В половине десятого утра Хенесс вошел в его квартиру. И увидел там то, что прежде всего ожидал увидеть. Порядок.

Брюнет был маньяком чистоты. Хенесс начал осматривать все тщательным образом. Хотел ли он найти какие-нибудь доказательства того, что брюнет был именно т е м человеком? Пожалуй, нет. Вряд ли бы он стал хранить дома предметы, прямо указывающие на него. Тогда что? Это должна быть такая маленькая вещица. Своего рода талисман. Символ разрушения. Что-то зашифрованное и на первый взгляд бессмысленное. Осколок иного бытия. Хенесс был очень внимателен к таким мелочам. И здесь не могло быть ошибки. Он чувствовал, что брюнет чем-то похож на него. Может быть, стремлением к уединению, которое становилось сутью жизни? Ему самому было все труднее поверить, что когда-то он жил по-другому.

Хенесс пробежал взглядом корешки книг в книжном шкафу. Большинство составляли различные труды по анатомии, психологии, биохимии, физиологии, специальные медицинские сборники. Из знакомых по университету книг Хенесс отметил только «Историю упадка и разрушения Римской империи» Эдварда Гиббона. Вне всякого сомнения, брюнет был человеком науки, но это отнюдь не означало, что он не вел двойную жизнь.

Хенесс попытался вспомнить, кем работал тот, первый, с узкой бородкой и маленькими пронзительными глазками. Кажется, он занимался коммерцией. А этот желтокожий убийца детей? Он был фармацевтом. Тот, кучерявый, смуглолицый, был всего лишь посыльным. Он видел Хенесса выходящим из подъезда и был застрелен двумя выстрелами в упор. Как потом выяснилось, кучерявый, кроме того, занимался распространением наркотиков. Очень долго Хенесса мучил один вопрос: выстрелил бы он в кучерявого, если бы не видел того на фотографии вместе с фармацевтом, которого он убил за пять минут до этого? В тот момент он среагировал мгновенно. Это становилось условным рефлексом. Кучерявый был одним из т ех людей. Кроме того, он видел Хенесса. Это была необходимая мера. Но если бы там был д ру го й человек?..

Он взял одну из книг, раскрыл, пролистал несколько страниц. фронтальный разрез черепа, сагиттальный разрез, лобно-теменной шов… сухие, бесстрастные анатомические термины: fasies temporalis, fossa submandibullaris…

Веками люди пытались проникнуть в собственную сущность. Но, разложенная на составные, выверенная как на аптекарских весах, природа человека не стала ближе и понятней. Она как бы приняла иную форму, абсурдную и ускользающую. Любые попытки прикрыть ее голой невразумительной истиной выглядели нелепо.

Хенесс взял еще одну книгу. Только раскрыл – и на ковер упали несколько фотографий. Он подобрал их. На одной увидел брюнета в компании мужчин. Они были одеты в белые халаты. Еще несколько групповых фото. А вот на этой брюнету было лет семнадцать. Рядом с ним девочка лет двенадцати. Что-то знакомое в глазах. Он где-то видел ее? Вряд ли такое может быть. Он внимательнее вгляделся в черты ее лица. Они, безусловно, слегка повторяли черты лица брюнета. Скорее всего, это его сестра. Поэтому она и показалась знакомой. Он хотел поставить книгу на место. В сознании прокрутился вчерашний вечер. Женщина, входящая в подъезд этого дома. Его любовница. Она? Хенесс еще раз посмотрел на фотографию, мысленно расправив девочке волосы. Если еще убрать присущую этому возрасту угловатость… Это она. Он был уверен в этом. Но тогда… она не может быть его любовницей? Хенесс почувствовал волнение. Нужно как можно скорей уйти отсюда. Он захлопнул за собой дверь, прислушался. Лифт был где-то наверху. Он быстро спустился по лестнице и вышел на улицу. Пройдя сотню метров, подошел к телефону-автомату. Снял трубку, опустил жетон, набрал номер. Его звонка ждали. Но пока он не мог сообщить ИМ, что все закончено.

Через пять минут он вошел в кафе на углу огромного небоскреба. Наверное, у него есть еще два-три дня. Потом ОНИ начнут беспокоиться. Официант принял у него заказ. Хенесс задумчиво смотрел через широкое окно на улицу. Он до сих пор не решил, что ему следует делать. На том конце провода поинтересовались, как обстоят дела. Он дал понять, что развязка близка. На самом же деле он не был в этом уверен. Он чувствовал себя не готовым. Что будет, если он откажется? Такого прежде не случалось. Он не имел никакого понятия, как к этому отнесутся.

