Всё происходит в тишине. Сиреневые блики падают от балкона внутрь, в тесную комнатку с единственной открытой дверью, пляшут на чашках с недопитым кофе, на вещах, которые когда-нибудь будут разложены прилично, на двух соприкасающихся и отталкивающихся телах. Они водят друг по другу ладонями, изучают каждый сантиметр, пересекаясь взглядами, пальцами, стукаясь коленями, когда Ян опускает Модеста на диван — оба сидят, переплетя ноги, оба теряют осознание реальности. Отсветы играют на коже, скользят по предплечьям, по шеям и торсам, вниз по животу — до расстёгнутых ширинок, до быстро стряхиваемой прочь ткани, до взаимных улыбок — не для кого-то, а выражением эмоций.

Мод посмеивается, ему щекотно, когда Ян проводит по его бокам; Мод притягивает его ближе, обхватывая ногами, и совсем ничего не стесняется. Млеет под поцелуями, ощупывает и поглаживает всё, что попадается под руку — и единственным звуком становится сдавленное аханье, когда Ян обхватывает его член ладонью и на проверку проводит вверх-вниз, внимательно и горячо, у него рука просто пылает. Перед глазами плывут разноцветные круги, в висках непрекращаемый гул, в сознании — вдохи и выдохи, сливающиеся в единое дыхание. Тело реагирует так, словно только того и ждало, на ласку отзывается открыто и выраженно, и Ян будто замурчать готов; Мод хрипло захватывает воздух ртом, прерываясь между поцелуями, и тянется рукой туда же, к самому источнику жара. Один он наслаждаться не собирается. Ян над ним, всё ещё придерживающий его за поясницу, чтобы не завалить, вздрагивает, когда плоть соприкасается с плотью, но быстро перехватывает намерение.

Руки пересекаются и двигаются в одном ритме, обхватывая вместе, и комната наполняется сбивчивым частым дыханием — они вместе дышат, чувствуют, пульс один на двоих. Осколки солнечного света пляшут по ресницам и губам, в зрачках гасятся, Ян наблюдает за Модестом пристально, проникновенно, любуясь до полусмерти, и Модест отзывается ласковым, благодарным взглядом, восхищением в изгибе рта. Мыслить всё перестаёт, энергия сплошным водоворотом наполняет каждое движение, и в них в любом есть потаённый смысл — Модест выгибается, позволяя прикусить своё плечо, и в тот же момент во вселенной наступает оглушительная тишина. Только Ян произносит его имя и слышит своё собственное из других уст. Вязкая белая жидкость плещется на ладони, простыня на диване испачкана, а по телам проходит общей волной краткая судорога. Ослеплённый Модест едва отыскивает губы Яна и припадает к ним, как к последнему шансу на спасение. Ян улыбается. Он улыбался Модесту много раз, но с такой открытой и уязвимой трогательностью — ещё никогда.

— Боже… — едва выговаривает Ян.

— Можно просто Мод, — отзывается Модест автоматически, не нашаривая в общем плетении ниточки фраз. А потом фыркает. И Ян начинает смеяться. Так они сидят, подрагивая, в объятиях друг друга, крепко сцепленные, соприкасающиеся как возможно только, и посмеиваются, перекидываясь радостью, словно облачком.

Они пытаются успокоиться, сидя тут же, на диване, уже опустив ноги на пол, позволяя гулять прохладному ветру с балкона. Модест раздаёт кружки с чаем — зелёный, жасминовый. Всё ещё чувствуется привкус кофе с молоком, но это не мешает. Теперь вряд ли что-либо вообще может мешать. Голова всё так же идёт кругом, и два парня сидят близко, соприкасаясь плечами, не желая ещё расцепляться, и постоянно оглядываются друг на друга. И свитер, и хаори красуются на полу. Модест, кашлянув, застёгивает брюки, и Ян следует его примеру. Сиреневый в отражениях окон переходит в оранжевый, и весь город горит, как оказавшийся в пожаре, только на помощь не зовёт — пожаром наслаждается.

— А я, — задумчиво протягивает Мод, — даже поискал на эту тему всякое. Готовиться попытался.

Ян давится чаем, приходится стучать по его спине. Чудом приводя дыхание в порядок, Ян смотрит ошалело:

— Ты готовился, что ли?

