Марианна молча слушала — ей казалось дикостью многое из того, что говорил Ансельмо, но его голос и его рассуждения завораживали. Не то чтобы он мог убедить ее в своей правоте, но было интересно вникать в это все, узнавать изнутри. И его позиция нравилась ей почему-то больше, чем насмешки Энрике. Потому что он был честен с самим собой и миром, это тореодор, будто бы явившийся из славного прошлого Испании.

— Но я могу понять защитников, которые говорят о страданиях животных. Мне тоже не доставляет радости убивать, но иберийские быки выращиваются специально для корриды, и если бы не она, неизвестно, сохранился бы этот вид? — Ансельмо продолжил есть, запивая вином закуски и колбаски. То и дело он поглядывал на Марианну, словно призывая ее вступить в диалог.

Она же отвела взгляд от тореро — он смущал ее — и принялась рассматривать смуглых испанок с цветами в волосах, их красивых и галантных спутников, загорелых, стильных, одетых в цветные рубашки, дымящих сигарами и пьющих вино. Громко кричали дети, откуда-то доносилась музыка, и жара, к вечеру немного отступившая, уже не так сводила с ума.

— Вчера, например, был новилладас, но я хотел, чтобы ты побывала на арене, когда там мой друг, — принялся говорить Энрике, объясняя подробности боя. — Ансельмо уже не выступает против молодых быков, там участвуют новильеро, новички. Именно такие бои хотят закрыть прежде всего, но если это случится, то новые тореадоры останутся без работы. Кризис будет не только экономический, но и кадровый. И знаешь, несмотря ни на что, я все же не хотел бы, чтобы коррида исчезла. Это магия испанского праздника, в этом есть свое волшебство. Это старая Испания, Испания Лорки и Дали, та страна, где я родился и где хотел бы умереть.

За соседний столик пришла шумная толпа пикадоров и бандильеро. Все они были, как на подбор, высокими красавцами, словно рыцари из дамских романов. Белые и красные рубашки, узкие темные штаны, широкие пояса — парни явно красовались, нарядившись, и поглядывали на девушек призывно и игриво.

— Наша коррида — это дуэль, бой на равных, — завершает пикировку с Энрике его друг матадор и широко улыбается, снова пытаясь привлечь внимание Марианны.

Кажется, Альмавива этим не очень доволен, он хмурится и уже даже жалеет, что решил позвать на ужин Ансельмо. Марианне их переглядывания становятся смешны, она выпила пару бокалов вина, и кровь ее вскипает, будто девушка предвкушает, как эти мужчины начнут сейчас сражаться за ее внимание и улыбку.

Но вскоре их перепалка стала наскучивать, было видно, что это игра. По крайней мере, девушка поняла четко — Альмавива ее отдавать не собирается. Он хозяйским жестом притянул ее к себе за талию, пока она рассматривала ресторанчик. Вообще Марианна иначе представляла места, где гуляет публика с корриды — ну, конечно, она не думала, что на стенах будут висеть бычьи головы или столы будут липнуть от пива и крови, но и этот мини-музей с плакатами и антуражем корриды оказался для нее весьма необычным. Еще перед тем, как они зашли и выбрали столик, Энрике рассказал, что хозяин этого места пикадор на пенсии, а его сын — начинающий тореро.

Марианна снова посмотрела на красующегося напротив нее Ансельмо — он напоминал ей хвастливого Дон Кихота, тогда как Альмавива был похож на Дон Жуана.

— Знаешь, почему у нас стала так популярна коррида? — наклоняется вперед тореро, взгляд у него цепкий. Раздевающий. Кажется, для него поединок с давним другом тоже перестал быть игрой. — В прошлом было много войн, испанцы привыкли сражаться, рисковать, страдать и умирать. И риска, чтобы вырваться из нищеты, они не боялись. Как и смерти. Сеньорита, вам больше нравятся храбрые люди или… успешные?

И он бросил победный взгляд на Альмавиву, будто был уверен заранее, что девушка ответит так, как нужно ему, Ансельмо.

— Храбрость безрассудна и опасна. Если вы спрашиваете о том, что мне больше нравится на арене… мне интереснее было наблюдать за вашими движениями, за быком, за мулетой… Как в театре за игрой актеров. Понимаете, о чем я? — ловко ушла от ответа Марианна. — И когда бык выбирает — вы или мулета… вот это уже страшно. Я не люблю бояться.

