Его оранжевые языки лизнули нижний край оснастки, отчего та вспыхнула с громким «у-уш-ш-ш», и огонь весело побежал вверх, с аппетитом пожирая смоленые канаты. Перепуганная обезьяна прыгнула из вороньего гнезда на мачту. За ней сверкающими падучими звездами посыпались акробаты.

Последний из них уже твердо стоял обеими ногами на палубе, когда капля горящей смолы упала откуда-то сверху прямо на запал корабельного орудия, заряженного и готового к стрельбе на случай нападения пиратов. Фитиль занялся; пушка выпалила. Тяжелое железное ядро просвистело над гаванью и пробило дыру в борту рыбацкого баркаса. С воплями и бранью рыбаки посыпались в воду и, отчаянно бултыхая руками и ногами, поплыли к берегу.

Уверенные, что «Авантюре» грозит нападение и неминуемая гибель, шестеро музыкантов в лавандовых камзолах и пудреных париках вынули из футляров инструменты и грянули траурный марш. Тот, однако, скоро потонул в лязге колес и грохоте копыт – по булыжной мостовой в порт мчалась пожарная телега.

Дива тем временем добралась до конца арии и взяла последнюю, самую высокую ноту. В ту же секунду тугие струи воды ударили по кораблю, сбивая пламя со снастей и заливая всех, кто был на палубе, – это пожарные встали к насосам и как бешеные принялись качать воду прямо из моря. Но артистка не потеряла ноту, а продолжала петь, раскинув руки и гордо подняв голову. Толпа на берегу разразилась бурными аплодисментами. В воздух взлетали шляпы. Мужчины плакали. Женщины лишались чувств. А в капитанской каюте вылетели все стекла.

Дива закончила арию. Мокрая до нитки, она подошла к релингу и сделала глубокий реверанс. Раздались крики «Браво!».

Обезьянка слезла с мачты и кинулась на руки хозяину. Янтарноглазый выхватил из лапки животного стеклянное око, дохнул на него, протер его об отворот камзола и ловко всадил боцману в глазницу. Правда, у него возникли сомнения, не задом ли наперед он вставил глаз, но боцман, который все еще был без сознания, не возражал.

Из своей каюты, отряхивая с пышных рукавов кусочки стекла, вышел капитан и, сцепив за спиной руки, принялся обозревать разгром на палубе.

– Флеминг! – рявкнул он, подзывая первого помощника.

– Да, капитан! – рявкнул в ответ помощник, отдавая честь.

– Кто все это натворил? Только не говорите мне, что это…

– Маркиз де ла Шанс, капитан, – ответил помощник. – Кто же еще?

Капитан Дюваль был в ярости.

Шанс постарался принять виноватый вид. Получилось неплохо – по этой части практики у него было предостаточно.

– Зачем вы сожгли снасти, выбили стекла и утопили баркас? – зарычал капитан. – Придется потратить целое состояние, чтобы возместить такие убытки!

– Лучшего применения состоянию нельзя и придумать! – сказал Шанс, очаровательно улыбаясь. – Кажется, столь утонченного исполнения «Lascia ch’io pianga» я не слышал за всю жизнь.

– Это не имеет отношения к делу, сударь!

– Удовольствие имеет отношение к любому делу, сударь! – возразил Шанс. – Что вы будете вспоминать на смертном одре: сожженные снасти и выбитые стекла или прекрасную диву в мокром насквозь платье, облепившем каждый изгиб роскошного тела, и ее великолепный голос, который заглушил и пушечный выстрел, и треск жадного пламени? Пусть счетоводы подсчитывают убытки, а скряги дрожат над своими монетами. Мы же будем считать секунды восторга и копить минуты радости!

Капитан, за время пути выслушавший немало подобных речей, только ущипнул себя за переносицу.

– Скажите мне одно, маркиз: как именно стеклянный глаз боцмана попал в лапы обезьяны?

– Мы с боцманом играли в карты. Я поставил пять дукатов против его стеклянного глаза. А он, глупец, вынул свой глаз и зачем-то положил его поверх монет. Скажите, капитан, видели вы такую обезьяну, которая не соблазнилась бы блеском стеклянной игрушки?

Капитан сделал движение в сторону Нельсона, который укрылся на плече Шанса.

– А ущерб мне с обезьяны взыскивать?

Шанс опустил руку в мешок, лежавший у его ног на палубе, и вынул оттуда туго набитый кожаный кошель.

