Ставленник персидского царя Ментор, коварно воспользовавшись печатью Гермия, занял без сражений все города Троады. Устроил гонения на соратников умерщвлённого не без его помощи правителя.

Аристотелю с семьёй пришлось искать новое пристанище. Феофраст, близкий ему человек, выпускник Академии Платона, позвал его под крышу своего дома в Митиленах, на остров Лесбос. Ксенократ вернулся в Афины, где стал преподавать в Академии, которой руководил Спевсипп.

Услышав от Аристотеля, что скоро им отбывать в дальнюю дорогу, жена Пифиада не знала, радоваться или огорчаться. В Митилене налажен, пусть временный, но привычный быт, организовался круг знакомых, а что ждёт в Македонии – неизвестно. Как в большинстве греческих семей, всякое дело у них обсуждалось обоюдно, но, поскольку главенство мужа было очевидным, жена почти всегда повиновалась его решению. Только на таком незыблемом веками правиле и ещё на разуме, предписывающем гречанке заботиться не только о собственном лице и теле, но и о своём характере, сохранялась гармония брачного союза. Мужчинам в таком случае предлагалось не искать в жене лишь чувственных удовольствий, а стремиться обрести в ней мать своих детей и хозяйку дома.

Пифиаде понадобилось небольшое время, чтобы пересмотреть одежду и вещи, отобрать нужные, пригодные для жизни в Македонии. Остальное пришлось оставлять. Потребовалось проследить за действиями домашних рабов, их у Аристотеля было пятеро, надежно ли укладывают они всё по сундукам, корзинам и узлам: отдельно – дорожную утварь, еду и посуду. После Афин за три счастливых года в Троаде и уже года на Лесбосе семейного имущества собралось столько, что впору хвататься за голову. Здесь подарки Гермия и приданое Пифиады: одежда, ткани, посуда и ковры, мебель, даже статуи… Взять с собой нельзя и жалко расставаться! Много добра Аристотель бросил, когда спешно покидал Троаду, опасаясь убийц персидского царя. Но главное и самое ценное, что неоспоримо укладывалось в дорожные корзины, – это были рукописи древних авторов, собственные сочинения, коллекции, начатые собираться ещё в Ассосе.

С памятного дня, когда Аристотель прочитал послание Филиппа, он не сомневался, что сделал правильный выбор. Его ожидают в Пелле. Аристотель верил в свои силы, терпение и знания, был уверен, что он сможет стать хорошим наставником юному наследнику. И всё-таки душа тревожилась от сознания, что ему, свободному и независимому учёному и философу, придётся служить македонскому царю, которого афиняне ненавидели, да и у других греков с ним сложились непростые отношения. Для жителей городов, захваченных македонянами, Филипп показался тираном.

Аристотеля тяготили предчувствия, что служба у Филиппа может перечеркнуть все его планы на будущую деятельность в Афинах. Ему нельзя порывать связь с афинянами. Но если Македония сойдётся войной с Афинами, он окажется заложником тех нерадостных событий. Кто в Греции станет разбираться, чем занимался он в Македонии? Греки назовут его перебежчиком, предателем, а македоняне объявят лазутчиком. И что тогда делать ему, наставнику юного наследника македонского царя?

И всё-таки он едет в Македонию. С ним отправляется Феофраст и ещё Каллисфен, восемнадцатилетний племянник сестры Аримнестры. Он изучает историю Греции, будет полезен при дворе в должности царского логографа – летописца исторических событий. В Пелле он будет учителем истории для Александра и его сверстников. О нём и о Феофрасте Аристотель известил Филиппа в письме со своим согласием.

Аристотелю не просто было расставаться с Лесбосом, где он прожил почти год, где успел душой прикипеть к этим дивным местам. Друг Феофраст, владевший в пригороде Митилены поместьем, не скупился на содержание семьи Аристотеля, давал деньги, если имелась надобность, скорее всего, не предполагая возврата. Феофраст знал, что его учитель и друг всегда нуждался в деньгах, поскольку даже в добровольном изгнании не отказывался от аристократических привычек: предпочитал деликатесные блюда, покупал без числа дорогие платья и драгоценности, заказывал морские прогулки, где развлекался с гетерами. Но из всех больших затрат он предпочитал приобретение ценных книг, из числа которых у него уже началась складываться неплохая библиотека.

