Полезла в сеть, посмотрела, какие постановки идут в театрах, не нашла ничего интересного. Переоделась, вышла на улицу. Наша квартира расположена в VII округе, на тихой улице Валадон, в полусотне метров от улицы Гренель. Место удобное: метро недалеко и во дворе есть стоянка для автомобилей. Звуки с улицы Гренель доносятся, но приглушенно. Вышла на Гренель, прошла квартал в сторону бульвара Тур Мобур, это полсотни метров, остановилась на углу улицы Кле. Вот сюда я убегала в конце 1999 года на свидание с Родриго, когда Франсуа отправлялся на лекции. Родриго ждал обычно за углом, на улице Кле. И потом мы либо уходили в кафе Le Petit Cler, на противоположной стороне этой же улицы, либо уезжали к Родриго, если у меня было много времени. Как давно это было, какая я была глупая. И не только потому, что предпочла недалекого франта доброму мужчине, солидному ученому. Потому, что, убедившись в никчемности Родриго, его изменах, призналась мужу в совершенном. Поставила его в глупое положение. Ведь ему почти сразу рассказал о наших встречах с Родриго один из приятелей Франсуа, живущий в соседнем доме и регулярно посещающий это же кафе. Франсуа легко мог бы убедиться в моей измене, но он предпочел сделать вид, что ни о чем не знает, надеялся, что мое увлечение пройдет.
И только после моего признания вынужден был мягко сказать мне, что каждый человек совершает ошибки. Но ради ребенка, ради нашего Пьера, стоит прекратить это, как он назвал тогда «заблуждение». А я встала на дыбы, сказала, что не могу так. Отказалась от всего и через два месяца уехала в Израиль.
Теперь я только пожала плечами. Ведь если бы я не уехала тогда, не встретила бы Игоря, не было бы у меня тех прекрасных дней, которые мы провели вместе. Прошла дальше по Гренель, дошла до сквера перед Домом Инвалидов. Хотела вернуться к станции метро «Латур Мобур», но передумала и отправилась домой. Но дома тоже нечего делать. Открыла дневник, теперь это мое постоянное прибежище.
16.08.11, четверг. Лимере.
Уехала вчера вечером Анна, осталась я в Лимере одна.
Даже Мариус стал реже заходить, ведь скоро сбор винограда, у него очень много забот. После обеда открыла дневник, думаю, что записать. Писать нечего. Такое впечатление, что и дальше мне нечего будет писать. Зря затеяла этот дневник, думала о нем, как о хранилище информации о моей жизни.
Нет, книгу воспоминаний не собираюсь писать, просто хочется сохранить для себя все самое интересное. А откуда взять это интересное, если жизнь серая и беспросветная? К тому же начала писать с двухтысячного года. А где мои ранние впечатления? Ведь что-то было со мной интересное в Питере, да и во Франции не все было мрачно, радовалась несколько лет свободе. Нет, не свободе отношений с Родриго, будь он неладен.
Сначала радовалась прекращению опеки матери, потом тому, что не нужно думать о деньгах, потом, после рождения Пьера, радость материнства. Но как это записать? Попробовала что-то написать на отдельных листках. Строчила о Питере с полчаса. Исписала два листа. Прочитала и порвала – серость и на бумаге остается серостью, хорошо, что не испортила страницы дневника. Кому нужны тогдашние мои переживания, мои мечты быть писательницей? Пора возвращаться в Париж.
05.09.18. Париж.
Отложила в сторону дневник. Мысленно вернулась к временам 1994–1997 годов. Тяжело вспоминать все мои тогдашние метания. А ведь временами казалось, что вот он, тот путь, который приведет меня пусть не к славе, то хоть к внутреннему примирению с самой собой. Сначала это была поэзия. Тогда я несколько раз прочитала все томики Мюссе, хранящиеся в великолепной библиотеке Франсуа. В университете я больше ценила поэзию Бодлера, на Мюссе почти не обращала внимания. Разве что интересовалась его отношениями с Жорж Занд. А здесь меня привлекла его ранняя поэзия. У Франсуа не было первых изданий ранних книг Мюссе, но издания пятидесятых годов XIX века стояли на полке, не говоря уже о современных книгах. И я зачитывалась его «Испанскими любовными песнями», «Испанскими и итальянскими повестями». Была очарована его изумительным французским. Ведь в России читала переводы на русский язык.
