— Ты сам тоже богомерзкий кровопийца.

— Наполовину, — беспомощно, словно оправдываясь, оспорил Хиномия.

Маги вдохнул воздух рядом с его ухом и произнёс ужасное кощунство:

— Богу всё равно, кто ты есть. Набожный святой, глупый мальчишка или кровавый убийца. Нас судят люди, которые нас окружают. И они же дают нам названия.

Мимо с шумом и гвалтом пробежала ватага ребятни. Ни один из них не обратил внимание на двух мужчин, стоящих вплотную друг к другу возле стены дома. Хиномия зажмурился. В голове не было ни одной молитвы, ни одной притчи, чтобы ответить подобающе.

— Пусти, — прошептал он, дёрнувшись.

Маги отодвинулся и убрал руку.

— Так что знай: я продолжаю тебя чувствовать, — как ни в чём не бывало сказал он, будто их разговор не прерывался. Он отшагнул в сторону ещё дальше, и Хиномия, ощупав свою грудь и шею, отряхнул сутану и направился следом. — Милорда я чувствую лучше, но сейчас я… С тобой. Ты важен ему, хоть он это и отрицает. И от тебя многое зависит. От тех решений, что ты примешь.

«Ещё бы», — чуть не сказал Хиномия.

— Почему он отрицает? — вместо этого спросил он. — Мы уже видели, что моя кровь делает его сильнее. Скорее всего, из-за серебра и близости к святой воде… Скажи, то, что он сейчас совершает — это правда? Зачем он это делает? В чём виноваты перед ним простые люди? Почему он ведёт себя так, будто сделался обычным кровопийцей, только-только почуявшим свою власть?

Маги посмотрел на него, мерно шагая вдоль улицы. Они… прогуливались вместе! Осознав это, Хиномия чуть не споткнулся.

— Он вовлечён в безумство, которого ещё доселе не совершал, — проговорил Маги, сделав несколько шагов в молчании. — И не простые люди тому виной, они здесь не при чём, ты прав. Виной всему его собственная гордость. Она не даёт ему принять собственное «я» полностью. Он вампир, но не хочет признавать тот факт, что вампирам не чужды человеческие слабости. Ваше Писание учит вас, что все демоны когда-то были ангелами, — сказал он задумчиво. Вдалеке раздавались крики детей и их беззаботный смех. — То же самое можно сказать и о нас: мы все когда-то были людьми.

Помедлив, Хиномия сказал:

— Ты говоришь так… будто в любом демоне осталось добро. Это богопротивная мысль. Сама религия настаивает на существовании абсолютного зла. Добро также абсолютно, и оно есть суть бога и истинной веры.

— Нет ничего абсолютного, — с кривой усмешкой ответил Маги. — И даже религия доказывает нам, что есть серое и полутона в её чёрно-белом цвете. Вспомни притчу о блудном сыне, который раскаялся.

— Но это хороший пример добра! — удивился Хиномия.

— Это пример того, что абсолюта нет, а зло может перейти в добро. Зная людскую природу, можно утверждать и обратное, — Маги довольно кивнул головой. — Вывод тебе: всё добро несёт в себе зерно зла, а зло способно совершить так называемые добрые поступки. И опять же, «добро» и «зло» — это понятия и суждения, которые делают люди. А людям свойственно ошибаться.

Хиномия засопел, чувствуя искажённость в суждениях Маги, но не могущий никак её выявить. Возможно, отец Гришем смог бы убедить Маги в своей правоте и настоять на торжестве добра, но Хиномия не владел Словом так же хорошо, как его наставник.

— Это еретические мысли, — буркнул он.

Маги хохотнул.

— Не обижайся. Я не заставляю тебя верить всему, что я говорю.

Но верить-то как раз хотелось.

— Наоборот, — добавил Маги, чуть помолчав, — мне приятно, как ты держишься за свои убеждения.

— Да?

— С тобой интересно. Ты ходячее противоречие. Неудивительно, что милорд не смог пройти мимо.

Хиномии показалось, что порыв ветра, налетевший с конца улицы, слишком холоден. Он запахнулся в сутану плотнее.

— Не красней, — сказал вдруг Маги. — Я говорю правду.

Хиномия покосился на него в священном подозрении, что над ним насмехаются. Он подпустил этого оборотня так близко к себе, а тот над ним издевался и смущал его веру своими речами!.. И всё же…

— Вернёмся, — предложил богомерзкий оборотень, и они перешли на соседнюю улочку, где тоже то и дело стояли распряжённые фургоны, разносился крик детей, ржание лошадей из конюшен и щебет воробьёв, купающихся в дорожной пыли. Улицы Эдвилла были не замощены.

