В оформлении обложки использована картина Sefedin Stafa «Fedio Eimi»

© Койфман А. А., 2020

© Sefedin Stafa, 2020

© Оформление. ООО «Свиньин и сыновья», 2020

Когда я написал первый вариант этой повести, две мои постоянные читательницы резко критиковали ее. Им не нравилась героиня, не нравилась в принципе возможность близких отношений пары, в которой женщина значительно старше мужчины. Их замечания как будто говорили: «Как так? Мужчина должен быть хоть немного старше своей спутницы».

Почему?! Почему не может быть наоборот, если им двоим хорошо вместе. Есть известные примеры. Агата Кристи в возрасте сорока лет вышла замуж за двадцатишестилетнего археолога Макса Мэллоуна. И они прожили вместе сорок один год. Не буду упоминать президента Франции Макрона и его прелестную супругу. Есть и не очень удачные судьбы – тридцатисемилетняя Неелова и двадцатиоднолетний Каспаров не смогли удержаться вместе больше двух лет. Но там большая вина мамы Каспарова. Да и среди моих знакомых и их друзей имеются такие примеры. Почему женщина должна стесняться своего молодого друга? Были и замечания от третей читательницы, с которыми пришлось согласиться. Надеюсь, что новый вариант представленной читателю повести, немного объяснит этот относительно новый феномен, новый тренд.

Все имена и фамилии действующих лиц изменены. За случайное совпадение фамилий с реальными лицами автор не несет ответственности.

18.07.18, среда. Лимере.

Наверное, это случайность, но вечером, когда переделала все домашние дела, села в кабинете за столик у книжных полок и хотела найти что-нибудь давно нечитанное, на глаза попалась моя толстая тетрадь-дневник, в которую я заносила когда-то все события дня, свои мысли, переживания. Впрочем, когда-то – это не совсем верно. Ведь последний раз я обращалась к дневнику всего лишь года полтора назад. Взгляд скользнул дальше, продолжая поиски забытого, и сразу же вернулся назад.

Лениво взяла тетрадь в руки, открыла последнюю исписанную страницу. Да, последняя запись сделана 3 января 2017 года. Проглядела несколько строк. Ерунда, впечатления о праздничном столе. Ленивые, скучные впечатления о скучном походе втроем в ресторан, где мы отметили наступивший Новый год. Это было в Бельгии, в скучнейшем городке Генте. Мы тогда здорово поддали, делали вид, что нам весело. Мы – это я, Анна из Англии, всегда забываю, как называется ее деревушка, где она теперь мучается, и Мари из Питера. Почему мы попали в декабре в Гент – не помню. Кажется, это Анна, когда устроили видеоконференцию, предложила уехать на Новый год в глушь. Я еще посмеялась тогда: «В тайгу что ли?» А Мари парировала: «Холодно в тайге сейчас. Лучше в Европу закатить». Тогда и решили, что Гент самая подходящая глушь. Наверное, были неправы, на Рейне можно найти более глухие места. Но думать, выбирать было лень, так и решили.

Заглянула в начало. Сморщилась – дневник открывается записью от 17 июля 2012 года. Много самобичевания.

Да, помню, я тогда, после разрыва с Игорем, укатила из Рима к себе во Францию, злая на себя как черт. На то, что не могу выбросить его из головы, из жизни. Надеялась, что у своих виноградников остыну, забуду его наконец. Зачем мне портить ему жизнь, зачем навязывать свое присутствие? Закрыла тетрадь, закрыла глаза, вспоминаю. Не вышло тогда забыть, даже дернулась однажды позвонить ему, но остановилась. А потом, в октябре, укатили с Анной и Мари в Ниццу, хорошо отдохнули, но все испортила дурацкая история с Тадеушем. Бр-р-р, как вспомню, так вздрогну, неприятно ощущать себя полной дурой. Но что было, то было.

