«Если я выйду замуж за принца, то стану принцессой, – думала Изабель. – А когда-нибудь – королевой. И тогда никто не посмеет назвать меня некрасивой».

И она открыла глаза.

– Вот умница. Ну же, смелее. И не тяни, – сказала Маман. – Режь по суставам.

Изабель вынула из пламени нож.

Усилием воли она прогнала из головы все прочие мысли.

С мизинцем пришлось повозиться.

И неудивительно. Мелочи порой ранят особенно сильно – холодный взгляд, резкое слово, смех, который стихает, едва ты входишь в комнату.

– Ну же, давай, – торопила ее Маман. – Подумай о том, что мы получаем: ты – принца, а Тави, может быть, герцога. У нас будут собственные покои во дворце!

В голосе матери Изабель слышала отчаяние. Она знала, что портной отказал им в кредите и что мясник прислал мальчишку с кипой просроченных счетов. Крепче стиснув рукоятку ножа, она завершила начатое.

Боль ослепляла, запах паленой плоти и вид собственных пальцев, которые лежали теперь у очага, были столь омерзительны, что Изабель наверняка потеряла бы сознание, не подоспей Адели с нежными руками и словами утешения.

Принесли большой моток ваты. Свежий белый чулок. Бренди. И хрустальную туфельку.

Маман подала ей туфлю.

– Надевай. Живо, – сказала она.

Изабель взяла туфельку. Та оказалась тяжелой и холодной на ощупь. Сунув в нее ногу, она почувствовала, как боль, точно хищный зверек, тут же впилась в нее острыми зубами. Жаркой волной она прокатилась по ее ноге вверх и охватила все тело: Изабель показалось, будто ее едят живьем. Кровь отхлынула от ее лица. Девушка закрыла глаза и обеими руками вцепилась в подлокотники кресла.

И все же по первому требованию Маман Изабель поднялась с кресла. Открыла глаза, сделала глубокий вдох и встала на обе ноги.

Она смогла совершить немыслимое потому, что у нее был особый дар, куда более ценный, чем смазливое личико или маленькие ножки.

У Изабель была сильная воля.

Она понятия не имела о том, как это хорошо для девушки – иметь сильную волю, ведь все вокруг твердили ей, что это ужасно. Говорили, что своевольную девицу ждет плохой конец. Что ей положено смирять свою волю перед теми, кто знает, что для нее хорошо, а что нет.

Изабель была еще очень молода, всего-то шестнадцать лет; и еще не успела понять, что ее окружают дураки.

Каждый шаг был мукой.

Одолевая коридор, который вел из кухни в переднюю, Изабель вздрогнула и остановилась. Она услышала тонкий, пронзительный вой. Неужели это она?

– Это Элла, – мрачно сказала Маман. – Поспеши, Изабель. Надо покончить с этим делом. Вдруг принц ее услышит?

Когда принц уже подъезжал к их дому, Изабель сама заперла Эллу на чердаке. Та плакала. Умоляла Изабель выпустить ее. Ей тоже хотелось взглянуть на принца. И примерить хрустальную туфельку.

– Не смеши меня, – ответила ей тогда Изабель. – Ты ведь даже на балу не была. Только осрамишь нас своими лохмотьями.

Она поступила жестоко. И поняла это сразу, как только повернула в замке ключ. Но и это ее не остановило. Ее вообще уже ничто не могло остановить. «Господи, в кого я превратилась?» – спросила она себя, услышав новый приглушенный взрыв плача.

Маман внимательно смотрела на нее, так внимательно, что Изабель показалось, будто та видит ее насквозь.

– Поди, Изабель, выпусти ее, – сказала мать. – Принц только взглянет на нее и сразу влюбится, как все мужчины, которым она попадалась на глаза. Только реши сначала, чего ты хочешь – быть доброй или выйти замуж за принца?

Изабель попыталась найти ответ на этот вопрос, но не смогла. Маман всегда ставила ее перед таким выбором, который был ей по душе не больше, чем эта дурацкая туфелька – по ноге. Вдруг перед ее глазами встало воспоминание, картинка из далекого прошлого. Она, Тави и Элла играли под раскидистой старой липой у дома.

