В сентябре я приехал к нему. Песчаный холмик пронизала тоненькая травка, осенние георгины припорошила иглица и опавшая листва.
На пирамидке короткая надпись: «Алесь Восіпавіч Пальчэўскі. 16/I – 1905 – 26/IV – 1979”. И всё. Больше ничего и не надо. Тут все знают, что это был за человек. А мне не верится, что его нет и никогда не будет. Всё думается, что вот-вот вернётся после короткой отлучки. Может и так. Он и теперь в дороге: книги его идут и идут к людям, волнуют и учать взрослых и маленьких, а людские сердца, согретые его теплом, светятся совестливостью и добротой.
Перечитываю его “Тропинки”, листаю незавершённые рукописи и слышу милый мягкий голос, вижу ясную усмешку. Жаль только, что он не услышит того, что хотел и не успел сказать…
Рука тянется к телефону… но ответа не будет.
Сб.”Так і было” Мн. “Мастацкая літаратура” 1986г
Перевела Таьяна Граховская 2016г
*Справочник СП“Беларускія пісьменнікі»(Мн.“Маст.літ-ра” 1994г)
Алесь Пальчэўскі
Алесь Пальчэўскі нарадзіўся 16.1 1905г. у вёсцы Прусінава Уздзенскага раёна Мінскай вобласці ў сялянскай сям’і………..
26.11.1936г. рэпрэсіраваны. 1.10.1937г. прыгавораны да 8 гадоў пазбаўлення волі. У 1937 – 1946гг. Працаваў лесарубам у Горкаўскай вобласці. У 1946г. вярнуўся на Беларусь, выкладаў мову і літаратуру ў Пухавіцкай, Рудзенскай сярэдніх школах. У 1948г. быў зноў асуджаны да высыдкі (на пасяленне). Жыў у Краснаярскім краі, працаваў цесляром (1948 – 1955). Рэабілітаваны 18.12.1954г. …..Памёр 26.4.1979г.
Растоптанные лепестки
(Валерий Моряков)
Натхнённа лірыку пісалі Маракоў,
Лявонны і Сяднёў, і юны Розна,
Ды зрэнкамі бязлітасных ваўкоў
На іх глядзелі ўчэпіста і грозна
(Автор)
Проснёшься весенним утром, - и вдруг: диво дивное – в доме светло, светло, будто выпал запоздалый снег.
Нет, нет! Это зацвели сады: подняли прозрачно-белые паруса вишни, в ароматный розоватый цвет нарядились яблони, загорелись свечки каштанов, в надречных рощах с горьковато - сладким хмелем в белое нарядилась черёмуха, белыми звёздочками с золотистыми глазками вспыхнули кусты жасмина. Как невесты, в белой вуали стоят в поле одинокие дички.
Смотришь на эту красу и тают горькие думы, заботы и сомнения. Хочется жить, дышать ароматом и любоваться светлой весенней кипенью. Но вдруг налетит лютый сивер, отряхнёт цвет, словно снегом накроет землю лепестками. И сразу опустеет душа, защемит сердце, когда эту хрупкую красоту растоптали подкованные каблуки, вмяли в грязь копыта и колёса грузовиков.
Когда бушевала пора цветения, в далёком 1926 году в книжной лавке моего полесского Глуска мне бросилась в глаза тоненькая голубая книжечка с лиричным названием “Пялёсткі” (“Лепестки”). Автор – Валерий Моряков. Это имя я слышал впервые. Подумалось, какой красивый псевдоним. С маленького портретика смотрел ясноокий, светловолосый совсем юный красавец. Открыл первую страничку и не смог оторваться до последней. Купить было не за что, но я дружил с сыном заведующего книжной лавкой и он мне часто давал на одну ночь тоненькие сборнички молодняковцев. С “Пялёсткамі” разлучаться не хотелось, выпросил у мамы 15 копеек и долго не разлучался со стихами Морякова: мою неискушённую душу зачаровывали и волновали мелодичные строки о радости жизни и щемящей грусти первой любви. Читал и удивлялся, как он разгадал и высказал мои потаённые мысли и чувства:
І ўжо тады, пад белаю калінай
Нам будзе месяц сыпаць каласы.
І так, бывай, каханая дзяўчына,
Прыйду я хутка да цябе ў даліны
Упіцца свежасцю крамянае красы.
