— Широ? Всё в порядке? — и точно, Хёбу обратился к нему как к вожаку стаи, и Маги пришлось ответить:

— Да, милорд.

Потому что, судя по требовательному взгляду Хёбу, иного ответа он и не ждал.

— Отлично. Отправляемся дальше. Мне будет важен каждый из вас. Шарл… Доктор Сакаки, отойдём на пару слов?

В уголках глаз Хёбу сложились едва заметные морщинки; похоже, он забавлялся всей этой ситуацией. Он прошёл мимо Хиномии и мимоходом коснулся его руки своею, провёл костяшками пальцев по тыльной стороне ладони. Хиномия сглотнул и постарался отвести взгляд. Как только Хёбу взял Сакаки за плечо и чуть ли не силой заставил пройти в сторону дальнего выхода из залы, стало заметно, как вокруг посветлело. Занималось утро.

Хёбу скользнул в спасительную тень коридора, и тут же первый серый луч упал на осветительную линзу. Та отразила солнечный свет своей поверхностью, разбитой на шестигранники, послав по залу множество лучей. Конечно, при работе с книгами в здешних залах монахи использовали и обычные масляные светильники, и газовые фонари, но и о солнечном свете не забывали.

— Я разузнал кое-что, — тем временем говорил Хёбу, ведя доктора Сакаки по проходу к лабиринту коридоров. — Очень интересное. Представляете, как я и боялся, Алан Уолш был не один. Около года назад у него появился союзник, но, похоже, дороги их вскоре разошлись. Правда, дочь его — или сестра, не знаю… В общем, с тех пор отца Уолша повсюду сопровождает маленькая девочка лет семи. Самое интересное, что с нею он советуется во время принятия того или иного решения. Или делает вид, будто советуется. Ребёнок говорит церковнику что делать! Вы бы в это поверили?! В общем, такие вот ходят слухи, за достоверность их я ручаться не могу.

Он всё продолжал держать Сакаки за руку — и Хиномия знал, что прочесть его мысли и прошлое доктор не может даже при прикосновении, ведь могущество Хёбу слишком сильно. Наверное, это должно было бы отпугивать и отвращать от общения, к тому же, они часто ругались из-за пренебрежительных шуток Хёбу, и, разумеется, на сей раз взрыва приходилось ожидать с минуты на минуту… Однако Сакаки наоборот слушал и слушал Хёбу, идя с ним в импровизированных объятиях, и выходить из себя не собирался. Наверное, это происходило из-за отсутствия ограничивающего браслета. Наверное, поэтому доктор старался вести себя сдержанно. Боялся сорваться.

— Что за ребёнок? — спросил Сакаки. — Как он выглядит? Это может быть ребёнок ведьмы или оборотня?

— Не знаю. Мой друг несколько привязан к месту. И смог рассказать мне лишь то, что слышал неподалёку от своей тетради. Да к тому же, ему ближе законы и постулаты, чем мирские события. Кстати, он подсказал, что если два церковника, даже рядовых, обратятся в совет или к папе и выскажут недоверие к действиям третьего церковника, даже наделённого саном, то будет произведено расследование.

Хиномия, расслышав это, воспрял духом. Если сам Хёбу говорит о расследовании, значит, Маги ошибался: он не собирается убивать Уолша!

— Где вы найдёте второго полнодействующего церковника? — вопросил доктор Сакаки. — Хиномия всего лишь послушник.

— Значит, нам нужен ваш отец Ханзо. Он обещал, что будет следовать за нами. Наверное, он отстал ненадолго и всё ещё в дороге. Но он явится сюда рано или поздно.

— Скорее уж поздно, — вздохнул Сакаки. — Насколько я смог узнать Ханзо, он ревностный исполнитель и фанатичной веры человек и против самого Советника Папы никогда не пойдёт.

— Ну значит Фудзико найдёт и приведёт нам одного из своих знакомых, — не унывал Хёбу. — А Хиномия будет свидетелем. Надеюсь, хоть свидетелями быть послушникам разрешено? — Хёбу обернулся. — А то как упырей по деревням стрелять — так взрослый, а как против вышестоящих свидетельствовать — так саном не вышел.

Хиномия кривовато улыбнулся. Ему, с его-то кровью, настоящим церковником не стать никогда, о чём Хёбу вообще говорил?

— Мне нужно найти замену моему ограничителю, — шепнул Сакаки, переводя разговор в иное русло. — Мы можем остановиться ненадолго? Я поищу в своих вещах…

— Увы, времени нет. Скоро здесь появятся монахи. Я хотел постараться уйти подальше, чтобы переждать день. Потом поищете своё серебро, доктор.

— Но как же…

— Что, всё совсем плохо? — проницательно спросил Хёбу.

