Вот в этот самый День Победы Красильников встретился с Олегом Боголюбовым, в то время, когда Нелюбин забыл о своем «подвиге» и совершал новые, раньше майор светиться не хотел, а подстраховка всегда выручала чекистов. За победителей выпивали в большой студенческой компании, было легко, как в довоенной юности, которую постоянно вспоминали. Посмотрел Красильников на студентов-фронтовиков, на их нерушимую дружбу, на их радость, вник в их мечты и планы и не стал портить Олегу настроение поклепом Шинкаренко, тем более Виталий показался ему простым, открытым парнем, ни как не похожим на клеветника. О протоколах Виктор решил рассказать другу позже, но при прощании посоветовал:

– Присмотрись внимательней к друзьям, Олежка, это не помешает. Особенно к Виталию присмотрись, ведь иногда простота бывает хуже воровства.

– «И вечный бой, покой нам только снится». Неужели поэт сказал это о вас, чекистах. Есть, товарищ майор, присмотрюсь. А ты почаще к нам приходи, а то я стараюсь стороной обходить вашу контору.

– Не бойся, защитим, главное, болтай поменьше.

Друзья обнялись на прощание. Чекист ушел, а студенты продолжали праздновать весь день, имели право, они тоже внесли свой вклад в Победу Родины. Уже поздним вечером изрядно подвыпившие ребята ввалились в буфет на станции Бекетовка, принять по чуть-чуть на ночь. Выгребли из карманов последние деньги, и Шинкаренко пошел делать заказ:

– Шесть раз по сто и пирожок.

– Тут на четыре пирожка хватит, товарищ офицер, не знаю, кто вы по званию.

– Старший лейтенант, красавица.

Девушка за стойкой буфета была действительно хороша, стройна, ясноглаза, быстра и весела. Она шустро разлила водку по рюмкам и скомандовала:

– Товарищ старший лейтенант, к столу шагом марш, я сама обслужу фронтовиков.

Виталий не успел присесть на стул, как на столе оказалась водка и тарелка с шестью пирожками.

– Ну вот! А говорила, четыре.

– Два пирожка – это мои поздравления вам, победителям.

– Спасибо, моя хорошая! Зовут-то тебя как?

– Нина. А вас?

– Виталий. Виталий Шинкаренко.

– Очень приятно, Виталий! – Нина улыбнулась, и студентам показалось, что тусклая лампочка, освещающая зал буфета, стала ярче.

Ребята по-быстрому «махнули» по сто, зажевали пирожками и уже было собрались уходить, как у стола появилась Нина. Она зашла со стороны Виталия и, нагнувшись, поставила на стол стаканы с чаем и немного сахара. Разгибаясь, девушка, будто невзначай, коснулась грудью плеча старлея и, не спеша, стараясь продемонстрировать свои женские прелести, пошла за стойку буфета.

– Да, Виталька, по-моему, ты покорил сердце буфетчицы. Придется тебе за чай рассчитываться, – подытожил Боголюбов.

Щеки Шинкаренко слегка подернулись румянцем, он еще не мог оправиться от ощущения прикосновения женщины, он готов был расплачиваться прямо сейчас.

Студенты допивали горячий чай, а Нина громко объявила:

– Буфет закрывается, я и так два часа пререработала в честь дня Победы.

Двое мужиков, сидевших за угловым столиком, поднялись и, покачиваясь, направились к выходу. Засобирались и студенты. Виталий не знал, что ему делать, поднимался, потом опять садился на стул.

– Всем на выход, завтра с утра занятия, отдыхать пора, – скомандовал староста.

Шинкаренко поднялся вместе со всеми.

– А ты куда собрался, отличник учебы? Кто за чай расплачиваться будет? Неужто Пушкин? – осадил его Олег.

Виталий развернулся и направился к стойке буфета, а Нина только этого и ждала.

– А ты догадливый, Виталий. Молодец!

Нина быстро задвинула засов на входной двери, поставила на стол две рюмки, водку, немного колбасы и хлеба.

– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, познакомимся поближе.

Знакомство, особенно его вторая часть, было бурным. В подсобном помещении буфета стоял топчан, на котором в перерывах отдыхали буфетчицы, так вот, это наспех сколоченное сооружение до утра скрипело, но выстояло, не развалилось.

