Не то чтобы он симпатичный, но что-то Модеста привлекает. В попытке понять, что именно, он рассматривает спящего юношу и молчит; за стенами квартиры дыхание города скользит по переулкам, спальные многоэтажки надменно взирают со своих высот на автострады. В таком большом городе — такие маленькие люди. Да и важно ли, насколько они ничтожны или велики? Из толпы многоликой и пёстрой этот парнишка оглянулся на обычную кофейную лавочку в далёком торговом центре, на работавшего там человека. Может ли это быть случайностью?
— Я всегда знал, что ты приходил ко мне, — низким голосом, убаюкивая, говорит Модест. Он бездумно сгибает руку и кончиками пальцев проводит по щеке юноши — от подбородка до бровей. Веки того чуть дёргаются, но он словно расслабляется. Мод продолжает гортанно, как ласковый мотив: — И чего же не разговаривал? Стеснялся? Я всё равно чувствовал, как ты смотришь. Глупышка.
Ему до странного радостно. Вряд ли юноша его слышит, но Модест обращается больше к душе, нежели к разуму; запомнит ли, отложится ли, и зачем он это делает — чёрт знает.
— Совсем вымотался. Тяжело тебе живётся? Знаешь, тот латте, который ты мне оставил, был очень вкусным, потому что я делал его для тебя. Это был милый жест, тронуло. Но ты сам так растерялся… нечасто подкатываешь к другим? — Модест забирается на диван и второй ногой, так что теперь сидит рядом, лицом к спящему. В задумчивости он пожёвывает нижнюю губу, щурит глаза, поблёскивающие в полумраке. Солнце садится за застеклённым балконом. Скоро наступит ночь. — Я никогда ещё не получал такое внимание от парней, так что немного удивлён. Нет, даже очень удивлён. Но ты не кажешься плохим человеком. Ха-ха, я тебя почти не знаю, конечно, и всё же…
С заволакивающей темнотой заволакивается и разум, приугасает, позволяя сердцу понемногу занимать всё больше места. Модест смотрит умом, а видит чувствами. И он не ощущает ни отвращения, ни недоумения, ни чего-либо ещё по поводу этих неловких, но милых ухаживаний. Парень, конечно… что поделаешь. Не выбирал же он таким рождаться. А взгляд от его лица по-прежнему не оторвать; Мод почти поглощает его зрачками, каждую чёрточку, раньше ведь не видел в такой близи. Он почти не размышляет, а потому, когда сердце склоняется к естественному, будто без единого сомнения, «Почему бы и…» — тишь и покой разрываются тарахтением. Парнишка дёргается, не выходя из дрёмы, но реагируя на изменение, и Модест, так и подскочивший, быстро шарит по карманам его брюк, выуживая вибрирующий телефон, и автоматически принимает вызов, не успевая сообразить ни о чём.
— Наконец-то ты взял трубку, Ян! — плещет недовольством, ядовитым, как городской смог, голос на том конце связи. Женский. Взрослый. — Твой отец весьма рассержен, что ты игнорируешь и его, и меня. Эмилия скоро приедет в твой город, так что будь любезен, встреть её. У неё тут конференция. Надеюсь, ты ещё не вылетел из университета и исправно учишься. Разумеется, мы не ждём от тебя подвигов, но попытайся не разочаровывать нас ещё больше. Кроме того…
— Извините, — с сухостью во рту и непонятным головокружением отзывается Мод, — но я не Ян. — «У него красивое имя». С бешено колотящимся сердцем он оглядывается на спящего. Кратко, лаконично и звучно. Ему идёт. Модест смотрит на открытый звонок: подписана как мать. Не «мама», не «мамочка». Мать. Не похоже, чтобы отношения переполняла теплота. Звонившая заминается.
— И кто же? — резко интересуется она. — Всё-таки нашёл хахаля? Не беспокойтесь, мы подберём Яну нормальную жену, когда он перестанет упрямиться и возьмётся за ум.
Невесть отчего Модесту становится дико обидно. Возмущение поднимается изнутри покалыванием в костяшках, и парень чувствует себя несправедливо задетым, как будто, так относясь к сыну, таинственная «мать» и его немыслимо оскорбляла.
— Позвольте, — его тон и сам становится холодным, Мод сам вздрагивает от этой холодности: раньше он ни к кому так не обращался. — Ян сам решит, нужна ли ему ваша «нормальная жена». Спасибо за участие, но, полагаю, он не стал бы принимать вызов, зная, что звоните вы. Так что произошло недоразумение. Всего наилучшего!