Главным удовольствием для него на Лесбосе представлялись исследования живого мира, для чего Феофраст предоставил роскошные условия. В пристройке к дому помимо жилья в шесть комнат разместились рабочий кабинет Аристотеля и библиотека. Была организована небольшая лаборатория, в стенах которой он проводил биологическое изучение морских обитателей. В Троаде он начал рукопись с предварительным названием «История животных», на Лесбосе продолжал работать. Тёплые воды Эгейского моря вокруг острова являлись благодатным местом для обитания громадного числа живых существ, а это давало богатый материал для занятий научно-исследовательской деятельностью. Учёный общался с рыбаками, когда их низко посаженные лодки с уловом приставали к берегу. Рыба, кальмары и осьминоги, морские ежи, крабы, креветки – всё это многообразие давало пищу для размышлений и догадок. Он дотошно расспрашивал тружеников моря о способах ловли, повадках и поведении рыб и морских животных во время охоты и брачных игр.

Аристотель сидел на берегу у рыбацких костров, угощался рыбным супом и слушал истории о встречах с необычными морскими животными. Самые интересные и удивительные запоминал, записывал, чтобы потом сесть в лаборатории или кабинете и обо всём этом подумать, проанализировать и сделать выводы. Его изумил рассказ седовласого рыбака о том, что самки голавля следуют за самцом, толкают его ртом под брюхо, способствуя более быстрому и обильному выходу молок. Следом мечут икру, а самцы ту икру пожирают; мальки появляются из икринок, избежавших такого «внимания» родителей. Рыбаки, зная повадки голавлей, ловят самца, живого сажают в корзину и опускают в воду; ждут самок голавля, которые собираются вокруг корзины со всего водоёма, и тут их ловят.

Аристотелю показали большеротого сома длиной почти в рост человека.

– Это самец или самка? – спросил Аристотель.

– Самец, – уверено ответил рыбак. – Самку поймать трудно, так как она, отметав икру, сразу исчезает, будто лиса из курятника. А самец занимает место рядом с кладкой икры, начинает заботиться о потомстве так, как никакая другая рыба. Он охраняет кладку, отгоняя других рыб, готовых съесть икру, и в таком состоянии проводит пятьдесят дней, пока не появятся из икринок его малые детки. Сом охраняет сомят до тех пор, пока они не станут способны спасаться бегством от хищников. Сом-отец всё это время не ест, только иногда, отпугивая врагов, выпрыгивает из воды с большим шумом и ртом производит громкое щёлканье. Вот тут мы его, дурака, и ловим, – закончил рыбак под общий смех.

Аристотель прервал их веселье словами:

– Но если вы поймаете сома в то самое время, когда он охраняет своих деток, вы оставляете малышей беззащитными перед хищниками. Тогда вы теряете тысячи сомов, которые не успели стать взрослыми, большими сомами. При таком подходе к естеству природы в будущем ваши уловы сильно оскудеют. Не так ли?

По задумчивым лицам рыбаков Аристотель понял, что его вопрос застал их врасплох. В другой раз рыбаки показали пойманную на крюк большую серую акулу и, пока разделывали её, рассказали захватывающую историю о её размножении. Оказывается, акула-самка не мечет икру, а откладывает особые капсулы, схожие с яйцами, в специальный мешок внутри собственного тела. Капсулы содержатся там до срока, чтобы выйти и стать маленькими акулами.

На Лесбосе Аристотель мог свободно изучать морских ежей, исследовать органы слуха у рыб, наблюдать за повадками, анатомировать рыбьи тела, ставить опыты по своему разумению. Вывод, который он сделал позже в окончательной редакции своего сочинения, заключался в том, что животное царство делится на кровные существа – рыбы, земноводные, птицы и млекопитающие; и бескровные – ракообразные и моллюски, насекомые, имеющие панцири.