– Ну так как, Тань, договорились?

Она смотрела на Виктора и думала, что на самом-то деле ей всегда недоставало сильного мужчины – из тех, что говорят «нет» и способны настоять на своем. Втайне она хотела именно того, что так отравляло детские годы – сочувствия и жалости. Она устала командовать! Ей надо, чтобы ее жалели, когда надо – утешали, чтобы за нее принимали решения.

– Таня, ты не спеши, ты подумай, – вдруг произнес Толмачев совсем другим голосом. Он уже не паясничал, не напрашивался на отповедь, он просил.

– Я попробую, – сказала она. – Виктор… – И спохватилась: – Но чтобы здесь, на фирме, никакого панибратства!

– Разумеется, Татьяна Сергеевна, разумеется. И последнее… Вот, получите.

Толмачев протянул сложенный вдвое лист бумаги.

– Что это?

– Заявление. По собственному желанию…

Татьяна взяла листок.

– Я так понимаю, – сказал Толмачев, – что у данной ситуации может быть два финала. Я могу оказаться плохим актером. Ваша мама меня раскусит, фиаско сделает из вас сущую мегеру, а при таком раскладе лучше уволиться и не допустить смертоубийства.

– А второй вариант? – спросила Татьяна.

– Все может обернуться по-другому. В поезде мы проговорим всю ночь, и к утру я обнаружу, что передо мной не бесчувственный истукан, а слабая женщина с незавидной судьбой. Я проникнусь и выложу все, что у меня на душе, после чего вы сделаете вывод, что я не такой уж нахал. Мама мне ваша понравится, я ей тоже. Короче, мы полюбим друг друга, через месяц поженимся и займемся увеличением народонаселения. Должен предупредить, что одним ребенком я ограничиваться не собираюсь! А муж и жена не должны работать под одной крышей, особенно когда жена – начальник, а муж – подчиненный. Придется увольняться.

– А я не отпущу, – сказала Татьяна.

– Я тебя и спрашивать не буду, – улыбнулся Виктор.

Татьяна медленно скомкала листок и бросила его в угол.

– Это ничего не меняет, – предупредил Толмачев.

Морозова не ответила. Застегнула пальто, которое так и не удосужилась снять, и направилась к двери. В приемной остановилась у стола секретаря. Та стала подниматься, но Морозова положила ей руку на плечо:

– Не надо. Ну что ты все вскакиваешь? Неужели я такая страшная? Ладно, об этом потом. Я уезжаю до понедельника. Отдохните тут без меня. – Татьяна взглянула на Толмачева. – Как бы не опоздать. Пойдем… Витя.

Секретарь проводила их изумленным взглядом и схватилась за телефон. Мир перевернулся!

Ноги из-под коренных зубов, грудь торчком, глаза с поволокой. За это их и ценят, потому и привозят сюда, на Московский автосалон, как их зеркальные отражения – на все прочие мировые автосалоны. Чтобы стояли, сидели и потягивались на фоне машин. И молчали! Это непременное условие. А то стыда не оберешься.

Лида старалась не обращать на красоток внимания, дефилирующих по залу или застывших возле стендов. Не для того она сюда пришла, чтобы сравнивать их достоинства со своими недостатками. К сожалению, девиц было слишком много…

– Извините.

Лида посторонилась. Мужчина в замшевой куртке, не подпорченной ни единым пятнышком, взял со стойки буклет, развернул, просмотрел лениво и бегло, спросил:

– В Россию они поставляются с механической коробкой передач или только с «автоматом»?

Спрашивал он не у Лиды, а у «куклы Барби», восторженно хлопающей ресницами по ту сторону барьера.

– Прошу прощения, – проворковала Барби. – Менеджер сейчас подойдет.

– Секрет фирмы, – кивнул Замшевый, явно насмешничая и тем не менее одобрительно ощупывая «куколку» глазами.

Девица иронии не расслышала, продолжая обольстительно улыбаться. За это ей платили.

– С механическими тоже, – сказала Лида.

Что это с ней? Зачем вылезла? Оценивающий взгляд Замшевого, этакий самодовольно-мужской, ей не понравился, а вот ирония даже очень. Потому, видимо, и подала голос.

– Что? – Замшевый взглянул на нее. Как показалось, свысока. – Вы точно знаете?

Лида нахмурилась. Она всегда отвечала за свои слова.

– Точно.

– А вы, случайно, не в курсе…

– В курсе!

