У Наюн страшно кружилась голова, а пальцы неверяще вцеплялись в подол платья. Поверить правдивости слов Ким Сокджина было легко, но смириться с ними — отнюдь.
Девушка жалела даже, что оказалась в тронном зале, а не осталась в своих покоях, куда её утащили сразу после происшествия на балконе и заперли, словно какую-то преступницу. Она, правда, заставила выпустить себя, пообещав родителям, что устроит новую Ледяную Пустыню прямо в Каталии, если с ней продолжат подобным образом обращаться, и отец с матерью смотрели на неё так недовольно, будто бы она предала всех и каждого, всего лишь полюбив.
В тронном зале не было никого, кроме Чимина, родителей, Ким Сокджина и её самой. Это было странно, слишком непривычно, а ещё до ужаса будоражаще, потому что неожиданная правда упала на голову больнее отколовшегося от лестницы камня, и Наюн действительно не знала, что со всем этим новым знанием делать.
Ким Тэхён — тот самый совершенно невыносимый блондин, чьи тёмные глаза из-под мягкой длинной чёлки сводили с ума и дурманили, чьи руки касались неприлично, переходя границы, а губы снова и снова находили в поцелуе её собственные — оказался вовсе не Ближайшим Советником Короля, каким представился в первую же их встречу, а самим Королём. Это было фактическим обманом, это могло развязать войну, это ставило под удар всё возможное сотрудничество между Гиарондом и Каталией. Регент Ким Сокджин, на свою должность назначенный отцом в следствие коснувшегося сердца его младшего брата проклятья, пытался ещё спасти ситуацию, объяснив каждую из причинно-следственных связей, и принёс извинения за неполную достоверность изложенных сведений, вот только Наюн не знала, спасёт ли это и поможет ли хоть немного. Потому что — на самом деле — отец был разгневан именно ею: её распущенностью, её слабостью, её дерзостью. Её влюблённостью.
Наюн казалось, что это всё один лишь бред. Не было никакого смысла в происходящем, как не было никакого смысла и в том, чтобы обсуждать услышанное и понятое с первого раза третий час кряду. Голова и без того кружилась от новой информации, сердце билось, как загнанное, а в мыслях стоял один только туман, потому что Наюн не имела никакого понятия о том, что делать дальше и как быть.
Отец и Ким Сокджин продолжали о чём-то активно спорить, сквозь толщу непонятного пузыря до слуха Наюн доносился даже голос Чимина, но она не понимала на самом деле ни слова, продолжая стоять у окна и сжимать собственные пальцы. В душе сидела какая-то обида, а по вискам стучала злость, потому что Наюн считала себя особенной. Ей казалось, что она даже видит в глазах Ким Тэхёна собственное отличие ото всех других. Но оказалось, что «Принцесса» всего лишь «одна из», недостойная, несмотря на свои чувства, знать правду.
Если бы только он доверился ей, если бы только сказал, кем является на самом деле, если бы не ходил вокруг до около, если бы не говорил загадками, если бы не сжимал её так отчаянно в объятиях и не целовал так, что подкашивались ноги, всё было бы куда проще. И уж точно не было бы так болезненно осознавать собственную глупость, недальновидность и доверчивость.
— У нас есть полное право не быть сейчас осуждёнными, если Каталия объявит войну, — пробасил отец, и Наюн вздрогнула, оборачиваясь. — В ответ на каждую вашу ложь.
— Это не было ложью, Ваше Величество, — мягко поспорил с ним Ким Сокджин, а потом вдруг перевёл взгляд на неё и чуть прищурил глаза в странной улыбке. — Это лишь политика. Вы поступили бы совсем так же, окажись на нашем месте. К тому же, Каталии не выстоять против военной мощи Гиаронда. Это очевидно, — Наюн ощущала себя странно, потому что он всё смотрел на неё, хотя совершенно точно говорил с Королём. А затем Ким Сокджин продолжил, и сердце её упало в самые ноги: — Я по-прежнему предлагаю не усугубляют ситуацию. И, говоря от имени Его Величества Ким Тэхёна, считаю необходимой гарантией свершение брака между Верховным Правителем Гиаронда и Её Высочеством Принцессой Каталии.