Строки “Пялёсткаў” становились нашими несмелыми признаниями в записочках, переданных в учебниках понравившимся одноклассницам.И в “Физике” Цингера иногда приходили ответы из тех же “Пялёсткаў”:
Будзе песні нам пець зачарованы гай,
Будзе слухаць іх месяц і радасны край,
А мы будзем кахацца ў полі.
Это была романтика, разбуженная и окрылённая светлой поэзией почти нашего ровесника Валерия Морякова. “Пялёсткі” переходили из рук в руки, стихи переписывались в тайные девичьи дневники.
Влюблённый в белорусскую поэзию, зачарованный лирикой Дубовки, Труса, Пущи и Морякова, я вечерами ходил в местечковую библиотеку, регулярно читал “Маладняк”, “Узвышша”, “Полымя”, литературные приложения к “Беларускай вёске”, “Савецкай Беларусі” и ежемесячные литературные страницы в “Звяздзе».
В одном из номеров «Маладняка» прочёл «литературный портрет» Валерия Морякова, написанный его однокурсником по Белпедтехникуму. Узнал, что мой любимый поэт - статный, светловолосый красавец, сын каменщика из пригородной вёски Козырева. Автор портрета писал, что Моряков мягкий, искренний товарищ всей техникумовской молодёжи. Он иногда на лекциях, вместо конспектов, пишет стихи, даёт их друзьям и подругам, бывает теряет.
В начале 1928 года моя двоюродная сестра Маруся повезла в Минск двум братьям подкрепление калядной свежиной. Старший уже был врачом, а Янка – студент Университета, молодняковец, один из авторов коллективного сборника стихов «Пунсовае ранне» («Пунцовое утро»).
Я нетерпеливо ждал Марусю из столицы: хотелось узнать о Янковых друзьях-поэтах, про кипучую литературную жизнь столицы: в печати шли споры между литературными объединениями «Маладняк» и «Узвышша». Тодар Глыбоцкий ругал Дубовку, уже гремел бас Бэндэ.
Вернувшись, Маруся рассказала про знакомство с Валерием Моряковым: «Шли мы с Янкой по Советской улице, а навстречу – высоковатый хлопец в коротком пальтишке и кепке, с розовыми от мороза щеками. Идёт и улыбается Янке. Остановились, Янка нас познакомил. Валерий говорил мне что-то приятное, а я слушала его негромкий певучий голос и остроумные шутки. Дальше пошли вместе. Они говорили про свои молодняковские дела, про Чарота, Александровича, Пущу, Труса, вспоминали что-то смешное. Расстались на углу Садовой и Валерий побежал в свой техникум».
Я завидовал Марусе, что встречалась с любимым поэтом и мечтал когда-нибудь попасть в столицу и увидеть живых писателей, может даже Купалу и Коласа.
Закончив школу в 1930 году, я подался в литературную “подстолицу” – окружной Бобруйск. Филиал “Молодняка” возглавлял Михась Лыньков, он находил и опекал молодых лтераторов. В активе уже были Микулич, Витка (Крысько), Кохан, Зарицкий, Шинклер, Жуковский, Абакшонок. И я успел напечатать несколько стихов в окружной газете и литературном приложении “Вясна”. Сколько тогда было мечтаний, увлечений, надежд и планов. Мои друзья и я работали, в основном, на деревообрабатывающем комбинате. Зарицкий на дежурство в сушильный цех шёл с увесистой пачкой поэтических сборников. Как ни тяжело было, мы жили поэзией. Минск нам казался литературной Меккой, средой талантов и знаменитостей. Мы следили за всеми новинками поэзии и прозы.
В одном из зимних номеров “Маладняка” появилось стихотворение Морякова “Цыганка”. Необычной интонацией, размером, напевностью, зримой образностью оно зачаровало всех бобруйских начинающих.
За вокнамі спевы,
За вокнамі вечар
І радасць зямлі і вясны
Чалавечай…
Цыганка ў цьме,
У цьме ёй прысніліся стэп і дарога,
Блуканні і сум,
І любоў,
І трывога…
Мы часто вдвоём, втроём блуждали по улицам, декламировали “Цыганку”, или “Маўчала ноч… Над сінім полем пунсовай кветкай месяц плыў.” Казалось – наши чувства и мечты подслушал и выразил Валерий Моряков. С высоты сегодняшнего опыта и образованности в «Пялёстках» видны наивность, искусственная метафоричность, невысокое мастерство. И это естественно для шестнадцатилетнего поэта.
