© ГБУК «Издатель», оформление, 2018

© Зайцев А., 2018

Этот человек был достаточно пунктуален. Хенесс посмотрел на часы. Без одной минуты семь. Сейчас он должен выйти из дома. Двери подъезда открылись. На улицу вышел среднего роста мужчина лет тридцати с небольшим в строгом темном костюме. Сейчас он перейдет дорогу, направляясь к ближайшей станции метро. Отсюда до нее около километра. У мужчины был автомобиль «вольво» бежевого цвета, но он никогда не ездил на работу на машине. Почему? Возможно, ему хотелось по утрам пройтись пешком. Возможно, он не любил пробки. Они вносили бы определенную дисгармонию в его отлаженный распорядок. Так или иначе, этот человек, сам того не подозревая, давал возможность Хенессу наблюдать за ним в толпе. Несколько раз он провожал его на работу. Естественно, они садились в разные вагоны метро. Хенесс никогда не спешил выйти первым. Он знал, что человек, за которым он наблюдал, не любит давки и суеты. У него всегда оставалось время. Пятнадцать минут до станции метро. Пятнадцать минут езды. И снова пятнадцать минут ходьбы. Без четверти восемь он входил в огромное здание, стоявшее несколько в стороне от остальных домов. Хенесс знал, что вновь увидит мужчину в половине шестого, если… Что если?

Они вместе дошли до станции и спустились вниз. Поезд только что отошел. Через три минуты будет следующий.

Хенесс остановился метрах в десяти от мужчины, ненавязчиво разглядывая его. Красивый брюнет, всегда тщательно выбритый и аккуратный во всем, начиная с одежды и кончая прической. Подозревал ли он о том, что в его жизни появился кто-то, следящий почти за каждым его шагом и отсчитывающий часы до одного-единственного мгновения… Почему утро не подходило? Тот же самый маршрут будет и вечером. Хенесс не смог бы определенно сказать почему. Это из области интуиции. Наверное, все дело в том, что утром люди более собранны и внимательны к мелочам. Любая, самая незначительная на первый взгляд ситуация гораздо четче откладывается в памяти. Утром каждый заполняет собой пустоту, возникшую после ночного декаданса.

Подошел поезд. Они сели, как обычно, в разные вагоны. Хенесс окинул взглядом соседей. Это становилось привычкой. Надолго ли? Толстый мужчина развернул газету, уткнувшись ему в плечо. Хенесс скосил глаза вправо. Крупные заголовки проблемных статей, информация, реклама… Толстяк перевернул газету. В самом низу – колонка криминальной хроники… Вчера, в восемь часов вечера, с моста напротив Дома искусств бросился в канал абсолютно голый мужчина. Свидетели утверждают, что в таком виде он прошел по набережной. Тело самоубийцы выловлено. Установление его личности вызывает у полиции затруднение. Проба крови на алкоголь оказалась отрицательной. Версия о том, что он сбежал из психиатрической клиники, не подтвердилась…

Они вышли из метро. Брюнет остановился у табачного киоска, купил пачку сигарет и сразу же закурил. Хенесс подошел к нему с незажженной сигаретой. Их взгляды встретились. Прикурив, Хенесс поблагодарил его кивком и некоторое время смотрел ему в спину. Сегодня он не будет провожать его дальше. Подождет до вечера. Сколько у них еще оставалось времени? Хенесс усмехнулся. У них. Это слово обладало завораживающей глубиной. Сейчас они представляли неразрывное целое, единую оболочку, разрушить которую может только смерть. Пару минут назад он нарушил одно из незыблемых правил игры. Дал возможность этому человеку прямо взглянуть в свои глаза. Почему он это сделал? Трудно сказать. Это было искушение, соблазн, может быть, что-то еще.

Он не знал точно. За семь лет у него не раз возникало подобное желание, и вот только сейчас он позволил себе это…

Без четверти шесть Хенесс бесстрастно наблюдал за тем, как брюнет вошел в подъезд дома, в котором жил. Спустя несколько минут Хенесс увидел молодую красивую женщину, вышедшую из такси. Она вошла в этот же подъезд. Это была его любовница. Пару раз Хенесс видел их вместе на улице. Странно, ему вдруг стало казаться, что она тоже входит в их целое. По сути, это так и было. Если она любит брюнета, его смерть вызовет в ней боль, но… как бы это сказать? Хенесс чувствовал, что не совсем равнодушен к ней. И это было плохо, очень плохо. У человека, которого он застрелил два года назад в городском парке, тоже была любовница. Чувственная, латиноамериканского типа. Она наверняка вызывала желание в любом мужчине, который видел ее. Хенесс вспомнил, что в тот вечер, когда он уходил по парку с места убийства, он услышал визг собаки. Это вызвало в нем нервную дрожь. По странной ассоциации он представил себе эту женщину. Как если бы это она визжала над трупом любовника.