У Наюн красным опалило щёки от одной только мысли о том, что она станет женой не Ким Сокджина и даже не Мин Юнги. В мыслях сразу появилась красивая картинка того, как она поцеловала бы Ким Тэхёна на глазах у всех, не боясь быть осужденной и осмеянной. А потом в разум хлынул привычный холод и трезвость разума, и девушка, нахмурившись, только развернулась резко и метнулсь в сторону выхода.
Едва ли она выйдет за Короля Гиаронда. Едва ли она позволит коснуться себя длинным пальцам и тёплым большим ладоням. Едва ли она разрешит Ким Тэхёну подойти к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
Ей в спину раздалось сразу несколько голосов, но Наюн предпочла проигнорировать каждый из них и устремились вперёд по коридору, ощущая, как горит лицо и стучит слишком быстро сердце. Ким Тэхён — кем бы он ни был — обманул её. И душа, в которой так долго прятался мятеж, не находивший выхода, требовала самой настоящей мести. Наюн понимала, что на одном только сугробе размером с лже-Советника не ограничится. Она обязательно ударит его. Обязательно ладонью пройдётся по скуле в недостойном проявлении агрессии и потребует объяснений. Только не тех, какими сыпал Ким Сокджин перед её отцом, а настоящих и искренних. Тех самых, где он решает, что лгать именно ей — хорошая идея.
Девушка остановилась лишь за счёт того, что Чимин дёрнул вдруг её за локоть, заставляя замереть, а сам перегородил дорогу и посмотрел так, что сердце снова болезненно дёрнулось в груди. Потому что в глазах брата было столько жалости и искреннего сочувствия, что хотелось заплакать, кинуться к нему в объятия и рассказать обо всём том, что волновало так сильно и мешало иногда спать ночами. Вот только магия Ким Тэхёна по-прежнему действовала, по-прежнему сидела глубоко в ней и не давала ни слова сказать обо всём том, что связывало их двоих, пусть чувства эти стали совсем другими. Совсем не страх её обуревал, едва Наюн думала о нём, вовсе не убежать и спрятаться хотелось, когда они встречались взглядами. Девушка прекрасно понимала, что влюблена. Даже несмотря на то, что сейчас невыносимо сильно злилась на Короля, посмевшего дать ей надежду и заставившего поверить в собственную особенность. Ведь по факту она ничем не отличалась ото всех остальных — её он обвёл вокруг пальца так же, как и всю Каталию.
Наюн не поняла даже, что расстроена всем этим до ужаса, пока брат не протянул руку и не коснулся мягко её щеки, стирая влагу. Девушка тут же засмущалась подобного проявления эмоций, попыталась отстраниться, потому что было стыдно до невозможности, но Чимин только привычно притянул её обратно и за затылок прижал к себе. Он никогда не пытался быть лучше, чем есть на самом деле, никогда не строил из себя идеального, в отличие от неё самой, никогда не претворялся и уж точно не боялся осуждения со стороны. А ещё щурился, растягивая губы в усмешке, едва только родители пытались хотя бы намекнуть на то, что не имеют права члены королевской семьи вот так вот проявлять свои эмоции и позволять себе столь близкий контакт на глазах у других. Чимину всегда плевать было на это откровенно и честно, и Наюн восхищалась этим, не понимая, правда, откуда он черпал смелости на такое.
Теперь, однако, знала.
— Он того не стоит, — шепнул Принц в её макушку, и Наюн в пальцах стиснула китель на его боках. — Вспомни бабушку. Она всегда говорила, что твои слёзы слишком драгоценные. Она не врала.
— Я так зла, — призналась Наюн честно. — Так зла, что мне очень сильно хочется ударить его.
Чимин прыснул, ладонью проведя по её волосам, и произнёс:
— Если хочешь, сделай это, когда Его Величество очнётся. Воспользуйся слабостью. Я могу даже держать его, чтобы не сопротивлялся, а ты будешь бить.
Губы её сами собой расплылись в улыбке, едва только Наюн представила подобное, и выдохнула медленно, устало прикрывая глаза. Всё из-под контроля вышло давно и фатально. Нужно было остановиться прежде, стоило не допускать возникновения таких сильных чувств. Короля Ким Тэхёна, что строил из себя Советника, надо было отталкивать от себя снова и снова. И уж точно не стоило принимать на себе его руки, а на губах — губы.
