Ему это было… что? нужно? Это вопросы лидерства в стае? Это нужно Маги-волку? Подчинить его? Безумные и дикие предположения пронеслись у Хиномии в голове. Он перестал пытаться разорвать свои путы и вместо этого потянулся к Маги лицом, приблизившись губами к его щеке. Глупый жест, смешной, они же не любовники, чтобы… Это Хёбу всегда хотел его — его крови, а Маги всего лишь был послушным помощником, распаляя и возбуждая, кого прикажут…
Маги потёрся щекой о его щёку, слегка царапая кожу своей бородкой, Хиномия прикрыл глаза, стараясь унять участившееся дыхание. Всего лишь послушный помощник, ничего более. Внезапно губы Маги скользнули по его подбородку и ниже, вжимаясь в шею, раскрываясь, засасывая тонкую кожу. Ощутив прикосновение острых зубов, Хиномия содрогнулся. Он не был готов к подобному, только и всего. Его вовсе не возбуждали такие ласки, он не хотел, чтобы его ласкали — подобным образом или каким-либо другим. Маги одобрительно заворчал, и этот звук напомнил урчание большого кота. Хиномия задрал голову, обнажая шею для его зубов. Ему не нравилось подобное. И… хотелось, чтобы Маги продолжил.
Маги заворочался рядом, стараясь прижаться ближе, рыкнул, должно быть, понимая, что не может добиться в палатке на земле большей свободы и близости, потом снова прильнул губами к его шее, уже ниже, почти у самого основания плеча — там всегда пил Хёбу, и это место надёжно скрывал воротник сутаны, — вдохнул, словно ему было важно запомнить его запах, задержал на коже губы, нежно лаская, целуя, — Хиномия задрожал, — а потом всё же укусил. У него не было вампирских клыков, способных погрузиться в вену, но боль, которую Хиномия ощутил, вскричала, будто Маги дошёл в своём укусе до кости. Он всего лишь судорожно выдохнул. Любовники так не ласкают друг друга. И тем не менее, другой ласки ему было не нужно.
Когда Маги опрокинул его навзничь, Хиномия легко упал. Связанные руки натянули путы, но те не поддались. Спина выгнулась; лежать связанным было неудобно. Маги принялся расстёгивать его брюки и стаскивать их, теребя пояс. Хиномия не останавливал его, ему не хотелось останавливаться. Он был будто околдован, послушен, подчинён.
Когда Маги опустился рядом, вжимаясь в его тело своим и перекатывая на бок, Хиномия и словом возразить не подумал. Он ощутил, что возбуждён. Болезненное возбуждение наполняло его всего, он знал теперь, что Маги не оставит его, что он хочет довести начатое до конца не менее, чем он сам. Почувствовав глухое рычание в его груди, он снова выгнул шею, подставляя горло и принимая жёсткий фиксирующий укус. Будет ли там к утру синяк, или регенерация справится с ним, Хиномии было уже всё равно. Маги обнажился полностью, его литое мощное тело прижалось к нему, и пальцы… Хиномия всхлипнул, ощущая, как жёстко и неумолимо раскрывали его пальцы, раздвигая непослушную, неподготовленную плоть. Укус стал сильнее, кажется, зубы всё-таки прорвали кожу, Хиномии показалось, что он чувствует запах собственной крови. Боль в шее отвлекала от другой боли, от нывших выгнутых плеч, от растянутости плоти, от медленных толчков, каждым из которых Маги подчинял его себе, входил в его тело, приближаясь к полному единению с неумолимостью, присущей дикому зверю.
И дикий зверь замер, как только полностью погрузился в его тело. Хиномия дышал с присвистом, коротко, перенося и терпя боль, которая окружала его, словно вода, глубокая и тяжёлая. Внезапно свободны стали руки, и Маги провёл ладонью по его плечу, оглаживая и ощупывая. Хиномия пошевелился, и жёсткие пальцы схватили его за предплечье. Давая понять, что не сбежит, Хиномия замер, а потом вжался в Маги плотнее, внутри принимая его глубже, глубже раскрываясь перед ним. Маги впечатал пальцы в его плечо, охватывая мёртвой хваткой. Судорожные движения бёдрами затопили Хиномию жаркой агонией. Они причиняли боль, на излёте переходящую в сладко тянущее удовольствие. Он так хотел избавиться от этой боли, и так хотел, чтобы она его не покидала. Он ощутил жадность, собственную жадность к чужой плоти и её прикосновениям. Поймав короткий рваный ритм, он вторил ему движениями своих бёдер, глубже и полнее его принимая. Маги зарычал и оставил его руку, схватывая его под живот и наваливаясь сверху. Хиномия ощутил, как что-то яростное всполыхнуло у него в груди. Опираясь об пол одной ладонью, другой он обхватил свою плоть, Маги ведь не позаботится о нём, весь во власти своих звериных инстинктов.
