— Что? — спросил Хиномия, не понимая.

Вместо ответа Хёбу сел между его ног и откинулся к его груди, идеально поместившись в объятиях. Чуть меньше ростом, худой, холодный, он тянулся к его теплу, и Хиномия почувствовал эту тягу подсознательно, понял без слов.

— Если бы у тебя сейчас были силы, — пробормотал Хёбу, и Хиномия заметил, как он голодно облизывает свои губы кончиком языка.

— Хочешь ещё? — шепнул Хиномия, и сердце предательски дрогнуло, выдавая его с головой.

— Всегда, — признался Хёбу, и это прозвучало лучше всех признаний в жизни. Хиномия сгрёб его тонкое тело в неуклюжие объятия и зарылся лицом в сгиб между шеей и плечом. Вздохнул.

Кажется, Хёбу задрожал. Нет, он действительно задрожал, изгибая шею так, чтобы было удобнее вжиматься в неё ртом и губами. Это выглядело, как молчаливое приглашение, как просьба. Хиномия осторожно лизнул выемку, в которой билась нервная жилка. Хёбу откинулся затылком ему на плечо, прикрыв глаза. Его рот оскалился голодными клыками, дыхание сипло вырывалось изо рта, но он ничего не предпринимал, даже если и хотел это сделать.

Они просто сидели, напряжённые до крайности и готовые ко всему, к последней минуте своей жизни. И когда стало казаться, что из глубины пещеры слышатся шаги, голоса и змеиное шипение, когда Хёбу легко оттолкнулся от него, выбираясь из объятий, и встал, улыбаясь почти кротко, почти нежно своей прощальной улыбкой, когда Хиномия задорно и с бравадой поднялся на ноги, хрустнув пальцами и сжимая их в кулаки… Пришли они. Маги, Момидзи и Фудзиура.

— Милорд? — позвал Маги, соткавшись из теней пещеры.

Хиномия повернул голову на звук его голоса и увидел, как Маги спускается вниз из той дыры, в которую ещё недавно солнце изливало свои лучи. Вечер тускнел без солнечного света, но Маги как будто светился своим собственным светом. Он не спрыгнул с потолка, а плавно слетел с него по воздуху — и ринулся к ним, как только его ноги коснулись земли. Его волосы развевались, с каждым шагом превращаясь в растущее облако тьмы, готовое задушить и растерзать любого, кто встанет у него на пути.

Момидзи, облачённая в мужскую одежду, спрыгнула за ним и тоже побежала. Её руки, заряженные ведьмовским колдовством, уже готовы были разможжать и давить. Фудзиура, щеголявший свежей повязкой на плече, не стал превращаться, но стоило ему открыть рот и крикнуть, как пещеры впереди, забитые алчущими крови вампирами, задрожали, осыпаясь крошкой и камнями со сводов.

Маги достиг врагов первым и погрузил их в первозданную тьму. Момидзи отстала ненадолго, и с её приближением раздались первые крики боли. Хиномия вгляделся во тьму и не решился даже шагнуть туда. Он видел, как вампиров, что пленили Хёбу, расплющивает по стенам пещеры, как выкручивает и выламывает им кости, как разможжает головы неведомой и невидимой силой. От них пахло кровью, яростью и страхом. Маги же ринулся в проход бесстрашно. Его руки, ставшие звериными лапами, разрывали и распарывали, расшвыривали…

— Йо, погоди здесь всё рушить, — попросил Хёбу, и Фудзиура послушно замолчал. — Сперва надо кое-что проверить.

За Хёбу пришлось идти, и Хиномия, внутренне перекрестившись, шагнул в проход. Стараясь не оскальзываться на крови и чуть не задыхаясь от кровавого духа и смрада, они тесной группой прошли вперёд. Хёбу не обращал на трупы ни малейшего внимания, как будто привычнее для него не было зрелища.

— Кажется, вот здесь это было, — сказал Хёбу, указывая рукой на одну из врезанных в стену пещеры деревянных дверей. Момидзи взмахнула рукой, и двери не стало, только щепки полетели во все стороны. Глаза Момидзи светились торжеством и довольством, было видно, что ей нравятся и её силы, и то, как легко ей удаётся управляться с ними. Всё-таки она была настоящей ведьмой. Хиномия вспоминал ту испуганную хрупкую девушку, которую он спас от толпы, помешав свершиться самосуду. Пожалуй, о своём поступке он не жалел ни дня. И сейчас тоже был доволен, видя, как жива она и рада возможности применять свои способности ради того, кого любит, ради милорда, — как они все называли Хёбу.

