Мы отправились к Микуличу. Миновали деревянный мост через Свислочь. Весь район за рекой был деревянным. Только что отбушевало наводнение, и приречные домики стояли без окон и заборов. По дороге Таубин купил солидный кулёк конфет “Мишка”. Мы ими лакомились по дороге и пока он читал пэму. В Борисову комнатку под самой крышей вела тёмная лестница. Диванчик, стол и полка с книгами – вот и вся мебель.
Юлий, поджав ноги, сел на диван и, покачиваясь в такт ритма, начал читать:
На шалік зор,
Змяніўшы хмар башлык,
Нясуць дазор
Вясна і маладзік
Поэма взволновала меня экзотикой невиданных крымских пейзажей, осведомлённостью автора, звонким ритмом, точностью строки и строфы. Таубин был едва ли не самым начитанным и эрудированным среди молодых поэтов того времени. И он, как и Розна, изучал немецкий и английский языки, зарубежных поэтов читал в оригинале и переводил без подстрочников. При нём я чувствовал себя скованно, стеснялся своего деревенского, провинциального примитивизма.
У Таубина выходила книжка за книжкой, все журналы и газеты охотно печатали его стихи. Мы с ним часто встречались на собраниях писательской комсомольской организации, на улице, в университетском городке. Он всегда спешил, спешил жить и писать, будто чувствовал, что его ждёт короткий век.*
Небольшая часть стихов Таубина собрана в двух его книгах, изданных в послевоенные годы, о нём опубликованы воспоминания, ему и Зм.Астапенко посвящён прекрасный «Монолог» Аркадия Кулешова. Таубин узнаётся в образе Юлия Гомана в его поэме «Далёка ад акіяна».
А Розна остался только в памяти немногих, его стихи разбросаны по изданиям 20-30-х годов. Думаю, любителям поэзии не лишним будет знать, какой это был интересный поэт и переводчик, как много он мог сделать для нашей литературы. Он был романтик в жизни и творчестве, неутомимый искатель своей приметной дороги .
Может потому он после Лепельского педтехникума пошёл работать наборщиком в типографию. Набирая свежую газету, он часто обращался к дежурному по выпуску за разрешением и правил неудачные предложения и формулировки в тексте, находил более удачные заголовки. Иногда собственные стихи в журналах и альманахах «Ударнік» и «Заклік» набирал сам автор.
В 1932 году мы с Алесем Розной начали учиться на газетно-издательском отделении Минского пединститута. В 19 лет его виски уже серебрила седина. Он знал больше всех нас, но никогда не подчёркивал своего превосходства: каждому старался помочь, объяснить, посоветовать. Мы и студенты старших курсов часто просили Розну прочесть наши семинарские или курсовые работы. Он не только делал замечания, а иногда переписывал целые абзацы и разделы, правил стиль, а бывало и орфографию. Доброта, мягкий юмор, чуткость и внимание к товарищам притягивали каждого, кто хоть раз встречался с ним.
Мы вместе учились и работали в редакции «Чырвонай змены». В те бурные годы почти все работники редакций разъезжались на хлебозаготовки, уполномоченными на коллективизацию. Были недели, когда в редакции оставалось 3-4 человека, а газета выходила без опоздания. Алесь тянул весь отдел, а когда дежурил в типографии, часто сам брался за вёрстку, набирал срочные сообщения и заголовки, писал и набирал рифмованные подписи к рисункам.
Розна отлично учился, работал в редакции, переводил своих любимых Гейне и Мицкевича, печатал стихи почти во всех периодических изданиях.
Имя его забылось вместе с теми изданиями. Судьба Алеся Розны сложилась нелепо и трагично в самом начале его литературного становления. Зимой сурового 1943 года он умер от воспаления лёгких недалеко от станции Сухобезводное Горьковской области.**
В Минске фашисты убили всех его родных и сожгли дом на Красноармейской улице. Я иногда хожу на то место, но ничего не узнаю, и всё же хожу в далёкую юность, кажется, иду к своему лучшему другу.
В давних изданиях я нашёл всего несколько его стихов, не лучших и не характерных для его творчества. Последние зрелые и наиболее совершенные вещи и переводы безвозвратно погибли в вихре того времени.
Если бы Юлий Таубин и Алесь Розна дожили до наших дней, наша литература имела бы ещё двух талантливых поэтов и переводчиков. Если бы не огромные потери, которые выпали на долю моего поколения, насколько бы мы были богаче талантами, искренними друзьями и преданными людьми, настоящими патриотами.
