот, наверное, в таком состоянии Алина способна и физические увечья нанести… Он попытался объясниться.

— Был зарегистрирован бессловесный сигнал о помощи.

Алина потёрла лицо.

— Какой ещё сигнал?

Боинг воспроизвёл услышанный крик в нужной тональности и с нужной громкостью. Алина вздрогнула и вытаращилась на него. Потом выдохнула.

— Хватит орать, — буркнула. — Я поняла. Мне просто кошмар приснился. Дурацкий такой. Всё, иди спи, — она помахала на Боинга рукой, будто муху выгоняла, — никакой помощи мне сейчас не требуется. С этим уже не поможешь.

— Информация сохранена. Приказ принят к исполнению.

Боинг развернулся и вышел. Дверь за ним автоматически захлопнулась. Он как раз собирался спать, и Алина отдала тот же приказ. Разумеется, он его выполнит. Но почему же она кричала? Обычно люди не кричат от своих снов… Боинг обратился к корабельному искину и затребовал запись камеры из каюты. Промотал до нужного момента, заметил, что губы у Алины шевелятся, увеличил громкость до максимума и услышал:

— …мам, мама… Мам, ты куда? Не уходи, мама. Мамочка… — а потом Алина закричала.

Во всём этом действительно не было смысла: Алина не могла общаться во сне с настоящим человеком. Однако говорила и общалась. И кричала. Когда так кричат, значит, им плохо, это даже Боинг знал. Иначе бы в его программах не было прописано обращать внимания на подобные вещи. Крик — сигнал об опасности. Или просьба о помощи. Но Алина сказала: «С этим уже не поможешь». Наверное, потому, что её мать ушла из семьи уже очень давно. То фото из личного архива… На нём Алине лет шесть-семь, должно быть. Значит, во сне она до сих пор маленькая шестилетняя девочка?

Боинг добрался до мостика и опустился в пилотское кресло. Развернул его, пристегнулся на всякий случай страховочными ремнями, опустил спинку кресла в горизонтальное положение, уложил ноги на специальную подставку. Получилось не хуже, чем дома в кровати. Разве что без этого дурацкого выгнутого ребристого матраса. Боингу нравилось, когда его брали с собой в длительные перелёты, и ему приходилось спать в этом кресле… Так, стоп. «Нравилось»?

С закрытыми глазами он попытался проанализировать это чувство. Удобно. Безопасно. На корабле все спят, и в ближайшее время он никому из хозяев не понадобится. Можно спокойно поработать с файлами корабля и пробежаться по маршруту или рассортировать во внутренней памяти информацию, которую он приобрёл за день. Да, в этом кресле ему хорошо. Наконец-то он смог определить что-то, что ему нравится. Тело, взбудораженное внезапным переходом в боевой режим, ещё не могло успокоиться, адреналин, выпущенный в кровь, мешал наступлению сна. Боинг запустил обратный отсчёт и приказал себе — как раньше делал процессор, — уснуть через шестьдесят секунд… Пятьдесят девять… Пятьдесят восемь… Всё-таки привычка быстро засыпать — хорошая вещь, не нужно её лишаться только потому, что процессор теперь молчит и не отдаёт приказов. Боинг уснул раньше, чем обратный отсчёт дошёл до нуля.

***

Они достигли автоматической станции гашения «Стрекоза», чуть опередив расчётное время. Боинг проснулся, когда получил сигнал искина о приближении к цели, но даже глаз не открыл, управляя гашением и оплатой со своего внутреннего экрана. Погасившись и отлетев от станции, он разогнался до прыжковой скорости и отправил яхту по координатам, полученным от навигаторской программы, в сгенерированную червоточину. Дожидаясь выхода из гиперпространства, Боинг запрограммировал автопилот на полёт и уже собирался отключиться, чтобы поспать ещё пару часов, — время позволяло, как вдруг сонливость его исчезла из-за сообщения искина, пришедшего не на внутренний экран, а громко прогремевшего из динамиков по внутренней связи:

— Внимание: через три минуты выполнится экстренный выход из гиперпространства. Внимание: через три минуты выполнится экстренный…

Боинг запустил программу тестирования и одновременно забросал искин запросами и требованиями пояснить ситуацию. Ответ пришёл незамедлительно: на пути следования яхты наблюдается объект высокой массы. Возможно, это просто плотный метеороидный рой. Если по дороге на Кассандру они успели проскочить облако, то сейчас яхта летела прямо в него. Конечно, на сверхсветовой скорости велик шанс проскочить мимо космического мусора и обломков камней, но точно так же можно повредить обшивку… Боинг не был знаком с теорией движения в гиперпространстве. Знал только, что столкновение возможно, если скорости объектов примерно равны, а траектории пересекаются или соприкасаются. О том, что один объект, более крупный, может притянуть за собой более мелкие, он тоже знал. Потому, кстати, запрещалось малогабаритным судам уходить в прыжок сразу за линкорами: те могли нарушить траекторию своей массой, а то и притянуть за собой. Опять же, некоторые лихачи-кобайкеры как раз этим и пользовались, чтобы сэкономить на топливе: запрыгивали «в волну», как они это называли, и долетали до места назначения своего ведущего транспорта. Конечно, выпадали они из гиперпространства раньше, и потом приходилось лететь на досветовых и маневровых движках, но это космических экстремалов вполне устраивало.