Предельной настойчивостью и необычными для афинянина искренними признаниями в любви Исократ понравился Филиппу. Царь, думая о наставнике, однажды сел за письмо, где изложил своё предложение в отношении Александра. Закончить письмо ему что-то помешало, а потом он и вовсе одумался. Появились сомнения. Во-первых, отец у Исократа, оказывается, был мастеровым человеком, ремесленником – изготовителем флейт. Само по себе занятие не постыдное, но, увы, пригодное разве что рабу или вольноотпущеннику! Чему может научить царского наследника выходец из простого народа? К тому же Исократ чрезмерно увлекается сочинением воззваний к народам и царям – не только к Филиппу, не понимая, почему отмахиваются от его настырных поучений. Думается, Исократ слишком чистоплотен, думая о политике, он учит не только красноречию молодых людей, стремящихся занять важные посты в государственном управлении, но ещё добродетели, иначе – морали в политике. Насмешил! Разве политика совместима с добродетелью и моралью?

Пусть Исократ продолжает восхищать красноречием афинян и, основное, призывает греков не воевать с Македонией, верить в дружбу с Филиппом. А золотых монет для честного оратора, как и прочим друзьям царя в Афинах, жалеть он не будет.

В списке претендентов на роль наставника был ещё Спевсипп, ученик Платона. Филипп, по молодости, пересылал философу несколько своих сочинений, с просьбой оценить. Тогда и состоялось заочное знакомство. Не так давно царь написал ему, пригласил погостить, чтобы познакомиться поближе, но Спевсипп вежливо отказался, сославшись на занятость в Академии. Взамен себя неожиданно предложил своего ученика Евфрая. Как позже выяснилось, хотел от него избавиться. Филипп радушно принял гостя, но скоро заметил, что молодой человек более преуспел в интригах, нежели в философии. Евфрай быстро освоился при дворе, вначале втёрся в доверие к постаревшему царскому советнику Хабрию, потом потихоньку отодвинул его от Филиппа. То же самое попытался повторить с Антипатром, занять место первого советника, но царь остановил его. Убедившись, что Евфрай не подходит на роль учителя, Филипп продолжил поиск.

Первоначально об Аристотеле царь узнал случайно от Евфрая, когда тот в обычной своей манере сплетничал об учениках Платона. Из всего потока не всегда достойных сведений об Аристотеле Филипп узнал главное, что это самый неглупый из преподавателей Академии. Но у него масса отвратительных физических качеств и непокладистый характер.

– Что касается Аристотеля, – говорил царю Евфрай, – не скрою, его любят слушатели Академии, есть такие, кто превозносят его выше самого Платона. Но лично меня поражает его самоуверенность. Откуда он знает, чем заняты рыбы и как они спят, как и где проводят время? А чего стоят утверждения, будто моллюски-трубачи, да и вообще все панцирные не знают спаривания и что багрянки и трубачи – долгожители? Откуда ему знать, что самый продолжительный акт совокупления из всех живых существ у гадюки или что от вшей порождаются гниды и что есть червь, который превращается в гусеницу, а она сворачивается в кокон, из кокона же выходит бабочка?

Царь видел, как мясистое лицо Евфрая при этом взмокло, когда он это говорил. Глаза философа, казалось, извергали пламя ненависти, искреннего негодования.

– Вот ещё пример. Аристотель пишет, что люди хуже пчел, потому что пчелы соблюдают равенство, не меняют привычек и, никем не обучаемые, всегда копят добро. Но откуда он это взял, я спрашиваю? Он что, к ним в улей залезал и подсмотрел, что люди хуже и полны самомнением, как пчёлы мёдом? А в трактате «О долгожительстве» пишет, что видел муху, прожившую шесть или семь лет. С чего он так решил? Совы и ночные вороны, говорит, не могут видеть днем, они вылетают на охоту в темноте, но не на всю ночь, а с вечера, и глаза у них неодинаковые – у одних серые, у других чёрные, у третьих голубые. В то же время, заявляет он, что у людей глаза бывают самые разные, и от этого зависит характер человека. Еще он знает, как происходит спаривание у мягкокожих, панцирных, хрящевых и насекомых, у дельфина и у некоторых рыб. В одном из трудов написал, что существуют животные, имеющие руки, как у человека, но не люди, только кажущиеся быть таковыми, – это обезьяны. И есть животные, имеющие суставы, – это человек, осел, бык; другие их лишены – змеи, устрицы, прочие моллюски. Всё, царь, я устал перечислять измышления сына лекаря из Стагир.