Сергей Граховский ( Сб. «Так і было» 1986г)
Перевод с белорусского Татьяны Граховской
*(Из справочника “Беларускія пісьменнікі” Минск, “Мастацкая литаратура» 1994г.стр.537-538
Юл ий Таубин
Юлий (Юдэль Абрамович) Таубин родилсяся 15.9.1911г. в городе Острогожске Воронежской области (Россия) в семье аптекаря.В 1921г. с родителями переехал в Мстиславль. Окончил педагогический техникум. Учился в Белорусском государственном университете (1931 -1933).
25.2.1933г арестован и 10.8.1933г внесудебными органами приговорён к двум годам высылки в Тюмень. 6.12.1936 года арестован вторично… и Военной коллегией Верховного суда СССР от 29.10.1937г. приговорён к высшей мере наказания. Реабилитирован по первому делу – Судебной коллегией по криминальным делам Верховного суда БССР от 24.8.1956г., по второму – Военной коллегией Верховного суда СССР 29.7.1957г. Расстрелян 30.10.1937г . …
В БГАМЛИ, в фонде С. Граховского хранится радиочерк “О жизни и творчестве Ю.Таубина» 1957-1958 гг. ( Фонд 201, опись 2, дело 168)
** Из справочника “Беларускія пісьменнікі” Минск, “ Мастацкая литаратура» 1994г. стр. 463
Алесь Розна
Алесь (Абрам Ісаакович) Розна родился в 1913г. в г. Минске в рабочей семъе. После учёбы в средней школе работал наборщиком в типографии. Занятия в Минском педагогическом институте им. Горького совмещал с работой в редакции “Чырвонай змены”.
В 1936г. арестован. Реабилитирован в 1955г. Умер в 1942г. в Унжлаге (станция Сухобезводное Горьковской области)….
Прим. Т. Граховской: Унжлаг – Унженский исравительно-трудовой лагерь (п/яАЛ -242, позже п/я 241/250)
В 2013 г. в журнале «Маладосць» (№7) был опубликован очерк посвящённый дружбе С. Граховского и Алеся Розны (“Сяргей Грахоўскі і Алесь Розна: сябры - равеснікі - паэты” Т. Граховская). В нём частично опубликована переписка С. Граховского с друзьями и родными А.Розны, отрывки из дневника С.Граховского и из его повести «Зона маўчання», посвящённые Алесю.
Что не успел сказать
(Алесь Пальчевский*)
Часто и теперь рука тянется к телефону. Наберу первые цифры, опм-нюсь и кладу трубку: ответа не будет. Хожу по комнате и не могу себе простить, что не успел сказать что-то важное своему лучшему другу и уже никогда не скажу. Может, мешала обычная мужская сдержанность, боязнь казаться сентиментальным и слишком чувствительным. Мы часто искреннее слово прячем за шуткой или откладываем его на потом. А потом сожалеем, что этого «потом» уже никогда не будет, горюем, что не сказали самого главного, не побыли и просто не помолчали с лучшим другом.
Вспоминаю годы, дни, отдельные эпизоды, а перед глазами выразительно до мелочей встаёт знакомый облик, всегда ясные глаза, широкая и щедрая душа. И так мне его не хватает в минуты радости и тревоги. Силюсь вспомнить нашу первую встречу, а кажется, что он был рядом всегда, неотступно шёл по всем крутым и мученическим дорогам, вместе со мной был и в радостные дни и до последнего его рубежа.
Имя Алеся Пальчевского запомнилось с конца двадцатых годов. Оно мелькало в «Маладым аратым», «Беларускай вёсцы», «Чырвоным сейбіце», встречалось в литературных хрониках и на рекламных страничках журналов. Его рассказы не вызывали споров, не приносили ему широкой популярности и громкой славы, но привлекали наивной простотой, нежной добротой, доскональным знанием деревенского быта. Да и писались они в деревне, в его принёманском Прусинове, в приземистой отцовской хатке. Только позже я узнал, что первые свои заметки и стихи он подписывал – Алесь Вясковы. Псевдоним точно отражал характер автора. Став типичным интеллигентом, Пальчевский не растерял ни одной чёрточки сына деревни, не забыл ничего из того, что умеет делать крестьянин.