— Пропустить!!

Они въехали в зал, топча подносы с маленькими бутербродами, хрусткие корзиночки с паштетом и осколки хрустальных бокалов — всё то, что было брошено слугами, сбежавшими во время нападения и похищения Айни.

— Я закончил. Кажется, нащупал проход, — уже спокойнее сказал Варкалис. Он стоял на коленях, сведя руки вместе, а между ладонями у него светилась тонкая полоска света. Нижним концом полоска упиралась в пол, и надписи на незнакомом языке, очерченные в длинный прямоугольник, светились тем же светом. Верхний конец терялся где-то под потолком. Если смотреть вверх сквозь свечение, то было видно, что оно преломляет изображение расписных зверей и птиц, украшавших потолок и верхнюю часть стен.

— Ваше Высочество, позвольте отправиться с вами, — попросил Шассер. — Я столько лет служил…

— Да, — просто ответил Варкалис, даже не дослушав. Он поднялся с колен, продолжая держать руки сомкнутыми, и поднялся медленно, как будто это простое движение давалось ему с трудом. Встав ровно, он с силой раскинул руки в стороны…

И свечение раскинулось вместе с ними. На ширину прямоугольника. Высотой до потолка. Радужное сияние казалось тёплым. Все предметы, увиденные сквозь него, расплывались и теряли ясность очертаний.

Горничные королевы, что копошились на полу возле своей госпожи, давая ей нюхательные соли и растирая платочком, смоченным уксусом, запястья и виски, заахали и подались назад. Одна из женщин что-то шёпотом проговорила про подколодного колдуна. Тсан пообещал себе, что позже напомнит об этой особе Шассеру.

— Готово. Скорее. Остаточный след слабеет.

Свечение и правда таяло, на глазах становясь прозрачнее.

— Мы окажемся на том же месте, что и они? — спросил Тсан, одной только левой рукой застёгивая на поясе ремень ножен и проверяя, легко ли вынимается меч.

— Я постарался, насколько мог. Завяжи лошадям глаза. Они нервничают.

Шассер, не особо раздумывая, сорвал с ближайшей стены драпировку, порезал её на лоскуты и сноровисто повязал их всем трём лошадям вокруг голов. Он старался разговаривать с животными; они нервничали и перебирали копытами.

Кто бы ещё и Тсану завязал глаза? Он вдел сапог в стремя, схватившись за луку седла одной рукой, подпрыгнул и перекинул ногу, уселся, неловко подобрал поводья. Повреждённая рука стала ныть. Он не успел снять кожаный наруч и посмотреть, сильно ли кровотечение. Но у него начала слегка кружиться голова. И тошнота… Оттого ли она появилась, что он слишком долго смотрел на радужные переливы магической двери Варкалиса, или же от потери крови? Тсан ткнул своего коня каблуками в бока, сжал их бёдрами и зажмурился. Конь двинулся вперёд, вслепую.

Его объял холод и влага. И ветер. Лицо сделалось мокрым почти моментально. Тсан распахнул глаза и уставился на холмы и низко надвинувшиеся тучи. Моросило. Порыв ветра холодил кожу.

Тсан заставил лошадь сделать ещё несколько шагов — под ногами низкая размокшая трава, камень, плотный клочковатый лишайник и кусты отцветшего вереска — и натянул поводья. Конь остановился. Тсан обернулся через плечо, становясь свидетелем, как прямо из воздуха появляется морда лошади, раздувающей ноздри, грива, шея, передние ноги, худой Шассер, зажмурившийся и согбенный в седле. Варкалис оказался третьим, идя рядом со своим вороным. Как только он ступил в вереск, тусклый свет на мгновение сделался вокруг него ярким, переливчатым, будто стенка мыльного пузыря. Потом пузырь беззвучно лопнул, и Тсан понял: обратной дороги нет, она закрылась.

Тсан снял повязку с головы каурого, и тот встряхнул гривой и всхрапнул. Похоже, место, в котором он очутился после светлого и тёплого дворца, ему не нравилось.

— Туда, — вытянул руку Варкалис, будто к чему-то прислушавшись. — Они по другую сторону тех холмов. Движутся вниз, по направлению к долине. И это всё, что можно сказать, я выжал из заклинания поиска всё возможное. Дождь отчасти затруднил работу.