И убирает телефон. Модест дрожит с головы до ног — шок находит сплошной рябью. Он прежде не грубил людям, тем более незнакомым. Чем же его так разозлила чужая родительница, левый вообще человек? Оглядывается на мирно сопящего Яна. Под глазами его залегают тёмные круги, и общий измученный вид подсказывает, что он, должно быть, совсем отдыху не знает. Модест вспоминает: «Попытайся не разочаровывать нас ещё больше». Это Ян-то разочаровывает? В маленькой тесной квартирке с выходом в две стороны — в скучный коридор и прочь с этажей — он едва ли может отдохнуть, видимо, много дел.
Сердебиение пронизывает насквозь. Мод помнит, почему так подпрыгнул, когда зазвонил телефон: ещё мгновение, и он бы… он бы что? Ян спит, зажимаясь, как будто ему холодно, и, чтобы остудить голову, Модесту не хватило бы ледяного душа. Он выглядывает на балкон и закрывает там окно, чтобы не сквозило так. Затем возвращается к Яну и, критически оглядывая его, вздыхает:
— Да уж, тяжко тебе с роднёй. Ну да ладно. Меня ведь это не касается.
«Очень даже касается», — пиликает маячком рассудок, знает ведь правду. Модест отодвигает покрывало на диване. Он не раскладывается, но достаточно широкий. Наволочку жалко, чистая была, однако лучше, чем ничего. Быстрое сообщение летит на мобильный отчима, а Мод бережно укладывает Яна спиной к стене, стаскивая предварительно лишь обувь. «Хахаля нашёл», — сказала его мать. Не такой уж Ян и гетеро, и родня об этом знает. Правда, давно было ясно — с таким восхищением не смотрят просто чтобы смотреть.
— Спокойной ночи, — шепчет Модест на ухо юноше, укладываясь рядом, лицом к лицу, и между ними не остаётся незаполненного теплом пространства. Ян сквозь сон чуть улыбается, тянется к этому теплу, и Мод накидывает на них обоих одеяло, привлекает юношу ближе и перекидывает через его поясницу руку. Ничего интимного, наверно. Просто рядом с человеком лучше спится. Модест прикрывает глаза; за окнами тянется бесконечными линиями проводов шуршащий шум. Обнимать Яна неожиданно приятно. И засыпать рядом с ним — тоже.
У Яна крепкое тело, подтянутое, мускулистое, и он, видимо, спортом каким-то занимается. Это ещё один факт из множества, которые Модест хочет узнать. Он позволяет городскому шёпоту утянуть себя в беспросветное забвение и окончательно расслабляется.
Он спит счастливо и спокойно, но в этом Яна не победить. Взявшая над ним власть утомлённость вконец доконала организм, став причиной скатившегося под откос дня, и Ян был бы совершенно недоволен сложившимся, если бы не одно «но». Когда сознание понемногу возвращается, рассеивая окружающий мрак — непривычно тёплый, как мягчайшее одеяло, окружающий со всех сторон ненавязчивой негой — первым делом Ян чувствует во всём теле звенящую лёгкость. Он наконец-то выспался. За сонливостью в голове поблёскивает ясность, дышать совсем легко, никаких недомоганий. Ян блаженно жмурится; ему и впрямь тепло, он согрет от рук до позвоночника. Растворяясь в этом наслаждении, Ян краем уха ловит дыхание, слегка удивляется, потом разум вежливо покашливает: а у него разве была подушка-обнимашка размером в человеческий рост? И она точно дышала и была тёплой? Веки поднимаются с медлительностью тяжёлого осознания. В следующий миг Ян вздрагивает.
Напротив его лица, так близко, что носом нос задевается, другое лицо. То самое, на которое Ян последние пару месяцев бессовестно пускал слюнки. Глаза закрыты, но те же тонкие улыбчивые губы — сейчас без пирсинга — и высокие скулы, и короткие чёрные ресницы. Ян пялится и ни о чём не думает. Ни о чём не думает и пялится. Снова вздрагивает. «Я свихнулся, — тщательно убеждает он себя. — Меня, видимо, отвезли в дурку. Или просто галлюцинации. Падая, о прилавок ударился. Да, именно так». Он смотрит, как мерно вздымается повёрнутое к потолку плечо человека так близко, как под веками двигаются зрачки, как срывается с губ дыхание. Да не может этого быть. Что за…
