Он перескочил невысокую плиту, оказавшись перед входом сразу же, как только упырь вбежал внутрь. Теперь дорога наружу была ему отрезана. Правда, оставались ещё карстовые пещеры, о которых говорил корчмарь, но Хиномия постарался об этом не думать. В крайнем случае можно было завалить проход, но упырь рано или поздно, влекомый голодом, всё равно выбрался бы наружу.

— Стой, во имя господа! — крикнул он, используя особые интонации, на которые его всегда заставлял обращать внимание отец Гришем. Упырь замер уже на первом слове, и Хиномия в очередной раз подумал, что присловье «во имя господа» требуется уже не упырю, а самому церковнику, чтобы добавить святости для следующего удара, для подтверждения своей веры, для усиления себя.

— Геенна огненная да воздвигнется! — путь в дальний конец склепа преградила стена пламени, вспыхнув всего на пару мгновений. Впрочем, этого хватило, чтобы неразумный упырь повернулся к Хиномии, раздумав убегать. Сейчас он считал, что его загнали в угол.

А потому ринулся вперёд, занося скрюченные когтистые пальцы для удара. Хиномия мужественно стоял, не шевелясь, и только в самый последний момент отклонился в сторону, сделав шаг назад. Упырь пролетел мимо, развернулся и вновь прыгнул. Хиномия встретил его выстрелом пистолета в упор. Мелькнули красные глаза, оскаленная пасть, сухие губы и щёки в струпьях. Голова упыря мотнулась в сторону.

— Да остановятся воды твои, да пойдут они вспять, — начал Хиномия Песнь об исходе через Алое море, и упырь покорно повернул голову обратно, медленно, через силу. Его демонические силы и инстинкт зверя явно сопротивлялись воли Хиномии. Ещё мгновение и…

Хиномия выстрелил с левой руки, и оскаленную голову упыря разнесло в клочья. Разрывные пули с начинкой из освящённого серебра и сверхпрочной стали действовали всегда одинаково. Хиномия опустил правую руку, которую до этого держал сложенной в специальный знак, и тело упыря упало на каменный щербатый пол. Дело было сделано, и теперь можно…

— Так вот оно как бывает, — раздался вдруг голос, — когда зубы вылетают прямо через затылок! Очень эффектно!

Не отдавая себе отчёта, Хиномия выхватил правый пистолет и наставил его прямо в лоб Хёбу.

Хёбу Кёске! Украшенное изображениями распятий дуло дрогнуло.

Хиномия медленно и осторожно спрятал пистолет обратно в кобуру. Тот был разряжен после выстрела, но рука, схватившаяся за рукоять, действовала быстрее разума. Хиномия сообразил, что пистолет не заряжен, уже после того, как его сердце пропустило удар.

Хёбу же даже не моргнул.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Хиномия, выдохнув.

— Никогда не видел, как ты работаешь, — ответил Хёбу, клыкасто улыбаясь. — Захотелось посмотреть. Прости, что подглядывал, — он сделал шаг вперёд.

Хиномия внезапно почувствовал себя мясником на бойне, хотя упокоил всего одного упыря, да и Хёбу раньше говорил, что совершенно не против. Следом пришло ощущение растерянности застигнутого на месте преступления убийцы. Но, похоже, до его метаний Хёбу явно не было никакого дела. Он приблизился к Хиномии вплотную и потянул носом воздух, словно нюхал какие-то сложные духи. Хиномия взглянул на него вопросительно. На его взгляд, в склепе пахло застарелой кровью от упыря, начинающимся разложением, сыростью, кладбищенским прахом и мышами. Хёбу улыбнулся снова.

— Пахнет порохом, — сказал он. — И тобою. — Он приблизил лицо к шее Хиномии, и одно это движение, — даже намёк на него, — подействовало на Хиномию, как недавно на упыря действовали святые слова. Он застыл как вкопанный. Если сейчас Хёбу выпьет от него…

Он согласно прикрыл глаза, чувствуя, как пальцы отгибают воротник его сутаны. Вот-вот, сейчас… Он часто задышал.

Но ничего не случилось. Хёбу отодвинулся, лишь слегка мазнув по его коже пальцами. Хиномия взглянул на него остро и быстро, но взгляда Хёбу, хоть что-то проясняющего, поймать не успел.

— Ты закончил здесь? — спросил Хёбу, в мгновение ока умудрившийся отодвинуться от него на добрый пяток шагов. — Надеюсь, тебе не надо отпиливать голову, выдирать клыки или что-нибудь подобное?