Широко раскрытые бёдра прижались к его бёдрам, и Хиномия подался вверх, потираясь о них, пропуская в себя, раскрытого и распалённого. Мощный толчок заставил его потерять равновесие и упасть ничком, рука у Хиномии подвернулась, он разочарованно застонал. И вскинулся, когда чужие пальцы подобрались к его паху, безошибочно обхватили изнывающую плоть. Маги втолкнулся в него вновь, склонился к шее и снова впечатал в неё свои зубы, фиксируя Хиномию на месте. Боль от очередного укуса сплелась с ощущением пальцев на его чувствительной пылающей коже. Хиномия выгнулся, сотрясаемый мелкой дрожью острого удовольствия. Он едва успел зажать себе рот, выстанывая свой экстаз. Сдержать его молча не было сил. Казалось, на него накатывала волна агонии, порождавшая следующую и следующую — и так без конца… Маги догнал его мощными движениями бёдер и сомкнул на его шее зубы с такой силой, что у Хиномии перед глазами вспыхнули звёзды. Звериный рык, задавленный в чужой глотке, протяжно зарокотал над ухом. Их безумное соитие свершилось. Хиномия содрогнулся, ощущая, как горячо и влажно распускается у него внутри чужое семя.
Маги отстранился, отодвинулся, оставляя его всего мокрого, дрожащего, вспотевшего. Хиномия обернулся, оглядываясь. Что он хотел и страшился увидеть в его лице? Торжество? Сытое довольство? Обычные человеческие эмоции? Их не было.
Маги легко, одним движением руки, перевалил его на спину, огладил им же искусанную шею, приблизил к ней лицо. Потом точно так же, близко, проводя пальцами по груди и животу, обследовал его тело. Волосы следовали за ним, щекотно шелестя. Хиномия неловко прикрыл ладонью свой пах, не дозволяя себя видеть. Маги не обратил на это ни малейшего внимания, отодвинулся, похоже, удовлетворившись осмотром. Встал и быстро нашёл свои брюки, принялся облачаться. Хиномия поискал взглядом свою сутану, а потом сообразил, что лежал на ней, скомканной и вывернутой наизнанку.
— Я буду следить за тобой, — сказал вдруг Маги, опять оказавшись слишком близко. Он буквально навис над ним, будто говоря: «Ты теперь мой».
Хиномия вздёрнул подбородок, но Маги и на это не обратил внимания.
— Если ты причинишь ему вред, я тебя уничтожу, — продолжил Маги. Слишком близко. Его губы почти касались его лица. Почти. Хиномия зажмурился, прогоняя искушение растоптать всё своё оставшееся достоинство в прощальном поцелуе. Маги его не заслу…
Пальцы коротко прикоснулись к его горлу, и Хиномия выдохнул затаённый в груди воздух, не сумев подавить дрожь. Это было лучше. Лучше поцелуя. Маги был создан не для человеческой любви, а для нечеловеческого обладания.
Когда Хиномия открыл глаза, в палатке кроме него никого не было. Его снова бросили одного, но теперь он ощущал почти что счастье — да, неполное, да, исковерканное опасностью, кровью и жестокостью, но оно казалось ему ближе и понятнее, чем все человеческие отношения и разговоры. Зверь в Маги не лгал: он будет следовать за ним. Потому что Хиномия важен для Хёбу. Убить его? Нет, теперь Хиномия понял, что не сможет убить Хёбу Кёске. Скорей всего, прикончат его самого: или Ханзо с послушниками за то, что он откажется спустить курок, или Маги — если по какой-то случайности Хиномия всё же причинит вред его милорду. В любом случае, ощущая предельную ясность в предстоящем развитии событий, Хиномия не испытывал ни малейшего колебания или сомнения. И тем был счастлив. Возможно, в его крови всё ещё гуляли отголоски перенесённого блаженства, — впервые за долгое время, — возможно, они каким-то образом притупляли сложившуюся картину будущего, что ему предрешалось, и только потому оно его не пугало. Какова бы ни была причина, Хиномия был спокоен. Теперь — уже спокоен. Ничего лишнее его больше не волновало.