Не захотела вспоминать, начала искать предыдущую тетрадь. Тетрадь нашлась, засунула я ее между томами Фейхтвангера. Почему и когда – не помню. Открыла, полистала, вчитываясь в некоторые строки… Наткнулась на слова о том, как в Париже перед отъездом в Израиль порвала и выбросила в мусорное ведро стихи, неоконченные рассказ и пьесу, записки о Мюссе, мои эскизы костюмов к пьесе. Все, что накопилось за несколько лет шатания от одной идеи к другой. Тогда все это показалось мне неестественным, надуманным. Но и не могло у меня быть иной реакции на эти попытки творчества – слишком резкий предстоял переход от обеспеченной жизни к неизвестности.

Закрыла тетрадь, задумалась. О чем? О своей несуразной жизни. О том, что не сделала ничего из того, о чем мечтала в школе и университетах. О ненаписанной книге, о забытом уже замысле исследовать творчество Мюссе и найти прототипы возлюбленных его главного героя. Тогда, в Париже, я пыталась писать, не имея никакого жизненного опыта, опираясь только на мнения и мысли, почерпнутые из множества прочитанных книг. А теперь? Теперь, когда судьба достаточно поиграла мною, есть ли у меня опыт, есть ли у меня что-то, что следует сказать другим? Ведь вот, передо мной материал реальной жизни. Это не выдумки праздной девицы, молодой заботливо оберегаемой мужем мамаши. Но будет ли моя жизнь интересна кому-то? Что я скажу нового, описывая свои блуждания? Не покажется ли моя так безрадостно завершившаяся любовь к молодому художнику очередной прихотью обеспеченной женщины не первой молодости? Не знаю, но буду пытаться. Пытаться, даже если это останется только книгой в одном экземпляре, только для меня. Ничего не изменю в записях дневника, но попытаюсь осмысливать, почему я писала именно так. И буду сразу переносить все в компьютер. Кстати, нужно бы и в Париже установить комп, не таскать же его с собой.

18.07.18. Лимере.

Так как я пишу в основном о себе, то, наверное, нужно представиться. Мне сорок пять лет, вдова уже девять лет. Неяркая шатенка, никогда не пыталась перекраситься в блондинку или брюнетку. Чуть выше среднего роста. Да, забыла – шестьдесят два килограмма. Все мои попытки вернуться к прежним, естественным шестидесяти килограммам пока безуспешны, к сожалению.

Я записи начала делать в двухтысячном, когда уехала от Франсуа. Было плохое настроение, тяжело переживала неустроенность жизни в Израиле. Ведь дура была, не желала ничего принимать от Франсуа, хотя он искренне хотел помочь мне. Почему-то считал себя виноватым, хотя винить во всем надо было меня, надеялся, что вернусь к нему. Тогда, в двухтысячном, хотела самостоятельно пробиться в жизни, хотя и не представляла, что и как для этого нужно делать. Первый год был кошмарный. В Израиле одновременно оказались десятки тысяч таких, как я: из больших городов, с высшим или неоконченным высшим образованием, из хороших семей, с большими претензиями к жизни, так как мнили себя особенными. Но реально мы не обладали востребованными в Израиле профессиями: филологи без знания иврита, искусствоведы, музыканты. Тогда даже инженеры не могли найти работу по специальности. Что уж говорить о таких, как я. Девушки и женщины из маленьких городков Украины и Белоруссии легче адаптировались – сразу искали места продавщиц, шли мыть полы, ухаживать за стариками.

Мне, репатриировавшейся из Франции, пришлось не сладко, ведь там я не работала ни дня. Муж – профессор Сорбонны из обеспеченной семьи – имел высокооплачиваемую работу, квартиру в Париже, дом и приносивший приличный доход виноградник на Луаре. Он не хотел, чтобы я работала, а мне это казалось естественным.

Открыла первую страницу дневника – какие-то банальности, жалобы на соседей марокканцев, подсчеты денег. Полистала дальше – ведь самой понятно, что ищу. Вот оно…