Официант поставил перед ним на стол тарелки с едой, бутылку вина. Пожалуй, одну вещь Хенесс знал наверняка. Он хотел получить подтверждение. Он хотел знать точно: был ли брюнет т е м человеком. Впервые на семь лет он начал сомневаться. Конечно, у него не было никаких конкретных причин, и тем не менее. Может быть, это от нервов? Никогда раньше он не задумывался над этим. Но что-то надо предпринимать. Он понимал, что не получит никакого подтверждения, это просто невозможно будет сделать. Хенесс находился на том уровне, где само положение не предполагало подобных случаев. Все очень просто. Вопросы такого рода – это табу. Даже больше. Эту тему, в сущности, нельзя было даже назвать запретной. Ее просто не было. И все же он имел дело с фактами. Но нет такого человека, который без согласования с НИМИ выдал бы ему нужную информацию. Фотографии с последствиями взрыва в супермаркете, хранившиеся у него семь лет назад, были необходимы ему как ключ, с помощью которого он открыл замок. Это было понятно всем, кто заинтересован в этом кроме него. В принципе, такие ключи давались каждому, кто учился ходить. Теперь для него это время прошло. Его уровень предполагал высокую организацию и профессионализм. Было и кое-что еще. Он отдавал себе отчет в том, что, один раз засомневавшись, он, по существу, вынужден будет признать, что ОНИ могли ошибаться. Но это-то как раз и было самым невозможным. Во всем этом строгом, отлаженном механизме не могло найтись места даже для маленькой неточности, поскольку речь шла о человеческой жизни.

Служащий банка Родс, маленький человек с внешностью, напоминавшей облик одного из великих комиков прошлого века, по вечерам обычно прогуливался в парке со своей собакой породы доберман-пинчер. Вся прогулка продолжалась примерно час. Полчаса от его дома до парковых аттракционов и назад. Этот вечер был похож на предыдущие. Родс дошел до аттракционов, чуть задержался, прислушавшись к какому-то невнятному шуму, доносившемуся из-за деревьев, и уже собирался идти домой. Внезапно его собака натянула поводок и буквально потащила Родса в сторону площадок для развлечений. Он попытался придержать ее, решив, что она бросилась за кошкой. В собаку точно бес вселился. Родс крикнул на нее и в следующую секунду почувствовал, что падает, зацепившись ногой за корягу. Собака вырвалась и исчезла в кустах. Он услышал ее лай, перешедший в судорожные всхлипывания, потом все стихло. Поднявшись, Родс прошел вперед. Выйдя из-за деревьев, он оказался перед чертовым колесом. В первые мгновения Родс ничего особенного не заметил, озабоченный поисками собаки. Затем, как от внезапного толчка, замер.

Чертово колесо крутилось. Это было довольно странно, поскольку уже стемнело, а аттракционы закрылись часа два назад. Он осмотрелся, надеясь увидеть кого-нибудь из служащих. Вокруг не было ни души. Он позвал собаку. Ее тоже не было видно. Родс еще раз взглянул на крутящееся колесо и тут только заметил, что в одной из кабинок сидит человек.

Чертово колесо было огромным, и поэтому невозможно было все сразу разглядеть. Кабинка с человеком только начала спускаться с высоты. Родс, раздраженный пропажей собаки, решил подождать этого любителя ночных развлечений. Он зашел за ограду, по-прежнему оглядываясь вокруг. Собака не могла так просто потеряться. Должна вернуться, думал Родс.

Кабинка с человеком почти поравнялась с землей.

– Послушайте… – сказал Родс, подойдя ближе и чувствуя, что язык прилипает к нёбу.

Человек сидел, откинувшись назад. При свете фонарей Родс увидел, что глаза его закрыты и лицо напоминает карнавальную маску, вроде тех, что он недавно видел по телевизору. Показывали какую-то театральную постановку. Люди в странных одеждах и масках бродили по сцене. Один из них, в самой ужасной маске, время от времени появлялся как будто из-под земли и утробным голосом обрекал кого-нибудь на смерть, несчастье, сумасшествие. Все это Родс припомнил в какую-то долю секунды, глядя на незнакомца. Он понял, что тот мертв. Во всем этом было что-то неестественное, совсем как в той театральной постановке.