— Но сегодня матадорам уже не нужно никому ничего доказывать, — разочарованно пожал плечами Ансельмо, глядя, как Альмавива гладит руку своей спутницы, то и дело задерживаясь на тонком запястье. — Времена другие, все вокруг похожи, все похоже. И это печально. Но, знаете, сеньорита, корриде страшны не запреты, не ужас перед ней — ей страшно равнодушие. И я боюсь, что не защитники животных погубят ее… мы сами, своим неумением быть такими, как тореро прошлого. Но нельзя жить только прежним великолепием. Нужно смотреть в будущее. Молодежь не идет на трибуны, молодежь идет на футбол! Вот в чем главная опасность. «Реал Мадрид» и «Барселона»»! Вот наши враги! — распалялся все сильнее Ансельмо, и возможно, тот факт, что не удалось привлечь к себе внимания иностранки, в этом сыграл немалую роль. — А футболисты успешны, их знают по всему миру, как и гонщиков или теннисистов… Зачем людям коррида с ее странными и непонятными правилами?

— Я думаю, что если вы сами будете любить и ценить свое дело, то никто и никогда не сможет окончательно запретить его, потому что вы сможете доказать — это благородно, это красиво, это… это искусство! — Марианне вдруг захотелось поддержать тореро, увидеть в его глазах тот огонь страсти и любви, который горел пять минут назад. — И если вы будете хранить традиции, то прошлое останется рядом с вами — не как тень, но как нечто славное и великое. И что бы ни говорили противники корриды и иностранцы… все зависит от вас. От того, как вы будете популяризировать бои быков и, возможно, от того, насколько безопасными и менее кровавыми они могут стать.

— Кстати, ваш кабальеро водил вас с Музей изящных искусств в Севилье? — вдруг спросил Ансельмо, резко сменив тему разговора. — Там есть один портрет… вы удивительно похожи на девушку, жившую много лет назад. Только цвет волос и глаз другие.

По лицу и улыбке Альмавивы Марианна поняла, что он тоже заметил ее сходство с незнакомкой с портрета — причем давно знал о нем. Но не успела расспросить об этом, как ее спутник поспешно позвал официанта, чтобы рассчитаться, отговорившись тем, что ему срочно нужно созвониться с кем-то из московского офиса, и Марианна должна помочь ему. Ужин закончился быстро и совершенно неожиданно, и провожаемая заинтересованным взглядом тореро девушка покинула ресторан.

Она вспомнила, что Энрике говорил об этой картине ночью, когда они любили друг друга, но утром, когда Марианна напомнила ему об этом, как-то слишком поспешно перевел разговор. Это было весьма и весьма странно. Посмотреть бы на нее, на эту испанскую даму, на которую она якобы так похожа.

Оставшись в отеле одна, Воронцова заскучала — она привыкла, что знойный испанец всегда рядом, привыкла к его рассказам, его галантности, его эмоциональности, когда он шумно доказывал ей что-то или пытался убедить в своей правоте. Не то чтобы они стали ссориться, но иногда взгляды у них не сходились, и тогда Альмавива становился слишком нетерпим. Но он умел убеждать, и Марианна прислушивалась к его мнению, с легкостью идя навстречу.

Скука повисла патокой в жарком и душном воздухе Севильи. После посещения арены и знакомства с импозантным тореро вечер был слишком спокойным, ведь в крови Марианны все еще бурлили эмоции, и страстное желание стать частью этой дикой и своенравной жизни не давало покоя. Но девушка с грустью понимала — закончится ее отпуск, и самолет унесет ее назад, к привычной жизни, к работе и друзьям. Будет ли продолжение у этого курортного романа? Как любить на расстоянии, мучась от невозможности увидеть Энрике, мучась от жгучей ревности и отчаяния? Ведь таких знойных красоток, как Эстер, которую они повстречали в ресторане Ронды, будет вокруг Альмавивы немало. И с таким темпераментом, как у него, будет весьма сложно хранить верность далекой возлюбленной. По крайней мере, так думала Марианна, словно бы заранее решив все за мужчину. Но в этом была ее вечная проблема — принимать решения самой, судить по себе, не допуская и мысли о том, что другие люди иначе чувствуют, иначе живут.