— В смысле? — И тут вспоминается, что именно величалось во всех статьях «подготовкой». Модест заливается краской до самой шеи, хотя, казалось бы, после произошедшего ему не стоит стесняться. — Стоп, нет! Не так! Я, я имел ввиду, что почитал, как мужчины любовью занимаются, вот и всё, с собой ничего не делал!

Ян даже будто успокаивается немного.

— И хорошо, — глухо бормочет он, — а то я точно не заснул бы, зная, что ты делал… Я и сейчас уже не засну. Слишком живое воображение.

— Высыпайся, пожалуйста! — тревожится Модест. — Не надо там ничего воображать, что надо — сам покажу!

Ян давится чаем во второй раз, теперь откачивать его приходится дольше.

— Не делай ничего такого без меня, ладно? — хрипит он, как умирающий. — Я не прощу себе, если что-то пойдёт не так.

Модест вытягивается вбок и потирается о его щёку своей, точно ласковый кот, носом проводит по скуле и в ухо шепчет игриво:

— Как пожелаешь, дорогой.

И отодвигается, умиляясь с того, как внезапно Ян краснеет. Смущаясь, он становится смелее, притягательнее, и Мод с удовольствием наблюдает за такими метаморфозами. Да, полноценного первого раза у них пока не было, и что? Времени впереди много. Столько, сколько они друг друга вытерпят, а выдержка у Яна стальная, у Модеста же привычка адаптироваться к людям, значит, не будет так уж трудно. И со взаимной мастурбации начиная, Мод хотя бы знает, что ощущение чужого мужского достоинства в руке его не отвращает. Надо же с чего-то стартовать. И постепенно, как пойдут отношения…

— Ах, кстати! — вспоминает он, лампочка в голове вспыхивает. — Ты всяко опытнее меня, так скажи — как определяется, кто сверху, а кто снизу?

— Мо-од! — трагически воет Ян, закрывая лицо ладонями. — Не добивай!

Модест смеётся — и в смехе плещется нежность. Вечер за окнами всё ближе к надвигающейся ночи. Скоро совсем стемнеет, зажгутся окна и фонари, и даже тогда город будет красив. А его создания — ещё красивее. Самое лучшее из них Мод уже встретил.

Расставаться так не хочется, что совсем невмоготу, и они переглядываются, соображая. А затем Модест зовёт его в гости. Ян растерян, уместно ли такое, да и вместе они всего ничего, но слышит только уверения в ответ — Мод вот у него в квартирке уже побывал, а так хоть покажет, где сам вырос. Вечереет, и за окнами пляшет золото раскалённое, но спать не хочется. Они снова собираются — мимоходом Модест успевает переставить заваленные вещи и убрать чашки-кружки — Ян отодвигает его от раковины за талию и предлагает отвлечься. Целует у самого выхода, щекочет ресницы ресницами. И переступает порог.

Модест рассказывает, что помнит о своём доме. Что он за городом, мама всегда ухаживала за садом, есть камин и батареи, и что иногда отключается вода — носить самим приходится. Про жизнь с матерью и отчимом, который заменил отца. Про то, что в округе куча котов, с которыми Мод ладит, и собак, которых он остерегается. Ян слушает внимательно, спрашивает периодически, и так они доходят до остановки, садятся на подъехавшую электричку. За окнами разливается зарево. Вагон внутри как светится, косые лучи ложатся на спинки сидений и поручни, на поворотах скользят диагонально по немногочисленным путникам; Модест опускает голову в сторону, на плечо Яна, и тот приобнимает его слегка. Прикрывает глаза, а за веками — то же марево.

Ян так уставал, из сил выбиваясь, что не чаял уже выдохнуть. Жизнь превратилась для него в череду обязанностей, с частью которых не справлялся, а часть откидывал как можно дальше от себя. Было привычно считать себя разочарованием, задыхаться в муравьином городе, где у каждого своя бессмысленная роль и несостоявшийся спектакль, жить по расписанию — уезжать, возвращаться, гробить здоровье, не придавая значения последствиям, и так всё циклично и безвоздушно — нечем дышать. Но за такой короткий срок всё изменилось. Усталости больше нет, стойкого ощущения ненужности в костях нет, нет желания сдохнуть, сворачиваясь на диване в одиночестве. Всё ушло, забранное солнечным теплом, кроющимся в самой очаровательной улыбке, в которую Ян влюбился, раз всего увидев.