— Обстоятельства рождения? Ты удивишься, но их осталось всего двое, Ханзо и Гришем. Остальные скончались либо от старости, либо от несчастных случаев. Я здесь не при чём.
— Что вы там хотите исправить? — Хиномия не справился с собственным голосом, и тот дрогнул.
— Уберём из тебя вампира, только и всего, — Хёбу хитро сверкнул глазами. — И все вопросы о тебе исчезнут сами собой, вот увидишь. Никаких больше нападок, придирок и предвзятого отношения. Глядишь, и по карьерной лестнице поднимешься, не вечно же тебе в послушниках носиться и по деревням умертвий упокаивать…
Хиномия сглотнул. Хёбу предлагал заманчивый и изящный выход из ситуации. Отсутствие упоминаний о матери-вампирице существенно облегчило бы ему жизнь. И всё же что-то противилось, что-то восставало в Хиномии против этой лжи. Он тяжело вздохнул, тщетно пытаясь избавиться от давящей на него тяжести.
— Нет, — твёрдо сказал он наконец. — Не надо.
И ему сразу стало легко. Он расправил плечи.
Хёбу посмотрел на него с кислой миной на лице.
— Ты уверен, Энди? Второго шанса не будет. Когда тело Уолша обнаружат, до этих книг будет уже не добраться. Их заберут… куда-нибудь в хранилище, — он склонил голову к плечу, внимательно разглядывая Хиномию.
— Уверен. Не надо, — ответил он. Ужасающе неприятное ощущение, что он совершает глупость, посетило его, и Хиномия прикрыл глаза, стараясь с ним справиться. Грех не смыть с души, попросту затерев пару строк в книге регистров. И пусть сейчас в его окружении никто не считает его двойственную природу грехом, всё его детство ему твердили, что он грешен и должен молитвой и деяниями своими исправлять ошибку, совершённую его родителями. Дитя всегда берёт на себя грех родителей при рождении и…
Хёбу отнял руку от одной из книг и обернулся к нему.
— Эй, хватит этого, — произнёс он, осторожно дотрагиваясь до плеча Хиномии. — Что на тебя опять нашло?
— Ничего, — шепнул одними губами Хиномия. Он не хотел объясняться при таком скоплении народа. Пусть даже женская его часть и была увлечена малышкой Югири, а судья с негоциантом Мальдини наконец получили шанс ознакомиться с главными уликами обвинения, письмами Алана Уолша, что были выложены на стол на всеобщее обозрение и придавлены для надёжности мраморным пресс-папье в форме рыкающего льва. Заметив, как Хёбу переглядывается с Маги, Хиномия вздохнул. Похоже, от его любовников не скроется ни одно изменение его настроения.
— Всё потом, ладно? — попросил Хиномия отсрочки, стараясь улыбнуться. Беззаботной улыбки, разумеется, не вышло, особенно под внимательным взглядом Маги.
— Как скажешь, — согласился Хёбу, кивая ему. И он прошёл по кабинету, то и дело дотрагиваясь до какой-нибудь тетради или чернильницы, касаясь закрытых ящиков и стопок не отправленных писем. В какой-то момент Хиномии показалось, что трогает их Хёбу неспроста. Но он не успел поймать эту мысль и развить её, всё перебило воркование вампирицы Цубоми:
— И кстати, я знаю одну чудесную женщину! Она с радостью возьмёт тебя на воспитание! А мы будем часто тебя навещать. Хочешь?
— Ты такая красивая. Мы обязательно проследим, чтобы у тебя были красивые платья, — вторила ей Момидзи. — И тебя больше никто не заставит приказывать людям и заставлять их бояться. Больше — нет!
— По вечерам она будет устраивать балы и танцы, будет приглашать музыкантов, поэтов и сказочников!
Хёбу, который до этого так явно интересовался ребёнком, что якобы давал советы Алану Уолшу, теперь едва удостаивал малышку Югири взглядом.
— Ей нужно нормальное детство, — сказал вдруг Маги, и Хиномия вздрогнул, совершенно позабыв, что тот стоял рядом. — Милорд обязательно заберёт её к себе, но не сейчас, а через несколько лет. Сперва детство, а потом — воспитание.
Хиномия кивнул. Он не знал, что ответить. Наверное, девочке-вампиру действительно будет лучше с теми, кто не боится её проклятой крови и её необычных способностей.
— Знаешь, она — настоящая принцесса, — рассказывала Цубоми.
Хиномия огляделся по сторонам. Фудзиура с постным лицом выслушивал говорящего что-то Сакаки. И говорили они очень тихо, склонив головы друг к другу. Даже вампирский слух не мог разобрать ни слова.