— Ничего страшного, — ответил Шассер, пока Тсан молча разворачивал коня. — Найдём стоянку их отряда или хотя бы след подковы, и я сразу скажу. Они не подозревают о нашем присутствии, верно? Это хорошо. Значит, они не будут торопиться, куда бы они ни направлялись.

Тсан почувствовал, как теперь вместо дурноты его сознание погружается в мутную пелену сна. С чего бы ему хотеть спать? Ещё ведь раннее утро. Стиснув зубы, он заставил себя оставаться в седле. Шассер оказался следопытом? Отличная новость. Значит, пока не понадобится грубая сила, в нём не будет надобности, он сможет просто ехать, понемногу придёт в себя и приготовится…

Холод и дождь очень быстро довели его до мелкой дрожи. Если приход зимы в королевском дворце и на улицах столицы почти не ощущался, то здесь, в предгорьях, властвовала поздняя осень, возвещавшая приход зимы. Кое-где лысыми проплешинами лежал снег, на камнях обращавшийся в ледяную корку. Пару раз они миновали замёрзшие лужи, наледью сверкавшие промеж вересковых кустов. К обеду Шассер нашёл, что искал: следы подков. Он что-то объяснял про гвозди и вид подковы, когда Тсан наконец сдался, больше не в силах держаться. Он прилёг на шею коню, осторожно опустившись на низкую луку седла животом. Это даже было почти удобно. Каурый зафыркал и пошёл медленнее, отлично понимая, что от него требуется. Кто-то хорошо обучил животину, — подумал Тсан сквозь наплывающую муть, — даже раненого он способен нести на себе, не нервничая и не боясь запаха крови.

Послышался вскрик Варкалиса. Тсан хотел было поднять голову, чтобы посмотреть, в чём причина его волнения, но не сумел этого сделать. Когда чья-то рука тронула его за плечо, он догадался, что, возможно, Варкалис тревожился именно из-за него. Это было непривычное открытие. Что в нём, в Тсане, способно тревожить Варкалиса? Ведь абсолютно ничего, верно?

— Я поеду вперёд, поищу следы. Одна подкова ещё ни о чём не говорит.

— Да, только помоги мне снять его с коня. Чёрт, я думал, рана несерьёзная, почему он не перевязал её?!

— Мы торопились, Ваше Высочество…

Мир закружился и опрокинулся. Он оказался под землёй, в прохладе и темноте. Грубые корни деревьев впились в него своими пальцами, содрали с него одежду. Земля пела на ухо незнакомыми голосами. Тсана наполнила потребность в любви, всеобъемлющее чувство тоски и тепла затопило его до краёв и перелилось через них. «Я так люблю тебя, — подумал он, — я люблю тебя полностью». Цветные всполохи под веками дробились на мелкую рябь, мешая смотреть.

— Держись, сейчас я его вытащу.

Острая боль там, где его вобрали в себя корни, показалась благословлением. Наконец-то кто-то касался его, трогал, — человек. Чувства причиняют боль, прикосновения — тоже. Он ощущал боль потому, что тот, кого он возлюбил, дотронулся до него. И всё равно… Я люблю тебя.

— Крепко же тебе досталось. Потерял столько крови, весь бледный. Эй, Тсан! Голова кружится? Сколько пальцев видишь?

Он постарался ответить: три. Но не сообразил, произнёс это вслух или просто подумал.

— Отдохнём здесь, пока Шассер не вернётся. Хорошо, что меня учили оказывать первую помощь в Духовной обители, правда? Тебе повезло, что лезвие не задело сосуд, а застряло в мышцах. Надеюсь, связки не повреждены… не умею сшивать связки. Магией или руками — всё равно не умею. Моя магия не созидательная. Я разрушаю всё, к чему прикасаюсь…

Он слушал, слушал голос и не узнавал говорившего. В его окружении попросту не было человека, который разговаривал бы с ним так, по-простому и об обыденных вещах. Варкалис, на которого отчасти был похож голос, обычно общался не с ним, он беседовал лишь с Айни. С чего бы Варкалису разводить свои разговоры с ним, ведь он всего лишь слуга.

Айни. Как там Айни, его возлюбленная принцесса из детства, его первая и единственная любовь, замечательный Айни, робкий и нежный, необыкновенный, неповторимый, единственный?..

***

Он не устоял на ногах, упал на твёрдое и грубое, в мокрую холодную траву, на камни. Его окружали люди, много людей, почти все незнакомые.