… я едва не натолкнулся на выходящего Григория. И увидел Ларису в конце коридора, бледную и злую, как никогда раньше. Как вообще никогда.

– Что с тобой? Что случилось? – спросил я Ларису, имея желание только принять душ и лечь спать. Сегодняшнее сидение в анатомичке меня пришибло.

– Случилось… – у Ларисы дрогнул подбородок.

– Лар… – я хотел её обнять, мы всегда были близки и обниматься было у нас в порядке вещей. Бывало, что кроме меня некому было её утешить, потому что родители отсутствовали дома: дежурства, работа…

Но сегодня всё было не так, сейчас они были дома. Это, во-первых. А во-вторых: Лариса не захотела, чтобы я её обнимал. Она развернулась и ушла в свою комнату. И даже не вышла до утра. Ни ужинать, ни ванну принять. Но ужинать и мама не вышла. Только отец. И то, есть не стал. Застал меня одного на кухне, включил чайник.

– Мама спит?

Он кивнул, улыбнувшись, щуря ресницы. Ему почему-то приятно, что она спит. В белой футболке и пижамных штанах, в которых он ходил перед сном или по утрам, надевая вместо халатов, он такой уютный и мягкий, будто мудрый пушистый кот, щурится, вибриссы топорщит, кажется, я даже слышу мурчание.

Чайник зашумел, набирая силу звука. Я доедал холодную котлету и размышлял, съесть вторую или нет.

– Ты сегодня в Курчатовский не ездил?

– Нет. Завтра поеду.

– Рассказал бы хоть, что вы там придумали.

– Будь ты хотя бы на третьем курсе… А хотя… Попробую…

Чайник щёлкнул и замолчал, а пузырьки продолжали подниматься струйками, похожими на стеклянные бусы ото дна кверху, волнуя поверхность воды.

– Вот вообрази…

И отец начал рассказывать мне поначалу понятно и не торопясь суть их работы, как на непостижимым образом сделанный каркас, с помощью синхротрона… вот тут-то и начались проблемы. Через несколько мгновений он понял, что я упустил нить повествования.

– Ладно, Саня, ты устал, я тоже пойду спать, поговорим как-нибудь ещё. А может и съездим вместе, как будешь на каникулах, – сказал он, вставая.

Залил в колебасу с мате кипятку, и направился к себе в кабинет. А я заглянул в комнату к Ларисе и с удивлением застал её плачущей.

– Господи, да что случилось, Лар?

– Уйди!

– Лар, ну ты что?

Лариса приподнялась и бросила в меня меховой думкой, каких у неё тут было восемь штук разного цвета, ей это казалось уютным и стильным.

– Уйди, говорю!

Пришлось закрыть дверь, чтобы не поймать подушку в лицо. Поссорилась с Григорием, несомненно. Ладно, ерунда, помирятся.

… Мои дети спят, моя жена спит. Покой и умиротворение спустилось в мой мир. И даже больше: мой мир сегодня сотрясся и стал ещё гармоничнее и краше, потому что я вернул в него Илью.

Илья. Столько лет и ты всё надеешься отобрать у меня Майю. Отнимал каждый день и вознамерился отобрать совсем. И как уверенно говорил. Вот только не рассчитал ты, что Майя моя. Как бы ни любила тебя, вернее, как бы ни думала, по привычке, что любит, но она моя по-настоящему. И никому её у меня не забрать.

Я вернулся в спальню, чувствуя себя счастливым, как никогда, наверное.

А наутро стало ещё лучше. Я ушёл ещё до того, как Майя встала, только лохматую Ларису застал входящей в ванную. Я уезжал рано, надо было заехать в «Пятнашку», и успеть к десяти на «Щукинскую».

На моё «Доброе утро!», Лара буркнула что-то вроде: «Ни хрена доброго не вижу… Но тебе доброго!»

Это было удивительно, обычно она приветлива со мной, даже ласкова, обнимает, улыбается. Почему не сегодня? Но… вечером разберёмся. Или завтра…

Я подъехал к проходной в Курчатовский без опозданий. Даже за десять минут до десяти. Я в первый раз на этой дороге, поэтому и выехал с большим запасом. Я не люблю навигаторы, поэтому вначале сориентировался по карте.

Всю ночь, всё это утро, всю дорогу сюда я думал о том, о чём не мог не думать: что произошло вчера. Что сказала Маюшка, как смотрела, она никогда не произносит слов напрасно, даже со злости, даже в сердцах. И если она сказала, что уйдёт, значит так и будет. А вот Юргенс, похоже, этого не понимал, он уверен в себе, уверен, что… Впрочем, я не хочу размышлять почему Юргенс так думает…

У него был чрезвычайно счастливый вид, когда он вылез из своего вольво, увидев меня.