— А не пора ли нам уходить? — спросил Хиномия, ни к кому конкретно не обращаясь. Все как по команде посмотрели на него. Да. Уходить было пора.
========== Эпилог ==========
Отец Хиномия отправился на свою очередную прогулку в горы. Как всегда на несколько дней, взяв с собой лишь краюху хлеба, ломоть сыра, да флягу с водой. И пусть о нём волновались послушники, и пусть потом взбирались они по узким тропам, выкрикивая его имя, ему было сложно не потворствовать себе, когда хотелось одиночества для размышлений и воспоминаний. Воспоминания приходили к нему всё чаще, и всё меньше в них было горечи и неприятностей. Память играла с ним странные вещи, и подчас то, что раньше доставляло ему горечь и боль, теперь таило в себе тихую тёплую радость.
Ранняя осень в этом году сделала воздух чистым и прохладным, а небо — бездонно-прозрачным. Отцу Хиномии хотелось лечь навзничь и следить взглядом за проплывающими над ним редкими облаками. Он пообещал себе, что обязательно так и сделает, когда доберётся до места, что наметил себе в качестве окончания пути.
Он прошёл мимо посёлка, разросшегося за время его пребывания в приходе до размеров крупного городка, мимо кладбища, особо отметив взглядом, как делал это всегда, могилу отца Гришема, и лёгкая улыбка скользнула по его губам, тоже как всегда. Только он и ещё несколько людей знали о том, что могила бывшего настоятеля прихода на самом деле была пуста. Её установили после особого требования вампирши Цубоми. Кто бы знал, что она окажется настолько щепетильной в деталях. «И чтобы он больше никогда не смел возвращаться к живым!» — кричала она, притопывая ногой, а отец Гришем, неожиданным образом помолодевший и улыбающийся, стоял рядом и посверкивал глазами то на Хиномию, то на Цубоми Фудзико и кивал головой в знак согласия. Хиномия так и не осмелился спросить у него, кто именно вручил ему этот сомнительный дар бессмертия, так яростно проклинаемый Церковью, кто из знакомых — или быть может незнакомых — вампиров поделился с ним своей кровью. Не спросил, а потом было уже поздно: отец Гришем больше не появлялся в их приходе.
Назначение на должность пришло из Ватикана на следующий год, и Хиномия оторопело читал его и перечитывал, не веря в подлинность документа, официального письма за подписью Папы. Тогда-то его и посетило подозрение, что Хёбу всё-таки каким-то образом умудрился изменить запись в книге регистров. Теперь Хиномия числился в ней как обычный человек и, следовательно, мог претендовать на освободившуюся должность. Так как на тот момент он являлся единственным послушником, приписанным к приходу, у назначающих не было ни малейших сомнений в том, кто будет наследовать отцу Гришему. Так Хиномия получил повышение, о котором и не мечтал. Наверное, он должен был бы сказать спасибо Кёске за такой неожиданный подарок, но осознание того, что вампир, как всегда, поступил по-своему, да ещё и наперекор его прямому отказу, не дало Хиномии воспринимать этот «дар судьбы» спокойно.
Он поднимался всё выше в горы и думал о былом.
О том, как закончилась история с Аланом Уолшем — расставанием.
Хёбу и Маги проводили его до самого прихода. Уже после Хиномия понял, что они были напряжены и всю дорогу ожидали нападения. Волновались о сохранности его жизни. Смешные. А после их не стало. Исчезли оба на следующий же день, не прощаясь и даже не предупреждая. Он ждал их, а после горевал как безумный — снова. Ещё его тяготило осознание того, что он не мог ни с кем обсудить происходящее. Теоретически церковники могли вступать в любовные отношения, но ожидалось, что те непременно закончатся браком. Разумеется, о тройственных союзах и речи идти не могло, а уж о вампирах и оборотнях и говорить не приходилось. Хиномия держал всё в себе, старательно скрывая и тоску, и обиду, и боль… И спустя месяц дал ей выход. Однажды он почувствовал, что больше не один. Это случилось в его собственной келье, поздним вечером, через час после захода солнца. Он внезапно почувствовал приближение их обоих: и Хёбу, и Маги. Они поднимались в горы, к нему, они возвращались, и на этот раз он ощущал их с болезненной ясностью. Он отправился им навстречу и встретил их на пустынной горной дороге в часе езды от прихода и деревушки. Он не дал Хёбу и рта раскрыть, резко размахнувшись и отвесив ему знатную оплеуху. Хёбу зарычал, взвиваясь в воздух, а Маги лишь взял под уздцы лошадей, и отошёл подальше к обочине дороги, не вмешиваясь, пока они двое выясняли отношения.
