– Мрак скрывает чудовищ. Снег убивает цветы. А на неведомых дорогах без вести пропадают девушки, – парировала карга.
Но Шанс не отступал. Сунув кинжал в ножны, он вытянул вперед руку. На ладони, точно по волшебству, сверкнула золотая монета.
– Предлагаю пари, – сказал он.
– Не искушай меня, – громыхнула Судьба, и ярость затмила ее лицо, словно туча.
Шанс подбросил монету. Судьба поймала ее в воздухе и со звоном швырнула на стол.
Гроза разразилась.
– Думаешь, этот жалкий золотой кругляш стоит того, что ты выпустил на волю? – взревела она. – Война опустошает Францию. Смерть пожинает невиданный урожай. Королевство трещит по всем швам. И все из-за тебя!
Улыбка Шанса померкла. Но уже через пару секунд к нему возвратился огневой задор.
– Я все поправлю. Клянусь.
– Чем – картой девчонки?
– Когда-то она была смелой. И доброй.
– Твоя голова так же пуста, как твои обещания, – сказала Судьба. – Разверни карту. Посмотри внимательно. И ты увидишь, что ее ждет.
Шанс так и сделал. Проследил по пергаменту путь девушки. И охнул, увидев его конец… царапины, кляксы, даже какие-то зарубки. Он поднял глаза на старуху:
– Такой конец… это же не… этого не может быть…
– Ты все еще думаешь, что сможешь его изменить? – насмешливо спросила Судьба.
Шанс вскинул голову и шагнул к ней:
– Хорошо, я повышаю ставку. Если я проиграю это пари, то навеки лишусь права переступать порог вашего палаццо.
– А если проиграю я?
– Ты оставишь мне карту этой девушки. И позволишь ей самой творить свою судьбу.
– Такая ставка мне не подходит, – сказала Судьба.
Она взмахнула рукой, и по ее знаку слуги, которые давно уже потихоньку окружали Шанса, бросились на него. Кое у кого в руках сверкнули кинжалы. У Шанса не было шансов. По крайней мере, так казалось.
– Тебе не удастся скрыться. Верни мне карту, – сказала старуха и протянула руку.
– Надежда остается всегда, – сказал Шанс и сунул карту за пазуху.
Сделав пару пружинистых шагов, он подпрыгнул, закрутил в воздухе сальто и вырвался из кольца слуг, пролетев прямо у них над головами. С точностью кошки приземлился обеими ногами на стол и побежал. На другом конце он соскочил и припустил к балкону.
– Вот ты и попался, мошенник! – каркнула ему вслед старуха. – Здесь третий этаж! Куда ты денешься? Через канал сиганешь? На это даже твоей удачи не хватит!
Шанс уже распахнул балконную дверь и вспрыгнул на перила. Дождь кончился, но мрамор влажно блестел у него под ногами. Шанс качнулся. Замолотил руками по воздуху. И когда уже казалось, что падения не миновать, он все же поймал равновесие, стоя на носках.
– Карту. Живо, – потребовала карга.
Она уже вышла на балкон и приближалась к Шансу. За ней шли сестры.
Шанс оглянулся на Судеб. И прыгнул. Старуха ахнула. Поспешив к перилам, она уставилась вниз, в бурные воды канала. Сестры последовали за ней.
Женщины ожидали увидеть, как он борется со стихией. Но ничего подобного. Привольно раскинувшись, Шанс проплывал под ними на навесе какой-то гондолы. Ее, правда, раскачивало из стороны в сторону, но Шанса это нисколько не смущало.
– Греби, мой друг, греби! – крикнул он гондольеру. Тот подчинился. И они поплыли дальше.
Шанс сел и устремил на Судеб пронзительный взгляд сверкающих глаз.
– Придется принять мою ставку! У тебя нет выбора! – крикнул он.
Гондола все уменьшалась, удаляясь. Еще миг, и она скрылась за поворотом.
– Плохо дело, – мрачно сказала старуха. – Нельзя позволять смертным самим вершить свою судьбу. Это чревато катастрофой.
Матрона и дева вернулись в комнату, а за ними и карга.
– Соберите сундук, – бросила она слугам. – Положите перья и чернила… – Ее пальцы заскользили по бутылочкам на столе. И остановились на одной, черной как уголь. – «Страх», да. «Зависть», пожалуй, тоже, – добавила она, протягивая руку за второй, ядовито-зеленой.
– Куда ты? – спросила ее дева.
– В деревню Сен-Мишель, – отвечала старуха.