— Нет! Но… Просто ощущать себя свободным непривычно. И зверь, он рвётся на волю…

— Вам только кажется, что зверь и вы — это совершенно разные сущности, — ответил Хёбу. — Зверь — вы сам. Он здесь у вас сидит и будет при вас неотъемлемо всю жизнь, — Хёбу ткнул Сакаки в грудь, отпустив для этого его плечо.

— Будто бы я не знаю этого, — чуть раздражённо проворчал Сакаки. От тычка пальцем он отступил на шаг.

— Вам не нужны ограничители, чтобы не быть зверем, — Хёбу улыбнулся, слегка сверкнув клыками. — Может, попробуете?

— В другой раз, — ответил Сакаки после краткой заминки: сперва он прислушивался к себе, а потом вновь схватился за плечо.

— Договорились, шарлатан. И помни, ты пообещал! — Хёбу наставил на него палец, и Сакаки отпрянул. Похоже, минута доверительного общения между ними уже закончилась. Хиномия понял, что вслушивался в каждое слово и всматривался в каждый жест с болезненным вниманием. Зачем? Неужели из ревности? Из обиды, что Хёбу на несколько минут переключился на другого собеседника, не на него? Глупо. Хёбу свободный человек, и у него могут быть свои дела и свой круг общения, а Хиномия не должен навязываться или самолично завладевать всем его вниманием. Вздохнув, он постарался привести мысли в порядок. Всплеск ревности ощущался очень неприятно, от этого чувства хотелось избавиться поскорее.

— Хочу посмотреть на этого ребёнка, — тем временем проговорил Хёбу. — Обычно не принято держать детей подле себя. Сегодня вечером нанесём отцу Уолшу визит вежливости.

— Но как же Фудзико? — подал голос Маги. — Она просила дать ей три дня…

— Три дня я ей и дал. Срок уже вышел. Так что она ждёт сегодняшнего вечера, чтобы встретиться со мной. Разве это не очевидно?

Беззаботности улыбки Хёбу можно было только позавидовать. Хиномия не ощущал и толики её расслабленности.

— Думаете, она знает о правиле вынесения квоты недоверия и догадается привести с собой кого-нибудь из полнодействующих церковников в сане? — продолжал расспрашивать Маги.

— Мы что-нибудь придумаем, — пожал плечами Хёбу. — Фудзико далеко не дура.

— Но надеяться на неё опрометчиво!

— А я и не надеюсь, — ответил Хёбу, чуть ли не мурлыча. Обернувшись, он смотрел не на Маги, а куда-то сквозь него. На разгорающийся за его спиной лабиринт света из солнечных лучей. Вот лучи загорались всё ярче и ярче, света становилось всё больше. Хиномия, за время их странствий привыкший к темноте, каждый луч света сейчас чувствовал кожей. И его не покидало странное ощущение просветлённости, разгорающееся вместе с рассветом. Обязательно произойдёт что-то хорошее. Обязательно всё закончится хорошо, он чувствовал это, знал!

— Видел бы ты себя. Такое глупое выражение на лице, — сказал Хёбу, внезапно оказавшись рядом. Хиномия вздрогнул и посмотрел на него. — Ну вот, уже лучше, — произнёс Хёбу, притронувшись к воротнику его сутаны. В последний момент он отвёл руку, так и не коснувшись кожи.

Хиномия не мог найти слов, которые сказали бы, как он чувствует себя в этот момент. Так и замер с приоткрытым ртом. Недавние мысли о ревности и о борьбе с самим собой напрочь вылетели из его головы.

На противоположной стороне зала раздались шаги и голоса. Кажется, кто-то из монахов уже проснулся и торопился вернуться к ежедневной работе, переписыванию древних фолиантов на более новый пергамент и чтению святых писаний. В зале стал разгораться искусственный свет газовых фонарей, и лучи солнца посветлели и выцвели.

— Ну, в путь. Я знаю дорогу, — сказал Хёбу и, развернувшись к свету спиной, двинулся вперёд.

Они шли не очень далеко, и Хёбу выбирал такие пути и коридоры, на которых им не встретилось ни души. В голове Хиномии возник закономерный вопрос, зачем строить подземный туннель, которым никто не пользуется? Или, быть может, строились они с расчётом на большее количество церковников и монахов, чем живут в Ватикане теперь? Хёбу частично подтвердил неприятные подозрения Хиномии, приведя их отряд к заброшенным кельям. Сейчас они были пусты и явно никем не использовались, но ведь когда-то их для кого-то построили! Как вышло, что количество людей уменьшилось? Неужели Церковь не может привлечь к себе больше монахов, больше послушников? Неужели народ стал меньше верить?