Хенесс закурил. Не было смысла больше находиться здесь. Он вышел из-под арки старого дома и медленно пошел по улице. Оборванный нищий, как зачарованный, смотрел на его сигарету. Хенесс вынул пачку и отдал ему. При этом он почти инстинктивно постарался, чтобы его не коснулись пальцы нищего.

Он вернулся в свою квартиру, которую снял неделю назад по объявлению в газете. Она находилась на седьмом этаже шестнадцатиэтажного дома. Раздевшись, он принял ванну, потом заварил себе кофе. Была одна вещь, немного смущавшая его. Человек, за которым он наблюдал вот уже несколько дней и которого должен был убить, практически не имел ни с кем контактов, кроме любовницы. Хенесс отдавал себе отчет, что в принципе это ни о чем не говорило, и все же… Трудно было сказать, что именно его здесь не устраивало. В конце концов, это не должно его касаться. Человек имел свою личную жизнь, свои странности, которые, может быть, и делали его т е м с а м ы м человеком. К тому же это была область, вступать в которую обычно не рекомендовалось. Это была слишком тонкая материя, над причудливостью форм которой рассуждали другие. И все же, и все же. Пожалуй, дело было в том, что Хенесс слишком хорошо успел узнать некоторых людей, которые занимались тем же, что и брюнет. Они вели несколько иную жизнь, чем этот человек. Они были контактны, общительны, у них было много знакомых в разных слоях общества. Они не стремились к упорядоченности своей жизни, возможно, это происходило потому, что внутри каждого из них сидел зародыш разрушения. Хенесс считал, что уже определил для себя этот тип людей, даже не столь двойственных, как это было принято думать. Выходит, это не совсем так? Завтра он должен позвонить. ОНИ ждут его сообщения. Но, возможно, э то произойдет не завтра. Когда же? По опыту он знал: чем скорее, тем лучше. Всегда существовала вероятность того, что к человеку может возникнуть внезапная симпатия. Это приходит ниоткуда. Но если это произойдет, считай, ты сошел с дистанции. Это можно назвать недостатком профессионализма. Второе правило игры заключалось в том, чтобы случайно не заговорить с этим человеком. Лучше всего не слышать его голоса. Глаза и голос – как раз то, что дольше всего сохраняется где-то внутри тебя.

Семь лет назад Хенесс держал постоянно с собой несколько фотографий. Там были сняты последствия чудовищного взрыва в супермаркете… исковерканные тела людей среди рождественских подарков… Последний раз он просматривал их за час до того, как нажал спусковой крючок. Человек, которого он застрелил первым, вошел в кабину привокзального туалета… Газеты написали, что его убил кто-то из своих. Потом последовала цепная реакция убийств. В нескольких случаях ответственность за это брали на себя представители некоторых террористических группировок. Но Хенесс знал, что это было далеко не так.

Он налил себе еще одну чашку кофе. Чем официально занимался брюнет? Это огромное здание в форме тетраэдра, окруженное парковой зоной, было, кажется, чем-то вроде исследовательского центра. Брюнет работал там. Кем? Хенесс не мог объяснить, почему это его интересует. Все эти вопросы о месте и характере работы были излишни, не имели никакого смысла, в какой-то степени даже мешали. Это была условность, о которой следовало забыть. Но ему хотелось это знать. Впервые он как-то отчетливо осознал, что его раздражает эта неизвестность, являющаяся частью его работы, эта запрограммированность действий, некий механизм, который приводится в движение где-то по ту сторону доступной ему истины. Думать о себе всего лишь как о машине для убийств? Находить оправдание в необходимости? Хенесс поставил пустую чашку на столик. Возможно, ему не следовало нарушать первое правило. Возможно, он слишком затянул со всем этим, возможно… Он усмехнулся. Так или иначе, ему придется узнать поближе жизнь этого человека. Конечно, тем самым он невольно нарушает заведенный ход тайного механизма, но теперь уже ничего нельзя было поделать. Сомнение, как ржавчина, проникшая внутрь, пожирает собранность и осторожность.