– Да я и сказать-то не успел…

– Я в курсе всего, что происходит с «субару» в нашей стране.

– Так, может, вы подскажете…

– Не подскажу. Здесь, на выставке, я не консультирую.

– А где?

– На работе.

– Девушка, а почему вы такая… э-э… нелюбезная.

– Потому.

Барби продолжала трепетать ресницами, рыская по сторонам глазами. Тут скандал назревает, клюшка какая-то примешалась, откуда взялась только, а менеджер запропастился. Что делать-то?

– Эх, девушка, девушка…

– Вы меня еще гражданкой назовите! – фыркнула Лида, повернулась и пошла вдоль стендов. Глянула искоса, ловя отражение в лакированном боку красующегося на подиуме «форда». Мужчины в замше она не увидела. Отчего-то стало обидно.

Похожая куртка мелькнула в толпе у входа на стоянку, когда два часа спустя Лида забирала оттуда свою «мазду». А может, почудилось.

Из-за пробок до работы Лида ехала целый час. Настроение барахтанье в столичном автомобильном болоте повысить в принципе не могло, поэтому в салоне она появилась с перекошенным от злости лицом.

– Что с тобой? – спросил Лагунов, оторвавшись от монитора.

Лида неопределенно повела плечом:

– Со мной – ничего.

– Тебя шеф спрашивал.

Лида сняла плащ и без стука вошла в кабинет начальника.

– Привет.

Борис тоже сидел перед компьютером. По экрану бежали цифры.

– Салют, Лидуся. Ну что там?

– Лучше, чем в прошлый раз, богаче.

– Ну и славно. Садись. Я тебя чего искал. Работать надо, вот чего! А то опять клиента Лагунову скинула.

– Мне сейчас заявление писать или как?

Борис закинул руки за голову, констатировал:

– В бутылку лезешь.

– «Форестерами» заниматься не буду. Я тебя предупреждала.

– Да помню я, помню! – Борис расцепил пальцы, переместил руки на живот. – Только не пора ли тебе, милая, с собственной памятью разобраться? Был Стас – и нет его, исчез, испарился. Ну, и чего ты себя мучаешь? Вычеркни его, сотри, и все дела. Ты посмотри на себя! Ни кожи, ни рожи, одни глазищи блестят. Между прочим, нехорошим лихорадочным блеском. В институте ты такой не была.

– Это было давно. – Лида положила ногу на ногу, одернула юбку.

– Давно, но правда! Может, тебе съездить куда, в Испанию, или подальше? Полежишь на солнышке, закрутишь романчик-другой, авось и отпустит. Деньги не жалей, мы тебе подкинем премиальных.

– Что, жаль терять ценного сотрудника?

– Не хочу потерять друга.

Лида покраснела:

– Спасибо, Боря. Но пусть все идет, как идет. А к «форестерам» я не подойду, ты уж не сердись. Пусть вокруг них Лагунов прыгает, ему это в кайф.

Шеф неодобрительно покачал головой:

– Ладно, хотя все это мне очень не нравится.

– И мне. Только поделать с собой я ничего не могу и, наверное, не хочу.

– Пока? – уточнил Борис.

Лида встала:

– Я пойду, Боря. А то, знаешь ли, работа ждет.

– Иди, – махнул рукой шеф и с успокоенной совестью повернулся к компьютеру. В конце концов он Лидке не брат, не отец, чтобы в душу лезть на законных родственных основаниях. Да и родственникам это не рекомендуется без особого на то разрешения. А Лида о том его не просила, наоборот, всячески подчеркивала, что со своими неприятностями сама справится. Потому что она женщина сильная и умная. Сильная – да, в этом не откажешь, но что умная, в этом Борис в последнее время очень сомневался. Была бы умная, давно выбросила бы Стаса из головы, так ведь нет, страдает, мучается, будь чуть послабее – точно свихнулась бы. И что она в нем нашла? Красив, элегантен, как рояль, но ведь скотина! Только и умеет, что глаза щурить и соловьем петь.

Стас появился в автосалоне прошлым летом. Борис как раз вышел из своего начальственного закутка, чтобы провести душеспасительную беседу с Лагуновым. Тот накануне явился на работу в изрядном подпитии, и окучивать клиентов Лиде пришлось в одиночку. Такого подчиненному спускать нельзя, потом себе дороже выйдет. А увольнять не хотелось, специалистом Лагунов был неплохим.