– Что не спишь, Виталик? Скучаешь по любимой?

– Почти угадал. Я уже готов подняться и бежать к ней.

– Пойдем-ка покурим, друг мой, заодно и поговорим. Вышли из комнаты, на лестничной площадке закурили.

– Ты что на Нине жениться собрался?

– Еще не решил, но тянет меня к ней, как магнитом тянет.

– Тянет, так женись.

– Легко сказать: женись. А жить где? А семью на что содержать? Да и старше она меня на три года плюс дочь у нее растет.

– Так ты весь в сомнениях, товарищ старший лейтенант? Ну, сомневайся-сомневайся, тяни резину. Для женщин неопределенность – самая страшная штука. А если она сама начнет действовать?

– Что значит «сама начнет?»

– У женщин есть проверенный способ, забеременеет и поставит тебя перед выбором. Не согласишься с ней, она в партком, вот тогда вы, товарищ Шинкаренко, кандидат в члены ВКП(б), должны решить, быть вам с Ниной и партбилетом или без того и без другого.

Виталий мочал, жадно затягивался папиросой, докурил, прикурил другую.

– Раз тебя грызут сомнения – рви. Если сейчас мечешься, дальше, при первых семейных трудностях полное разочарование наступить может. Думай, дружочек, думай.

Докурили, легли в постели, но Шинкаренко так и не спал всю ночь. Дня три Виталий ходил мрачный и черный, как осенняя туча.

Экзамены сдали успешно, Виталий зашел сказать Нине, что увидятся нескоро, он уезжает домой за харчами.

Зимние каникулы короткие, а путь зимний не прост, снегу в тот год навалило много, сугробы на замерзшей Волге и на дороге. Путь домой на перекладных занял два дня, это не летом, когда сел на пароход рано утром, а к вечеру дома.

В кругу семьи студент оттаял, расслабился, любовные заботы ушли на второй план. Несколько дней Виталий валял дурака, но тут подвернулась попутная машина до Сталинграда. Родители снабдили сальцом, мясцом, мороженой рыбкой, прыгнул Виталий Карпович в кузов, завернулся в тулуп и с ветерком покатил в город. Олег, как всегда, был на месте, встретил, попировали, а на следующий день Шинкаренко опять загрустил.

– Что, Виталенька, не весел? Что головушку повесил?

– А ты будто не знаешь. Вот сомневаюсь, идти к Нинке или нет.

– Я тебе уже говорил, раз сомневаешься, значит, нет.

– Тебе легко сказать, а меня мука душевная гложет.

– Это оттого, друг мой, что ты только на Ниночку свою смотришь и многого вокруг не замечаешь. Ты хоть раз обратил внимание, как наша однокурсница Лида Поспелова на тебя смотрит. Вот возьми и приглядись к ней.

– А что приглядываться, я ее полтора года каждый день вижу. Ты что эту серую мышку мне в невесты прочишь? Да она и мизинца Нинкиного не стоит.

– Ах ты, оценщик мой скоропалительный! Я тебе уже много раз говорил, чтобы ты внимательнее был, голову включал. Если бы ты меня слушал, давно заметил, что Лида влюблена в тебя. Она на новогоднем вечере чуть не испепелила взглядами ненависти твою Нину. Посмотри на девочку попристальнее и увидишь, что у нее на голове корона, как у принцессы.

– Хватит болтать, Олег. Ты что хочешь сказать, что у нее отец король? Так наши родители в семнадцатом году всех царей и королей под корень вырубили.

– Отец у нее, конечно, не король, но тебе, как без пяти минут коммунисту, надо знать, что ее родитель, Василий Трофимович, второй секретарь обкома ВКП(б). Соображаешь?

– Ну и что?

– Да то! Давай-ка мы закончим этот разговор, рассудительный ты мой. Мне надоело учить тебя уму-разуму. Думай сам и сам решай. Ко мне со своими любовными вопросами больше не лезь.

Шинкаренко замкнулся и надолго, друзья это заметили, потому не задавали Виталию лишних вопросов, а несчастный парень, каковым он сам себя считал, часто уходил гулять один или лежал молча на койке. Его настроение было под стать мартовской погоде, промозглой и печально-туманной, однако учиться старался, а после занятий опять впадал в прострацию.

В начале апреля Нина сама пришла в институт, чтобы встретить Виталия после лекции.

– Здоров ли ты, Виталик?

