— Если это что-то плохое? Вернее… — коротко поджала губы Наюн и, приподняв голову, посмотрела в глаза Советника. — В том, что вы чувствуете такую боль, изначально нет ничего хорошего. Но вы ведь знаете причину. Почему не говорите мне? Если я могу помочь?
— Вы поможете, Принцесса, если проклятье падёт, — дёрнул он уголком губ и крупной ладонью огладил щёку, заставляя прижаться к ней сильнее. — Поэтому просто давайте не останавливаться.
— А если это не проклятье? — спросила Наюн то, что, на самом деле, волновало её уже не первый день. — Если это не было злыми чарами? Если это всего лишь волшебство, а мы ищем не там, где нужно? Да, я знаю, что волшебство, в отличие от проклятий, рассеивается вместе со смертью мага, его наложившего, но есть и исключения. Магия Го Хары, создавшая Ледяную Пустыню, не развеялась даже спустя сотни лет, потому что призвана была служить напоминанием. Вдруг и на вас вовсе не проклятье? Да, пусть человек, совершивший это, мёртв, но если это не было злыми чарами?..
Ким Тэхён смотрел на неё серьёзно, почти хмуро, не переставал, однако, большим пальцем гладить лицо, а потом, соскользнув на подбородок, коснулся им губ. Он молчал, выглядел до ужаса задумчивым и непривычно сосредоточенным, а затем выдохнул и, подавшись вперёд, прижался к её лбу своим.
Наюн понимала их положение. Прекрасно сознавала, что спина её неприлично сгорблена, плечи опущены, что сидит она у ног Советника Короля, оставаясь при этом Принцессой, и ладонью касается его колена, пока тот дышит в её губы своими. Но девушка не хотела что-то менять. Вероятно, потому что находиться в таком положении именно перед Ким Тэхёном не казалось странным. В нём царственного было достаточно: может быть, потому что он, так или иначе, был сыном Короля, может быть, потому что воспитывался подобным образом, может быть, потому что Наюн в нём слишком ошибалась. В любом из случаев, она не чувствовала себя неправильно, находясь в таком положении, доверяла отчего-то Ким Тэхёну и давала ему право возвышаться над собой, потому что тот казался достойным.
— Он сказал, что проклинает меня, — произнёс вдруг тихо Советник и чуть отстранился от неё, заставляя открыть глаза. — Сказал, что я — ублюдок, не достойный любви его дочери и не способный испытать ни капли чувств к кому бы то ни было. А ещё сказал, что хотя бы знает, что у меня есть в груди сердце, что там не зияющая дыра, раз проклятье легло как влитое.
— Вас прокляли за безответные чувства? — выдохнула Наюн неверяще. — Но вы же были совсем ребёнком!
Ким Тэхён усмехнулся, отпуская её лицо, а девушка закачала неверяще головой, потому что это даже звучало, как бред. Нельзя было, никто не имел права поступать так с маленьким совсем человеком за то лишь, что он не нашёл в себе сил для взаимности. Наюн и себя помнила в таком возрасте: ей до любви не было никакого дела. Да и разве можно заставить полюбить себя?
— Я не был настолько уж мал, — горько улыбнулся Советник поджатыми губами, а Наюн не поверила своим глазам. И тому, что увидела в чужих. — И я не был достаточно хорош. Я был… довольно жесток.
— Что вы имеете в виду?
— Я был груб. Думал, что я выше других… У меня в прошлом целая куча ошибок, Принцесса, и каждую из них я хочу исправить.
— Почему вы сожалеете? — нахмурилась девушка и, поймав в ладони лицо Ким Тэхёна, заставила взглянуть на себя из-под длинной чёлки. — Почему вы чувствуете себя виноватым? Вы не должны чувствовать вообще ничего. И уж точно не считать себя виновным в том, что не смогли когда-то полюбить в ответ. Чувства не подвластны контролю. Даже нашему собственному контролю, Советник… Вы ошиблись тогда, — Наюн сглотнула, понимая, что почти делает шаг в пропасть, но всё же продолжила: — Вы ошиблись, едва предположили, что я влюбилась в вас при первой встрече. Ни тогда, ни в ближайшее время после этого я не чувствовала к вам ничего, кроме злости, раздражения и непонимания.
— Тогда… — выдохнул хрипло Ким Тэхён и прокашлялся. — Когда?
— Не знаю, — честно призналась Наюн и мягко улыбнулась, опуская руки на платье. — Наверное, в тот момент, когда увидела в вас большее, чем раздражающего Советника моего будущего мужа.