Ночами, у постели Пьера, когда он засыпал, писала стихи. Но ни Испании, ни Италии я не знала, писала что-то с туманным намеком на Россию, Ленинград. Тогда он еще оставался для меня Ленинградом. Нет, никому не показывала их. Но однажды прочитала заново и ужаснулась – посчитала слепком со стихов Мюссе, но на корявом французском языке. Тогда я их не порвала, просто засунула в нижний ящик стола.
А потом был период рассказа. Почему-то выбрала сюжет прощания рыцаря с девушкой. Он отправляется в поход с отрядом сеньора и не верит, что вернется живым. Объясняется девушке в любви, но умоляет ее не губить себя, найти счастье с другим. Полная глупость. Но тогда я так не думала. Обдумывала много дней, благо, когда Франсуа уходил на лекции, было много свободного времени. Высокопарные длинные фразы, многократное повторение слова «любовь» в одном абзаце. Мне это казалось красивым. Написала три страницы их диалогов и вдруг поймала себя, что заимствовала идею из стихотворения Мюссе «Песнь Барберины». Не понимала тогда, что не так важен сюжет, как исполнение. Правда, исполнение было ужасным… Рассказ отправился следом за стихами.
С пьесой я провозилась более полугода. Выбрала местом действия Флоренцию XVI века. Естественно, сюжет был связан с семейством Медичи. Главная героиня – Камилла Мартелли была представлена мной благородной юной девушкой, боровшейся за свою любовь к пожилому герцогу Козимо I с отвратительной интриганкой Элеонорой дельи Альбицци. Там было замешано все: ужасная смерть Марии Медичи, полюбившей пажа; конфликт Гарсии и Джованни Медичи, закончившийся гибелью обоих; смерть Леноры Толедской, задушенной Пьетро Медичи. Но главным стержнем интриги были попытки Элеоноры дельи Альбицци опорочить Камиллу. Не стеснялась сдвигать события, изменять их в соответствии со своей задумкой. И завершала пьесу заточением герцогом Франческо Медичи Камиллы в монастырь после смерти Козимо.
Меня не смущало, что я брала многое из «Лоренцаччо» Мюссе: обращения персонажей друг к другу, термины. Даже описание одной из смертей скопировала у него. Но написала только первое действие и эпилог. Отвлеклась на продумывание и рисование костюмов героям. Отвлеклась надолго. И постепенно, рисуя все более разнообразные костюмы, охладела к пьесе. Удивительно, но если стихотворения и рассказик я не показала Франсуа, то первое действие решилась представить ему. Наверное, хотелось похвастаться эскизами костюмов. Но до этого дело не дошло. Погладив свою бородку, Франсуа тихо заметил мне:
– Ты отражаешь здесь наши отношения? А кто у нас Элеонора дельи Альбицци?
Господи, ничего подобного я не хотела, даже не задумывалась над тем, что разница в возрасте Камиллы и Козимо как раз была равна нашей с Франсуа. Вспыхнула, яростно закрутила головой:
– Что ты! Нет, нет! Это случайное совпадение. Я хотела, чтобы ты посмотрел мой язык пьесы, мой французский.
– Почти нормальный язык, но несколько устаревший. Впрочем, ты ведь описываешь XVI век. Может быть, можно было бы еще больше архаизировать его. Обожди, ты используешь язык Мюссе? Вот это выражение…
Показал мне фразу, которую я, точно, слямзила из «Лоренцаччо». Не удивительно, ведь мой Франсуа серьезный специалист по французской литературе XIX века. И я скисла после этого. Даже перестала рисовать эскизы. Правда, один из нарядов заказала, добилась, что его исполнили точно в соответствии с моим эскизом и покрутилась в нем перед Франсуа. Он посмеялся очень добродушно, хвалил меня.
Почему-то в дневнике опять большой разрыв.
16.01.12, понедельник. Париж.
Когда мне в Париже безрадостно, я вспоминаю зиму 1993/1994 года. Ту зиму я провела вместе с Франсуа, сначала только в походах по театрам, концертным залам, ресторанам, а потом, с февраля, мы стали жить вместе. Я и теперь на зиму уехала в Париж. Что мне делать зимой в Лимере? Хоть иногда приезжает на уик-энд Пьер. А на каникулы я всегда стараюсь заполучить его к себе, любыми способами. В конце октября он заскочил в Париж только за деньгами и уехал с друзьями в Германию. Но все рождественские каникулы Пьер провел в Париже.