— Нет, — Хиномия отрицательно мотнул головой, — этим занимаются только охотники на нечисть, когда выполняют заказ за деньги.

— Тогда пойдём? Скоро рассвет, я чувствую. И там дождь.

Хиномия согласно двинулся к выходу, предварительно спрятав пистолеты. Дождь начинал накрапывать, ещё когда он шёл к кладбищу, но он не обращал на него должного внимания. Теперь же непогода припустила вовсю: дождь лился с неба, затянутого тучами, мелкой холодной крупой, и они с Хёбу вымокли за пару минут. Хорошо хоть, кобуры не пропускали влагу, закрываясь герметично.

Хёбу накинул себе на голову капюшон и обернулся, поглядывая на Хиномию из-за плеча, придерживая ткань бледной рукой. Увы, одеяние Хиномии, лишённое капюшона, не позволяло ему скрыться от дождя. Холодные капли намочили лицо и волосы.

— Хёбу, — окликнул Хиномия, выйдя из склепа и встав между могильными плитами. — Кстати, ты скажешь мне, что происходит?

— О чём ты? Ничего не происходит, — Хёбу отвернулся, и за ним пришлось почти бежать.

— Что происходит между мной и тобой? Сейчас, здесь, что это было?

— Пойдём поскорее в тепло, — вместо ответа предложил Хёбу, поднимая лицо к небу. — Не хочу, чтобы ты простудился.

— Меня мог загрызть упырь, а ты опасаешься, как бы я не подхватил простуду? — фыркнул Хиномия, покорно ускоряя шаг.

— Опасаюсь, — серьёзно ответил Хёбу. — А об остальном поговорим попозже. Когда для этого будет возможность.

Хиномия не успел ответить вовремя и — подавился словами, когда Хёбу взял его за руку и повлёк за собой. Он шёл, стараясь не отставать, и ему казалось, что от прохладной руки по его телу растекается странный жар. Теперь, даже напади на них сто упырей, Хиномия не проронил бы ни словечка. Одним поступком, одним-единственным жестом Хёбу заставил его онеметь. Проклятый Хёбу Кёске. Что он делает с ним, в кого превращает? Хиномия вытянул руку из его пальцев, только когда невдалеке показались огни корчмы: фонарь над входом, а под воротами конюшни — едва заметная в сплошной пелене дождя лампа, горящая на каменном масле.

Они обошли здание кругом и поднялись по чёрной лестнице, не встретив ни души. Сейчас был самый глухой ночной — или предутренний, как посмотреть, — час, когда люди уже спали. Попав в дом, Хиномия острее ощутил, как пахнет от промочившего его насквозь дождя весенней прохладой; кажется, так пах талый снег, едва подогретый солнечными лучами. Его посетило странное ощущение, как что-то просыпается в нём, не злое и не доброе, а просто по-весеннему странное, непривычное. Хёбу обернулся и поглядел на него, застывшего посреди лестничной клети.

— Пойдём же, — поторопил он, вытягивая руку.

Они вошли в комнату, которую им отрядили для ночёвки, и Хиномия оторопел: все наличествующие в комнате кровати были сдвинуты и заняты. Маги, полностью одетый, полусидел в изголовье, будто готовый по первому зову двинуться вперёд. На звук их шагов он поднял голову: не спал. Кроме крохотного огонька лампады в углу умывального стола света больше не было, но и его вполне хватало. По правую руку Маги на кровати лежала Момидзи в одной только лёгкой ночной сорочке, её длинные распущенные волосы разметались вокруг по подушке и покрывалу. Йо лежал рядом, и он проснулся и сонно моргнул, подняв голову, когда Маги встал с кровати им навстречу.

— Снаружи дождь, — сообщил Хёбу тихим будничным тоном. — Энди совсем замёрз.

Хиномия с удивлением увидел, как Маги потянул со спинки стула широкое полотенце и накинул ему на шею. Заботливый Маги был ему внове. Он вытер мокрое лицо и промокнул волосы, с усиливающимся неудобством ощущая, как вымокла на нём вся одежда.

— Мы ждали вас, милорд, — произнёс Маги, и это были его первые слова.

— Вижу, — ответил Хёбу, чему-то улыбаясь.

Момидзи тоже проснулась и теперь смотрела, как Хиномия расстёгивает кожаные ремни кобуры и снимает с шеи серебряный крест. Он увидел свою сумку, явно принесённую сюда Фудзиурой, и сгрузил в неё все вещи, что брал с собой для охоты.