На следующий день Виталий выглядел опустошенным, сидел молча и почти ни на что не реагировал. Товарищи старались его не трогать, а преподаватели не делали замечаний, все-таки День Победы праздник святой, праздник великий. С тех пор Шинкаренко стал часто посещать станционный буфет, они близко познакомились с Ниной, им хорошо было вдвоем, они чувствовали друг друга на расстоянии, сопереживали и радовались вместе. Приняла Виталия и дочь Нины, которой было шесть лет, родилась она в мае тридцать девятого, а папа ее погиб в сорок втором году.

Сдав летнюю сессию, Шинкаренко поехал домой в Николаевскую слободу, помогать родителям. Работал Виталий, не перегружая себя. Скирдовал сено, заготавливал с отцом дрова, растил с матерью овощи и делал заготовки на зиму. Каждодневный нетягостный труд, купание в Волге по вечерам оздоравливали и приносили хорошее настроение. Постепенно из головы парня уходила тревога о тяжких последствиях контузии, их просто не было, организм, как юности, был полон энергии, силушка с каждым днем прибывала.

Вере удалось несколько раз завлечь студента к себе. Но встречи их не были горячими. В самые сокровенные моменты Виталий вдруг вспоминал Нину, страсть исчезала, все опускалось внутри и снаружи, и он бежал от Веры. Женщина все понимала, хотя грыз ее душу червь сомнения, порой вспыхивала злость, но это скоро прошло. А Карп Петрович сказал жене:

– Ну, что я тебе говорил, Галю? Сынок-то наш Верке отлуп дал. Ни, не таку жинку нашему Виталику треба. Чую, серденьком своим чую, буде у него краля высокого полета.

– Да нам наплевать на полет. Треба, чтоб жинка его кохала, да нас хоть трохи уважала.

Незаметно для всех пролетел июль, Виталий начал сборы.

– Ты шо, сынку, так рано уехать хочешь, еще весь август впереди?

– Мама, я первого августа должен быть в институте, работать будем на стройках, Сталинград восстанавливать.

Студенты встречались после короткой разлуки, как родные, делились рассказами о доме, о родственниках. Один Олег Боголюбов из общежития не уезжал, некуда было, дом его в Нижнем поселке тракторного был полностью разрушен войной, там же погибли отец и мама. А младшая сестра и родная тетка жили в подвале большой «сталинградской семьей», где были вдовые женщины и их дети, где все общее – и обувь, и одежда, и радость, и горе. Олег радовался приезду ребят, все не один, есть с кем поговорить, с кем поделиться. Начались трудовые будни, веселые вечера, радовались, от того что город поднимался, рос, преображался, становился еще краше чем был.

Жизнь постепенно входила в мирное русло, хотя трудовые будни были не легче, чем фронтовые. Трудились по двенадцать часов в день, иногда и больше, с учетом дополнительных работ на строительстве и благоустройстве. Однако молодость, задор и мечты о будущем стирали на нет всю усталость, все рвались только вперед, только к победам.

В сентябре начались занятия, Виталий все реже и реже бывал в общежитии. После учебы подготовится с ребятами к следующему дню и бегом к Нине, которая всегда ждала, которая любила. Студенты уже собирались вынести койку Шинкаренко из комнаты, все свободней будет, но староста возразил:

– Подождите, друзья мои, время трет камни, вода их точит. Кто из вас может сказать, что будет завтра? Все в жизни бывает, даже снег в начале лета выпадает. Не спешите, поживем, увидим.

А время шло. Веселой студенческой компанией встретили Новый 1946 год. На празднике блистала Нина, расцветшая, как маков цвет, что случается с женщинами до тридцати лет при хорошем муже. Она заметно выделялась на фоне застенчиво-угловатых студенток. Нина понимала, что королева бала она, ее очи блестели, что туманило сердца парней. Виталий очень гордился любимой женщиной, не отходил от нее ни на шаг, девушек-однокурсниц он просто не замечал.

Началась зимняя сессия, Шинкаренко вернулся на свою койку в общежитии, вместе с друзьями готовились к экзаменам. Одним поздним вечером, когда уже все похрапывали во сне, Олег услышал, что Виталий, ворочается с боку на бок и вздыхает.