Во двор въехала карета. Из нее вышли двое мужчин – это были партнеры отца Эллы, отчима Тави и Изабель. Будучи людьми добродушными и хорошо воспитанными, они остановились поболтать с девочками, но то, что произошло тогда под липой, изменило всю жизнь трех сестер.

Изабель пожалела, что в прошлое нет дороги. Вот бы прекратить то, чему был дан ход в тот день, – но как, она не знала.

Да и вообще, слишком поздно.

«Кто настроил нас друг против друга, Элла? – подумала она. – Те люди? Маман? Или весь этот жестокий, бессердечный мир?»

– Переноси вес тела на пятку. Будет не так больно, – посоветовала Маман. – Ну, давай. Иди.

Несколькими щипками она вернула цвет щекам Изабель, и они вместе продолжили путь по коридору.

Принц, великий герцог и сопровождавшие их солдаты ждали ее в передней. Изабель знала: она должна одержать победу там, где не преуспела сестра.

Тави поначалу тоже всех обманула, но, когда она вышла из дома и пошла к экипажу принца, пятка начала кровоточить так сильно, что по земле потянулась цепочка карминно-красных следов.

Правда, всеобщее ликование было так велико, что их даже не заметили, но когда Тави поравнялась с экипажем, из кроны могучей липы выпорхнула белая голубка. Опустившись на плечо принца, она запела:

Принц даже побледнел, увидев столько крови. Великий герцог – худощавый, похожий на волка человек – пришел в ярость, увидев, как обманули его господина. Он потребовал, чтобы Маман вернула туфельку, но та отказалась. И заявила, что Изабель тоже имеет право на примерку, ведь принц объявил в своем указе, что примерить хрустальную туфельку может каждая незамужняя девушка королевства.

– Готова? – шепнула Изабель мать, когда они подошли к вестибюлю.

Изабель кивнула и сделала шаг навстречу принцу. Она видела его на балу, но лишь издали, а сегодня, едва он подъехал к дому, Маман поспешно спровадила Изабель на кухню.

Теперь, когда их разделяли всего несколько локтей, она разглядела, что глаза у него голубые, как небо в летний погожий день, а в светлых волосах – длинных, свободно спадавших ему на плечи – вспыхивали золотистые прядки. Он был высок ростом и широк в плечах. На щеках играл румянец.

Глядя на него, Изабель забыла про свои пальцы, про боль в ноге, даже свое имя и то забыла. Просто стояла и смотрела на него как громом пораженная. Так он был красив.

Принц тоже не говорил ни слова. Он изучал Изабель молча, измеряя взглядом каждую плоскость и каждый изгиб ее лица.

– Ах, вы видите? Он узнал ту, в которую влюблен с первого взгляда! – промурлыкала Маман.

Изабель даже съежилась, так ее кольнула материнская ложь. На том балу все были в масках, прикрывавших верхнюю половину лица. Она прекрасно понимала, чем был занят принц: изучал рисунок губ, линию щек и подбородка, ища в них сходство с чертами той, которую полюбил.

И напрасно, ее здесь не было.

Изабель с принцем еще долго смотрели друг на друга. Обоим было неловко. Оба молчали. Пока не вмешалась Маман.

– Ваша светлость, – заговорила она и опустилась в реверансе, потянув за руку дочь, чтобы и она сделала то же самое. – Моя младшая дочь – та, кого вы ищете. Хрустальная туфелька подходит ей идеально.

– Надеюсь, что вы совершенно уверены в этом, мадам, – предостерег великий герцог. – Вряд ли вторая попытка одурачить его высочество вызовет у него благосклонное отношение.

Маман склонила голову.

– Пожалуйста, простите Октавию, – сказала она принцу. – Она вовсе не обманщица. И виновата лишь в том, что любовь к вам вскружила ей голову. Да и какая девушка на ее месте испытывала бы иные чувства?

Принц залился краской, услышав ее слова. Однако герцог оставался спокоен.

– Вы позволите нам увидеть туфельку? – нетерпеливо попросил он.