Мысли Хиномии перекинулись обратно на притчу о блудном сыне.

— Есть один оборотень, — сказал он, — который отринул свою природу и старается быть человеком. Свои способности он теперь применяет, чтобы лечить людей и нелюдей. Для него все едины.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — кивнул Маги, покосившись на него. — Милорд когда-то давно знал его.

— А вы… — может ли быть так, что Сакаки и Маги раньше бегали в одной стае? — внезапным озарением пришла в голову Хиномии мысль.

— Я тогда был криволапым щенком, — продолжал Маги. — Та мимолётная встреча оказала на будущее милорда большое значение. Раньше он любил женщину. Она, благодаря случайному участию Сакаки, прознала о природе милорда и о невозможности его существования, как человека, и вынуждена была его оставить. Каору хотела семью и детей и не собиралась становиться бесплодной матерью вампиров.

— А… — Хиномию не услышали и, пожалуй, он был рад тому, ведь в голове у него от откровений Маги стало пусто. Речь шла о той самой Каору? Жене Минамото?

— Твой доктор тоже… Именно тогда он отвернулся от своей природы и решил направиться к свету. Как он его понимал, этот твой свет. В самоотречении, боли и ежесекундных страданиях. Я считаю, настоящая ересь в том, чтобы увечить и ломать себя ради призрачной цели, внушаемой нам чужими людьми. Идея, заронённая в неокрепший мозг, может быть губительна.

— Но он прекрасный человек! — воскликнул Хиномия. — И мозг у него нормальный! И твёрдые убеждения, и вера, и… — он сбавил тон, стараясь не кричать. Они вновь приближались к центральной площади по улице, соседствующей с главной улицей Эдвилла.

Маги повернул голову и посмотрел на него искоса, и вновь Хиномию посетило ощущение, что его разглядывают, забавляясь. Так взрослый смотрит на неразумного ребёнка, играющего с тряпичными куклами.

— Хочешь увидеть, каков твой доктор на самом деле? — спросил Маги, и от его предложения повеяло настоящим дьявольским ядом. Ещё ничего не видя и не зная, Хиномия уверился, что отравится им, что светлый образ Сакаки помутнеет в его душе.

— Я… — он коротко мотнул головой, словно отгоняя от себя призрака. — Не хочу, не надо. Не начинай…

— И всё же, — Маги криво ощерился, улыбка изуродовала его правильное породистое лицо, сделав похожим на маску демона.

Темнеющий вечер был ему союзником, нагоняя тени между домов, скрадывая привычные взгляду очертания окон и дверей, превращая деревеньку во вместилище тайн и прибежище пороков. Хиномия осознал, что если сейчас останется в неведении, то станет думать о докторе худшее, что сможет о нём выдумать. Одним только предложением, намёком Маги сумел уничтожить, отравить образ человека в его мыслях! Хиномия схватился за голову и потёр лоб, прихватывая пряди волос, зажмурился.

И вздрогнул, когда Маги осторожно потянул с его лица глазную повязку.

— Только смотреть надо двумя глазами, — шепнул он, завораживая и околдовывая. Один его шёпот делал из Хиномии подневольного бесхребетника. Одно прикосновение.

Маги обхватил его за пояс, обнял прямо посредине узкой улочки, внезапно опустевшей и потонувшей в тенях. Их лица сблизились. Вторым глазом Хиномия видел ярче, яснее. Его вампирская природа пробуждалась по ночам и вблизи от демонической ауры звериной ипостаси оборотня. А может, то шептала его собственная мятежная кровь, способная ощущать тягу вампирской жажды и связь между вожаком и его подчинённым в звериной стае.

Когда Маги подпрыгнул прямо с места и повис, ухватившись за оконный карниз, Хиномия даже не удивился. Он уже ожидал чего-то в таком духе. Маги без труда держал их обоих на весу. Хиномии показалось, что он даже может стоять, опираясь на тени. Показалось, что ещё немного — и он поймёт, как управляться с вечерним холодом, как скрывать свет звёзд и туманить чужие мысли. Это шептала в нём вампирская кровь, внезапно разбуженная и тянущаяся к неизведанному. Обычно он душил в себе подобные порывы, но сейчас… Маги обнимал его, и Хиномия верил, что может всё. Он не боялся.