Тем временем Хёбу прошёл в комнату, в которой обнаружился стол, писчее бюро, несколько стульев и горящая лампада. В бюро лежали бумаги: письма и документы. Возможно, купчии и банковские векселя с разграбленных караванов. Хёбу принялся разбирать их, очевидно, пытаясь найти нечто особенное.

— Подойди, Хиномия, — позвал Хёбу, и он послушался. — Тебе знаком этот почерк?

Он вчитался в мелкий убористый шрифт, и виденное плыло и двоилось у него перед глазами: для вампирского зрения было слишком светло, человеческий же глаз едва-едва различал слова, выведенные пером.

Тёмные и чёткие чернила, аккуратные и острые буквы, все будто выстроенные в одну линию, красующиеся среди скупых вензелей заглавных букв и редких запятых. Алан Уолш не доверил бы содержимое этого письма своему секретарю, и потому написал его сам.

«Оставайтесь на перевале до весны, пока с дорог не сойдёт снег. Действуйте по обстоятельствам, но не причиняйте ущерба более необходимого», — содержало в себе письмо.

— Или вот это? — Хёбу подсунул ему следующее.

— От него просто разит ладаном, — скривился Фудзиура. Момидзи фыркнула, будто ладаном тут действительно пахло.

«Для вас всё готово в Вермской лощине, как мы и договаривались. Отправляйтесь туда к весне и будьте готовы к трудностям. Да воздастся нам по трудам и делам нашим, во славу Матери Церкви, аминь».

— Я не понимаю, — оторопело выговорил Хиномия, поднимая глаза. — Что же это получается?…

— Получается, что кому-то в Ватикане было выгодно держать прикормленного монстра для того, чтобы пугать им народ. Дикие вампиры и оборотни в последние несколько лет поутихли да попрятались, стали вести себя цивилизованно, вот и пришлось срочно создавать пугало.

— Пугало, которое грабит и убивает?

— Чем больше боится народ, тем больше идут отчисления в казну Церкви, — проговорил Маги.

— Но я… Но ведь наш отряд послали, чтобы убить их…

— Отряд необученных послушников под предводительством фанатика, — парировал Маги.

Хиномия засопел, но смолчал, признавая его правоту. Получается, что его отправляли сюда на смерть. Алан Уолш, сидя в Ватикане, попытался избавиться от него окольными путями. Хотя, по правде сказать, мог бы просто приказать явиться к нему для суда и казни… Однако казнить Хиномию было не за что, вот незадача. Не найдя официальных путей, Советник Папы решил действовать тайно. Проворачивая дела, заодно решил избавиться от мелкой надоедливой мошки.

Странно. А знал ли Алан Уолш о том, кто находится в плену у его ручных вампиров? Кстати, кто они были, те, кого недавно Момидзи размазала по стенам пещеры, а Маги разорвал на части? Бывшими церковниками, сорвавшимися, как сестра Мэри? Или настоящими дикими вампирами?

— Какие дела у тебя были с Аланом Уолшем? — потребовал Хиномия ответа.

— Представь себе, никаких. Я не опускаюсь до подобных махинаций, — зло зыркнув на него взглядом, ответил Хёбу. — Я просто хотел разобраться с ними…

— И был небрежен, — докончил за него Маги.

— Да. Небрежен, — подтвердил Хёбу, не глядя ни на кого. Так хотел разобраться или хотел гарантированно умереть от руки церковников, знающих, как нужно убивать настоящих вампиров? Хиномия вздохнул и потёр лицо. Хёбу ведь не признается никогда, не скажет. Но надо ли говорить вслух и без того очевидное?

— Письма берём с собой, — сказал Хёбу, — и отправляемся.

— Куда? — спросил Хиномия. Его не покидала растерянность. Обнаружить предательство в самой Церкви. Он не понимал пока, что здесь можно сделать, как открыть истину — да и кому её теперь можно доверить, а вдруг Алан Уолш был не один? Если раскрыть правду народу, открыть людям глаза, то Церковь просто перестанет существовать, множество церковников будут уничтожены озверевшей толпой. Законы и правила перестанут действовать, мир погрузится в хаос, восторжествуют злоба и страх. Безбожие так же страшно, как и управляемый монстр, созданный для устрашения и воспитания черни.