Впрочем, со временем отношение изменилось. Само. Я перестал его ненавидеть. После его гибели. Года через три… Но и не забываю, как оказывается. Я нашел то, что можно назвать его могилой. Осевшая земля, колышек с едва различимыми цифрами на поржавевшей жестянке. Номер, под которым его схоронили. Еще одна отмаявшаяся, безымянная для случайных посетителей этого погоста душа.

Она у него маялась. Теперь знаю наверняка. Ну и что? И моя маялась. И мается. На то и есть она у человека. Но кто-то поскулит и перетерпит, а он глушил душу свою. И совесть. Потому что трус был? Потому что страшно было проживать дни, похожие друг на друга, мириться с мыслью, что не удалось, не состоялось и проходит безрадостно и надо тянуть свой воз незаладившейся жизни? Но у многих ли она иная? Может быть, лишь у того, кто не задает себе таких вопросов? Живет и живет себе, не теряя надежды на предстоящую радость или удачу, и уверен, что и то, и другое, и третье, и многое, что и удивит, и опечалит, и обрадует – все это не только когда-нибудь будет, но уже есть, происходит, и все понятно, близко, объяснимо, предсказуемо. И жизнь ведь вполне терпима, если немногого хотеть – ни любви вместо привязанности, ни признаний, ни денег, ни успехов всем на зависть. Мелко? Да уж ничуть не мельче, чем положить ее на то, чтобы доказывать свои права на исключительность, а потом стенать: не поняли, недооценили, недооблизали. Суета это.

Из всех умных книжек, начиная с Ветхого завета, можно вычленить немного рецептов здравого человеческого существования, не таких уж трудных для понимания, один из которых – смири гордыню, человек!

Но уж если так было невмоготу, закончил бы ее сам, способы всегда найдутся, честнее было бы. Так нет, жил так, что звериное будил в других, кто рядом был. Гадостное будил. Потому что все уже устали нести этот крест терпения и всепрощения. А он словно провоцировал пробуждение мерзкого. Провоцировал и, казалось, смотрел – долго ли, мол, смогут все быть такими вот чистенькими и добренькими. И позлорадствовать при этом – вот, дескать, и вы ничуть меня не лучше. Тем, видимо, и держался.

Жутко вспоминать сейчас, как жалел, что нет у меня пистолета, как представлял себе: идем мы с ним куда-нибудь в овраг распить бутылочку (на такое предложение он бы клюнул). Почему нельзя было выпить дома, я не задумывался. Да и не думал о деталях. Виделось только – овраг. Их много на наших окраинах. Огромных, глубоких, перепадистых, порожистых, с закутками, поворотами и тупиками, с лужицами и озерцами, сплошь заросших кустами, камышом, деревьями. Весна своей молодой зеленью не скрашивала жутковатую угрюмость этих оврагов, а зиме не хватало снега, чтобы прикрыть и выбелить ее. Казалось, люди, живущие в домах рядом с ними, никогда не подходят к своим окнам, чтобы не напитаться лишней мрачностью и жутью. Дикие, пустынные, забытые всеми места под боком у большого, шумного города. Видится, как мы выпиваем с ним, сидя на каком-нибудь поваленном дереве. Я встаю, чтобы вроде бы отойти по нужде за куст, за спину ему, вынимаю пистолет… Жутко представить…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.