– Чтобы не дать Шансу найти девчонку? – догадалась мать.
Мрачная улыбка скользнула по лицу старухи.
– Нет, это не в моей власти. Но я поступлю так, как обычно поступаем мы, Судьбы. Я помешаю девчонке ухватить шанс.
Глава 1
В кухне большого дома сидела девушка с ножом в руке.
Звали ее Изабель. Она была некрасива.
Лезвие ножа она держала в пламени кухонного очага, чтобы прокалить его. За спиной девушки на стуле полулежала ее сестра, Октавия.
Лицо Октавии было бледным как смерть. Глаза закрыты. Чулок на правой ступне, когда-то белый, теперь покраснел от крови. Адели, старая нянька двух сестер, стянула его с ноги и ахнула. У Октавии не было пятки. На ее месте зияла безобразная рана, из которой капала кровь, собираясь в лужу на полу. Октавия, как ни старалась, не смогла сдержать стон.
– Тише, Тави! – прикрикнула на нее Маман. – Принц услышит! Если ты упустила свой шанс, не отнимай его у сестры.
Маман приходилась матерью обеим девицам. Она стояла у раковины и смывала кровь с хрустальной туфельки.
Принц приехал к ним в поисках хозяйки этой туфельки. Три дня назад на костюмированном балу он всю ночь протанцевал с прекрасной девушкой, в которую влюбился, но едва пробило полночь, красотка сбежала, обронив по дороге хрустальную туфельку. И тогда он поклялся, что женится на той девушке, которой туфелька придется впору. Только на ней, и ни на ком больше.
Маман решила, что этой девушкой будет ее дочь – не одна, так другая. Принца и его свиту она встретила в передней и, опустившись в низком реверансе, попросила, чтобы ее дочерям, Изабель и Октавии, позволили примерить туфельку приватно, снисходя к их девичьей скромности. Принц согласился. Великий герцог двумя руками протянул ей бархатную подушку. Маман, также двумя руками, сняла с нее туфельку и понесла в кухню. Дочери последовали за ней.
– Зря мы не прокалили лезвие для Тави, – беспокоилась теперь мать. – И почему мы не догадались? Горячий металл прижигает мелкие сосуды. И крови меньше. Ну ладно. Зато тебе, Изабель, будет легче.
Изабель сглотнула.
– Но, Маман, как же я буду ходить? – тихо спросила она.
– Глупышка! Ты будешь ездить. В золотой карете. А слуги будут на руках вносить тебя в нее и выносить наружу.
Пламя лизало серебристое лезвие, которое покраснело от жара. Глаза Изабель расширились от страха. У нее мелькнула мысль о жеребце, которого она когда-то любила и потеряла.
– Но, Маман, как же я буду скакать по лесам галопом?
– Настала пора отложить детские забавы, – сказала Маман, обсушивая туфельку. – Я разорилась в поисках женихов для тебя и твоей сестры. Нарядные платья и драгоценности стоили мне целого состояния. Хорошо выйти замуж – вот цель любой девушки, а какая партия может быть лучше, чем брак с наследником французского престола?
– Я не смогу, – прошептала Изабель. – У меня не получится.
Маман поставила туфельку, шагнула к очагу, обхватила лицо дочери обеими ладонями и повернула его к себе:
– Слушай меня, девочка, и слушай внимательно. Любовь – это боль. Любовь – это страдание. И чем скорее ты это усвоишь, тем лучше для тебя.
Изабель зажмурилась. Помотала головой.
Маман выпустила ее лицо. Помолчала. Когда она заговорила снова, ее голос звучал холодно, но слова обжигали, точно кипяток.
– Ты некрасивая, Изабель. Лицо у тебя простое. Круглое, как клецка. Колченогий сын школьного учителя и тот не захотел взять тебя в жены. А сейчас по ту сторону кухонной двери тебя ждет принц, Изабель, – настоящий принц, – и чтобы выйти за него замуж, тебе нужно лишь отрезать себе несколько пальцев. Не на руке, заметь, на ноге, всего пару бесполезных пальцев…
Стыд в умелых руках Маман был как кинжал в руках наемного убийцы – он поражал жертву прямо в сердце. Вот и теперь она победит; она всегда побеждает. Изабель это знала. Разве ей впервой кромсать себя по требованию Маман? Сначала она отрезала от себя ту часть, которая слишком громко смеялась. Потом ту, которая галопом носилась по полям и перескакивала через изгороди. И ту, которая за столом всегда хотела добавки, просила соуса побольше, кусок пирога потолще, тоже пришлось отрезать.