– Этого довольно? – спросил он, опуская его в руки капитана.

Тот открыл кошелек, пересчитал монеты и кивнул.

– Трап сейчас спустят, – сказал он. – В следующий раз, маркиз, когда вам вздумается совершить морскую прогулку, прошу выбрать другое судно.

Но Шанс уже не слушал его. Повернувшись к капитану спиной, он проверял, вся ли его свита в сборе. Они были нужны ему все до единого. Ведь он направлялся в деревню. Где, как известно, отсутствуют оперные театры. И вообще театры, а также концертные залы. Да что там театры, в деревне кофеен и тех не сыщешь, не говоря уже о кондитерских, книжных лавках и ресторациях. И как ему, спрашивается, прожить там хотя бы пять минут без своих музыкантов, без актеров и акробатов, без дивы, без балерин, волшебницы, гадалки, глотателя огня, шпагоглотателя, ученого и повара?

– Стоп! Повара нет! – воскликнул Шанс, пересчитав всех по головам. И поглядел на Нельсона. – Где он?

Обезьянка зажала лапками рот и раздула щеки.

– О нет, только не это, – простонал Шанс.

В это мгновение на палубу, откуда-то со стороны кормы, вышел, пошатываясь, лысый коротышка в черном кожаном плаще до пят, с ярко-красным платком вокруг шеи. Вид у него был помятый, взгляд мутный. Физиономия своей серостью напоминала недельную кашу.

– Морская болезнь, – сказал он, приближаясь к Шансу.

– Морская болезнь? Так вот как по-французски будет «Вчера я опять нажрался»? – ответил Шанс, поднимая бровь.

Повар болезненно моргнул:

– Обязательно так орать? – И он уперся лбом в планшир. – Какого черта они там возятся с трапом? Куда мы едем? Скажите мне, что в Париж.

– Боюсь, что нет. Нас ждет Сен-Мишель.

– Никогда о таком не слышал.

– Это в провинции.

– Терпеть не могу провинцию. Что мы там забыли?

Пальцы Шанса впились в планшир. Он вспомнил карту той девушки. Изабель, так, кажется, ее зовут. Конец ее пути вспыхнул у него перед глазами. Кровавые кляксы. Росчерки на пергаменте – яростные, будто нацарапанные рукой безумца.

Ему пришло в голову, что последнее как раз недалеко от истины.

– Его еще можно изменить, ее путь, – прошептал он. – Это в моей власти. И я это сделаю.

– Какой путь? – спросил повар. – О чем ты говоришь? Почему ты…

Но он не договорил. Что-то внизу привлекло его внимание. Шанс проследил за взглядом повара.

По людной улице, сразу за доками, стремительно катила черная карета. В ней сидела женщина – морщинистое бледное лицо в окне экипажа походило на портрет в раме. Почуяв, должно быть, что на нее смотрят, старуха подняла голову. И взглянула в упор на Шанса. Ее серые глаза смотрели безжалостно, и Шанс понял, что ему предстоит нешуточная битва, пощады в которой ему не видать, хотя он и не станет просить о ней.

Повар набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

– Мы здесь из-за нее, так? – сказал он.

Шанс кивнул.

– Ничего хорошего. Она – худшая из той троицы, а это что-нибудь да значит. Зачем она здесь? И зачем здесь мы? Скажешь ты мне, наконец, или нет?

– Чтобы сражаться, – ответил Шанс.

– Ради чего на этот раз? Ради золота? Славы? Или твоей гордыни? – язвительно спросил повар.

Проследив за тем, как экипаж Судьбы скрывается за поворотом, Шанс ответил:

– За девушку. Мы будем сражаться за ее душу.

Повар кивнул:

– Так бы сразу и сказал. Ради такой цели и повоевать не грех.

Мутный взгляд повара прояснился; на смену невнятности пришла решимость. Сунув два пальца в рот, он свистнул так, что у всех вокруг уши заложило. И отошел, рявкнув злополучному матросу, который подвернулся по пути, чтобы тот спускал трап, да поживее. Волшебница, акробаты и другие люди из свиты Шанса, до тех пор бесцельно толокшиеся по палубе, подхватили свои пожитки и поспешили за ним. Шанс тоже поднял с палубы мешок, забросил его на плечо и последовал за ними. Чтобы выиграть эту битву, нужно все время быть на шаг впереди Судьбы, а он уже уступил ей добрый десяток.