Ждать не приходится долго, и это веет обидой: на самом деле Ян с удовольствием бы задержался. К тому же, видя объём выданного напитка, он чувствует некий подвох — кофе тут на самом донышке, хотя аромат сильный, и как-то подозрительно всё это. Точно понимая его замешательство, без малейшей попытки пристыдить незнанием бариста сообщает:
— Эспрессо — самый крепкий кофе. Выжимка зёрен. Так что если не любите слишком горький, советую сахар добавить.
И протягивает два пакетика. Чтобы наверняка, Ян ссыпает оба и помешивает деревянной палочкой; оплачивает по карте, молча и стараясь не поднимать глаз от стаканчика, чтобы снова случайно не залипнуть на неземное существо с голосом сирены, зазывающей в смертоносный океан. Пробует на вкус и весь передёргивается: судорогой сводит буквально всё тело, пробирает до волокон, это ужасно горько! И случайно слышит подавляемое фырканье, оглядывается: бариста смотрит ему прямо в глаза, а у самого в зрачках тают смешинки. Сбитый с толку, сконфуженный Ян, не прощаясь, отворачивается и неровно, но на максимальной скорости идёт прочь, к выходу из торгового центра. Ему стыдно до румянца на щеках, хотя вроде нет причины.
Ян ничего не мог поделать с тем, что к парням его тянуло с такой же силой, с какой к девушкам — часто поплачивался за это, пару раз его избили, однажды пролежал в больнице из-за одного придурка. И всё-таки какое-то время пытался построить отношения. То с девчонкой, то с пацаном. Ни разу не получалось. Ян — замкнутый, с заниженной самооценкой и скалящий клыки на давление любого рода — быстро становился в тягость. Скверный мальчишка. Как мать и повторяла, разочарование во плоти.
Дом Яна — один из стеклянных ульев спального района, одинаковый с ними всеми, узнаётся лишь по давно выученному дворику. Всё выглажено по каждой черте, подметено, прибрано. Вообще-то наступила осень только-только, но трава уже будто пожухлая и старая, ничего радостного. Мелкая щетина окружает чистые тротуары. Ветер крепчает к вечеру, нагоняя на сиренево-рыжее небо несимпатичные облака, похожие на комки мокрой ваты. Наверно, завтра пойдёт дождь. Ян автоматически шествует через холл, мимо увешанной почтовыми ящиками стены, поднимается в одном из лифтов на свой ненаглядный шестой этаж, щёлкает ключами, открывая дверь.
Квартира встречает его тишиной и затхлостью. Она совсем небольшая и похожа на каморку; тесная маленькая прихожая с дверью в ванную, единственная комната-студия со встроенной кухонкой, столом и широким диваном, на котором при желании могло бы и двое поместиться, но который наполовину завален вещами, шкаф и выход на балкон — неожиданно широкий для такого малогабаритного жилища. Этой квартирки достаточно, чтобы в ней ночевать и иногда работать. Ян не включает свет — солнце ещё не село, отражается в окнах соседней высотки — игнорирует городской шум, дыхание, что слышно из любого конца мегаполиса, и проходит, сразу садясь на диван. Он всё ещё держит в руке стаканчик из кофелавочки, хотя эспрессо, кривясь и морщась, допил. Не то чтобы стало прекрасно, но он неожиданно чувствует себя немного лучше. В голове прояснилось. Шум перестаёт раздражать. Вспоминается лёгкий изгиб светлых губ, манящий внезапной искренней весёлостью, и Яну хочется выть.
«Больше ни за что туда не приду, — вздыхает он про себя. — Нечего давать себе лишние надежды». С какой-то долей оптимизма он даже раскидывает вещи с дивана по полкам шкафа, принимает душ и заворачивается в тонкое одеяло. Балкон, как всегда, открыт, и с него сквозит холод, но духоту Ян переносит куда хуже. Лучше уж мёрзнуть. Так что он сворачивается посреди двуспального дивана, закрывает глаза и пытается не слышать звон в голове и стоящие в ушах смешки парня с чудесной улыбкой.
«Я даже имени его не узнал». Но и не надо. Нечего напрасно себя этим гонять, всё равно девяносто процентов красивых парней — натуралы, даже будь бариста геем, он слишком симпатичный, чтобы быть свободным. А самое главное — Яна с его характером никто не может вытерпеть дольше, чем он сам. Ну и ладно. Правда, Ян не помнит, залипал ли так конкретно на кого-либо, и всё же — никакой разницы. Его жизнь не изменится от одной случайной встречи. И, чтобы не тревожиться напрасно, кофелавочку он будет обходить стороной.