– Да так… Голова все время болит…

– А сердце?

Студент опустил глаза, а Нине говорить ничего не надо было, она все прочла в потухшем взгляде любовника.

– Ну что же, выздоравливай, дорогой. – Она повернулась и пошла, легкая, как весенний ветерок, только слезы, предательские слезы заполнили глаза, текли по щекам, но Нина их не вытирала, очень не хотела, чтобы он узнал, что она плачет.

Душа Шинкаренко тоже заплакала. Ему хотелось побежать за ней, обнять, приласкать, но он стоял как вкопанный, пока любимая не скрылась за поворотом. В душе слабодушного парня поселилась смута, шел спор с самим собой.

«А правильно ли ты сделал, что не поговорил с ней начистоту?» – спросил первый.

«Да разве с ней поговоришь? Какова стерва! Не обняла, не приласкала, повернулась и завиляла бедрами. У меня душа два месяца разрывается, а она: «Здоров ли ты, Виталий?».

«Слышь, второй, кончай плакать. Лучше скажи: любил ли ты Нину?» – «А что, не любил? Вон как страдаю, белый свет не мил!» – «Да нет, парень, не любил. Себя ты любил в ее объятиях, выпить с ней любил, поговорить, насладиться ее стройным телом, забыться у нее на груди. А теперь тебя червь грызет, что она ушла от тебя и лишила всяких удовольствий». – «Да, нет. Это я ее бросил. Я! Сколько дней к ней не ходил». – «Не ходил, но ждал, что она придет сама, приласкает, отдастся. Она пришла, глянула тебе в твои лживые глаза, развернулась и ушла. Правильно сделала, что ушла. Ты тряпка. Ты ее не стоишь». – «Это я-то тряпка? Да я боевой офицер! Да я…» – «Да ты просто слабый мужик, слабый и трусливый. Воспитывай волю, брат».

Но так Шинкаренко терзался недолго, первый Виталий куда-то исчез из души и второму стало жить вольготнее, он рассуждал просто: «Исход в конечном итоге в мою пользу, а кто от кого ушел неважно, я же давно решил избавиться от этой назойливой бабы. Черт с ней, что она повернулась и пошла, я-то решение принял раньше, молча и интеллигентно, вот Нина и поняла, что спорить со мной бесполезно. Так что наша взяла, и все тут! Я победитель! Я мужик!»

Душа студента быстро успокоилась, он со рвением взялся за учебу, диву давались однокашники и преподаватели, как значительно повысил он уровень знаний по всем предметам, кроме английского, который давался ему плохо. Преподаватель иностранного языка волновалась больше Шинкаренко, она не знала, что делать. С одной стороны, она видела полное незнание предмета, с другой, существовал неписаный приказ ректора: фронтовикам особое внимание, они разбили фашистов, они победители, спасители Родины и знания в них необходимо вкладывать умело и чтобы ни каких отстающих не было. На выручку пришла студентка Поспелова, предложив индивидуально позаниматься с Виталием, и как же такой не доверить отстающего студента, она спокойно читает Шекспира в подлиннике.

– Итак, товарищ Шинкаренко, мы с тобой начнем учить язык не традиционным путем, не словами, а сразу предложениями. – Строго начала занятие Лида. – Тема сегодняшнего занятия – «знакомство». Начнем с приветствия.

Занятия были недолгими, но каждый день и каждый новый урок начинался с повторения предыдущего. Через месяц Виталий уже худо-бедно мог поздороваться по-английски, поговорить о погоде, о еде, о маршрутах транспорта. На летней сессии он обрадовал преподавателей знаниями иностранного языка на твердую тройку, но учитывая явный прогресс в языкознании, ему поставили «хорошо». Радостный Шинкаренко вылетел в коридор и расцеловал Лиду:

– Вы очень способная учительница, Лидия Васильевна!

– Вы тоже способный ученик, Виталий Карпович.

– А як же. Я уже одновременно на двух языках говорить могу. Хау ду ю дэньки буллы, – поздоровался студент с Олегом.

– Ну ты полиглот, брат! Однако сущность твоя хохлятская тебя не оставляет. Хау ду ю дэньки булы! Сам придумал?

Виталий кивнул.

– Голова! Да, главное, юмор в ней появился. А я к вам с предложением, давайте в кино махнем. Мне удалось пять последних билетов выкупить, берем еще двоих ребят и вперед, сеанс через час.