– Он сын лекаря?

– Наверное. Я слышал, что после смерти отца Аристотель промотал наследство, служил наёмником, а затем, не добившись успеха, занялся торговлей снадобьями. Но и там ничем не отличился, отчего родственники прогнали его. Так он оказался в Афинах и пришёл к Платону. Тот записал его в свои ученики, а когда Аристотель, будучи не без способностей, развил в себе склонность к умозрению, стал оскорблять учителя недоверием к его учению. Тем и стал известен среди философов.

– Выходит, Аристотель – в Афинах известная личность? – задумчиво произнёс Филипп.

Имя Аристотеля неожиданно всплыло у него, когда получил письмо правителя Троады* Гермия. Троада, где основное население состояло из греческих переселенцев древних корней, находилась под протекторатом Персии, поэтому Гермий мечтал о самостоятельности, которую обещал царь Македонии. Для успешной войны с персами Филипп подыскивал удобный плацдарм, откуда можно выдвинуться к владениям персидских царей. А Троада по своему географическому положению идеально подходила для создания опорного пункта македонских войск. Между правителями завязалась тайная переписка, где они называли друг друга друзьями. В одном из писем Гермий написал: «Ты ищешь наставника сыну. Возьми Аристотеля Стагирита, не пожалеешь. Он лучший ученик Платона, он его очень ценил. Аристотель сейчас у меня, с моего разрешения занимается реформированием государственного устройства Троады. Женат на моей племяннице, есть дочь».

Это письмо Филипп получил больше года назад. Переписка внезапно оборвалась, а потом в Пеллу пришла дурная весть. По доносу Гермия заподозрили в измене персидскому царю и предали мученической смерти. Аристотель спешно покинул Троаду и поселился на Лесбосе. Но самое удивительное для Филиппа оказалось то, что память вернула ему картины детства! Он вспомнил, что лекарем у царя Аминты, его отца, долгое время служил Никомах, а у него был сын… Аристотель. Возрастом они были почти ровесниками – сын лекаря немного старше, – поэтому они общались в совместных детских играх. После смерти царя Аминты македонский престол занял Пердикка, старший брат Филиппа, он отправил его, двенадцатилетнего подростка, заложником в Фивы на шесть лет. Никомах с семьёй вернулся в Стагиры, откуда уже после его смерти Аристотель перебрался в Афины ради учёбы в Академии Платона.

После небольших раздумий у Филиппа не оставалось сомнений: философ и преподаватель самого престижного учебного заведения, обладавший обширными научными знаниями, как никто другой подходил Александру в роли наставника царского наследника. А всякие прочие обстоятельства, вроде того, что Аристотель приверженец демократических прав и свобод граждан, не так важно. В чём был убеждён царь Филипп так это то, что Аристотель, опытный в общении с юношами из аристократических семей, окажется способным вытравить из Александра, на сегодняшний момент, дерзкого мальчишки, его природное варварское начало, сделать эллином.

Царь был уверен, что Аристотель согласится хотя бы потому, что остался без покровительства Гермия. На Лесбосе у друга Феофраста пребывать долго тоже проблематично. Возвращаться в Афины – некуда, в Академии его не ждут, да и желания у Аристотеля, видимо, не было. Родного дома у Аристотеля нет в Стагирах. Получается, ему прямая дорога в Пеллу, где Филипп окажет ему должное уважение, назначит хорошее содержание. Семнадцать талантов на год – не шутка, где ещё такое вознаграждение он получит! Пусть греки знают, как богат македонский царь и как щедр он ради наук для сына…