На следующее утро он трясётся в вагоне метро, перестукивая костями, пока тот перестукивает колёсами, покачивается, держась за поручень. Людская толпа стискивает со всех сторон, и Ян молча и мрачно её ненавидит, как ненавидят всё, что никогда не имело смысла. На дисплее телефона — пропущенный вызов от отца, а в рюкзаке за спиной конспекты со вчерашней лекции. Свою специальность, на которую отправили родители, Ян тоже ненавидит всей душой, но учится исправно, потому что иначе будет трудно нагонять в конце семестра — а ему ещё выпускную работу писать. Собственно, сейчас уже не помнится, почему Ян поступил именно сюда. Возможно, это был единственный способ отделаться от родителей: я поступил, куда вы хотели, что ещё надо? По крайней мере, хоть так в их глазах Ян не казался отбросом.
«Он у нас, конечно, не так хорош, — говорила как-то про него мать своей высокопоставленной подруге, не подозревая, что сынишка всё слышит, — но может быть способным, когда хочет». Это «может быть способным» вымораживало. Ян знает, что достаточно усидчив и обладает неплохой памятью, что он схватывает на лету информацию и справляется со всеми работами, правильно распределяя время, но вечное «не так хорош» из уст родителей превратилось не в плётку, а в тиски. Отец — глава успешной фирмы, мать — известный адвокат. Старшая сестра с блеском окончила обучение в медицинском университете и считается одним из самых талантливых молодых хирургов. Ян рядом с ними просто никто, ноль без палочки — решительно отказался принимать бизнес в наследство, больше времени посвящает своим танцулькам, чем дополнительным курсам, и совсем не ладит с высшим обществом, в которое его пытались пропихнуть.
Как объяснить им, что танцы — это не просто хобби? Ещё когда Ян был зелёным подростком и очень болезненно реагировал на нападки со стороны родни, считавшей, что в его возрасте уже надо быть амбициозным и уверенным, он стал глушить тоску танцем. Движения всегда выходили проще и изящнее мыслей; хип-хоп поглотил Яна, затянул в себя с головой, позволяя на продолжительные минуты почувствовать себя живым, настоящим, свободным от ожиданий, ответственности и людской молвы. Это был потаённый способ сохранить себя, когда это «себя» пытались уничтожить, подменив изысканными фальшивками, какими являлись его родители. Ян никогда не чувствовал себя хорошо, пока не танцевал. Если бы можно было это объяснить… но даже так вряд ли его бы услышали. На его желания и мысли родители всегда плевали, полагая, что сделать его самого и его жизнь лучше способны только они со своими идеалами.
Он никогда не был их достоин и со временем смирился. Если он другой, то нечего рядом с ними делать — так что на первом курсе универа Ян переехал в спальный район, снимая студию, частенько голодал, пока не научился совмещать учёбу и работу, но сам держался на плаву и изо всех сил грёб ластами. Ему надоело быть ничтожеством в собственных глазах. Он просто хотел хоть немного радоваться тому, что жив.
Пары заканчиваются раньше времени, и Ян коротает часы до вечера в зале, вместе с университетской танцевальной группой: они устраивают между собой баттлы, в которых Ян оказывается победителем. Не потому что двигается лучше них, а потому что в его танце — всё отчаяние и вся накопившаяся злость. И после тренировки он снова чувствует себя разбитым и измученным, и ему снова ехать в метро в пустую квартиру, а там надо хоть что-то приготовить, а может, легче просто уснуть. «Заколебало».
Ноги сворачивают в сторону торгового центра раньше, чем Ян успевает это осознать, и практически втыкают его в очередь около кофейной лавочки. Сегодня здесь много народу, ждут своей возможности испить терпкий аромат, а Ян в замешательстве и собирается свалить — но спотыкается об улыбку баристы и забывает обо всём на свете. Потому что у него всё такая же лёгкая и бодрая улыбка, он всё так же ловко обращается с приборами и разговаривает с каждым клиентом, как со старым другом. В общем гаме сложно что-то различить, но Ян слышит его голос и готов всё отдать, лишь бы слышать его дольше. У баристы сегодня ещё и в нижней губе колечко, но улыбку это совсем не портит. Ян смотрит ему в лицо, застывая и любуясь, впитывая зрачками каждую деталь — от высоких скул и коротких чёрных ресниц до лезущей в глаз чёлки, зачёсанной набок, но всё равно чуть вьющейся. Бариста улыбается уже ему, и от этой определённости по телу Яна пробегает дрожь, от плеч до коленей, и сразу хочется сбежать.