Её подбородка снова коснулись знакомые тёплые пальцы, заставляющие поднять голову, и девушка почти утонула в той тёплой тьме, которая сквозила в глазах напротив. Она не была смертельной, какой казалась раньше, но была очень приятной и желанной.
— Я не могу пока отменить свадьбу. Но я отсрочил помолвку.
— Я знаю. Как вам это удалось?
— Сказал, что народ Каталии не переживёт, если их любимую Принцессу вот так резко украдут, — чуть усмехнулся Советник, и Наюн сама расплылась в широкой улыбке. — Так что кульминацией надвигающегося бала будет ваш танец с моим братом. Но — клянусь — вы не выйдете за него.
***
Наюн с детства любила балы.
Ей бесконечно нравилось танцевать, быть центром внимания всех вокруг, улыбаться открыто и забывать о правилах приличия, потому все были пьяны и не обращали на маленькие упущения никакого внимания. Чимин, к слову, подобные приёмы ненавидел всей душой, всегда старался скрыться с глаз, убежать как можно дальше и, по возможности, отсидеться где-нибудь или, завязав знакомство с какой-нибудь очаровательной леди, уединиться с ней в лабиринте Дворца, каждый ход которого знал наизусть. Наюн такого его стремления не понимала, но рада была тому, что становилась всегда главной героиней вечера.
Её платья всегда блестели, как и глаза. Аккуратно подобранные украшения чуть давили на грудь тяжестью и казались самым важным и главным. Ей причёску подбирали долго и упорно, потому что Наюн требовала лучшего в надежде выглядеть потрясающе.
Но в этот раз, правда, всё было иначе.
Принцессе хотелось скрыться и убежать: от разговоров, от взглядов, от улыбок, от нужды казаться интересной. Наюн не волновало ни вино в бокалах, ни прекрасная музыка, льющаяся благодаря придворному оркестру, ни танцы, в которые снова и снова утягивали её чужие руки, а обладатели их не хотели слушать отказов.
Наюн злилась на самом деле, потому что не понимала этих порядков. Ей так хотелось отказать каждому из баронов их страны, лишь бы оказаться в паре с Советником чужой, но ей и шанса не давали возмутиться и заставляли вновь натянуть на лицо улыбку.
Родители кивали, полностью ею довольные, Чимин, едва выдержав официальную часть, скрылся где-то за пределами бальной залы, и Наюн осталась один на один с гостями, словно бы какой шут на потехе у публики. Она прежде относилась к этому совсем иначе, но никак не могла вернуть себе привычную расслабленность и наслаждение ситуацией теперь, когда весь её мир будто бы изменился, став совсем другим.
Девушка знала, что виной всем этим метаморфозам был человек, стоящий бóльшую часть времени у задней стены и, скрестив руки на груди, наблюдавший за всем происходящим со стороны. Ким Тэхён не участвовал в общем веселье, отказался от каждого предложения разделить танец, а ещё оказался настолько популярен у местной знати Каталии, что Наюн, окружённая мужьями женщин, что вились вокруг Советника, чувствовала себя раздосадованно и глупо. Ей не нужно было ничего этого — ничего не хотелось, кроме Ким Тэхёна, обнимающего её своими горячими ладонями, и шепчущего на ухо очередные до невозможности смущающие вещи. Ей не нужен был и Король Ким Сокджин, который сейчас вёл её в очередном танце верно и правильно, аккуратно сжимая ладонь и положив руку на лопатку. Наюн не хотела, но невольно сравнила его с братом и подумала, тот наверняка бы сжал талию, привлёк очень близко к себе и закружил в вальсе так, что в голове не осталось бы ничего, кроме его лица прямо напротив её собственного.
Его Величество Король Гиаронда был галантен и мил, развлекал Наюн разговорами тонкими и вежливыми, а ещё не позволял себе ничего, что могло показаться бы хоть чуточку странным. Будто и не было той неловкой сцены между ними двумя в коридоре возле башни библиотеки.
Наюн ещё знала, что смотрятся они вместе действительно хорошо, что даже её светло-голубое платье с серебряными нитями и прозрачным тюлем на юбке гармонирует идеально с его белым камзолом и высокими чёрными сапогами с серебряными бляшками на них. И всё же Король Ким Сокджин не был тем, кого так сильно хотела видеть перед собой Наюн. Он не был Ким Тэхёном, не улыбался ей открыто квадратной улыбкой, не усмехался и не ухмылялся, сверкая тёмными глазами, не прижимал к себе неприлично, не наклонялся к уху и не говорил, что мечтает оказаться сейчас с ней где-то там, где не будет никого, и не напоминал при каждой удобной возможности о том, как идут ей корсеты, и насколько хорошо она наверняка выглядела бы без них.