– Машина у тебя, как у настоящего пижона, Мagnus.

– Почему, «как»? Я и есть пижон. Как и ты со своими Armani и Hugo Boss. Так что не выделывайся.

– Гуччи забыл ещё. Ремень мне привёз когда-то, помнишь? – он обернулся, пикнув электронным ключом и протягивая мне вчерашнюю, оставленную мной его папку.

– Помню. Из Страны Восходящего Солнца надо было привезти меч для сеппуку.

– Вначале я бы тебе башку снёс этим мечом.

– Ничё, я бы увернулся.

– Привык уворачиваться, морда.

Но он не зол, он счастлив сегодня. Он думает, что победил, он не знает, как сложно вернуть Маюшку. Я знаю, я делал это уже не раз. Меня не победить никому. Единственный, кто мог всерьёз стать моим соперником, слава Богу, исчез в дали времени.

Он протянул мне руку.

– Что ж… Ты приехал. Значит, ты хочешь работать со мной. И значит… – сверкнув глазами, сказал он.

Я пожал его тёплую, крепкую ладонь. Он ещё не знает, что не победил… Мы оба проиграли. Но я знаю, как вести осаду, он – нет. Он взял когда-то нахрапом, пусть попробует повторить.

– Мы подошли к стенам, – сказал я.

– Ну да, – усмехнулся он, кивнув.

Юргенс постарел, хотя был хорош по-прежнему, может и лучше в чём-то, очень красивый породистый волк. Сегодня при свете светло-серого неба я мог лучше разглядеть его. Поседели виски, наверное, поэтому он совсем коротко стрижёт волосы. Огромные светло-голубые глаза сегодня отражали бесснежное небо, он был почти весел. Победителем себя мнит. Ну что ж, почти двадцать лет его колено на моей груди…

– Идём? Буду твоим Вергилием, – сказал Юргенс, направляясь ко входу.

Он и правда сегодня счастлив. Мне кажется, в этом зимнем свете я вижу сияющий венец на его голове.

– Надеюсь, мы спускаемся не в ад, – усмехнулся я.

– Не надейся, – хохотнул Юргенс, взглянув на меня.

Мы прошли через замысловатый пропускной пункт, где записали мои данные, сварганили для меня пластиковый пропуск за несколько минут, даже с фотографией, сделанной тут же, вернее, снятой с изображения камер.

Наконец, мы вошли на территорию.

– Ты предупредил, что приятеля притащишь? – спросил я.

– Дал лучшие рекомендации, не переживай, – усмехнулся Юргенс, вглядываясь вдаль, очевидно ожидая кого-то. – У тебя что по физике в школе было?

– «Пять» было. Я серебряный медалист.

Юргенс усмехнулся, посмотрев на меня:

– Ну да, я и забыл, что ты «ботан»!

– Я не «ботан», я сынок директора школы, – сказал я, засовывая руки поглубже в карманы, всё же зябко. – Что-то опаздывает физик твой.

– Гении не бывают пунктуальны.

– Ты прям влюблён в него, я смотрю, – засмеялся я.

А Юргенс нисколько не смутился:

– Я думал, только ты такой умный, Magnus, но оказалось, есть ещё. Правда, мы всё равно не справились без тебя.

Я усмехнулся этому Magnus`у, которого он вставлял второй раз. И вижу, что не с целью уколоть меня, как когда-то. Ну-ну, ты великодушен, потому что счастлив сейчас. Я посмотрю на тебя завтра…

Я проснулась позднее обычного, первая мысль была позвонить Славе. Надо же, только поговорили… Мышцы болели, и спина, должно быть, ободралась об пол, но эти ощущения только придавали мне убеждённой решительности. Да, вчерашнее подтолкнуло меня к тому, что давно надо было сделать. И всё же…

Теперь только я поняла, почему медлила. Уйти к Ю-Ю, кажется, это было единственной мыслью, что владела мной все эти годы, но то, что он так грубо вмешался в моё решение, стало как удар в лицо. Я нашла бы момент поговорить с Вальтером и устроить всё для всех, чтобы это не превратилось в слом и драму. Слишком много людей, чувств перемешаны, сплелись за эти годы. Поговорить с детьми, с Мартой Макаровной, с Таней даже, чтобы не оставляла Вальтера, вот что я хотела сделать в ближайшие недели.