«Лил дождь, а дядька под зонтом задумал клумбу…» Лил дождь, а дядька под зонтом задумал клумбу. Дождь лил и лил, а тот воскресный дядька (С восьмого этажа, казалось, грубо) Под окнами мне сад закладывал. Присядь-ка, Ведь воскресенье, утро – грех долбить Сырую глину. Рядом экскаватор (Игрушечный – с восьмого этажа), чтоб подсобить, Ковшом могучим разрезал экватор. А, может, это правда – центр земли? Или Вселенной? Или понемногу Мы приближали радость, как могли, Прокладывая в лучшее дорогу? А на решетках окон воробьи Пережидали дождь слепой и смелый. И восхищались дядькой, и могли Признаться в том, что каждый неумелый На жердочке пережидает дождь. И как же они звонко хохотали, Когда я с дядькой рифмовала вождь! И плакали они. И улетали. «Все полудни испытывают на доброту…» Все полудни испытывают на доброту, А полночи – на подвиг сна. Не бойся, что я никогда не приду, Посмотри в окно – за дождем весна. Напиши мне письмо, пока пух с тополей Осыпается – нежен и невесом. Пусть счастливых осудят тени аллей, Укорят бездонным своим лицом. Пусть горбатая кошка падет ничком Прямо под ноги паре беспечной той. Чья ж беда, что со мною ты незнаком? Вот и плакать некому перед бедой. Но спугнет немяучую мраморный дог И нашепчет блаженным, что близок час Под чужие скитанья запрашивать в долг. Может, завтра, а может быть, прямо сейчас. «Толпою блажить и цвести беспробудно…» Толпою блажить и цвести беспробудно Мелеющим летом и лютой зимой Дубкам золотистым. А им и нетрудно Сбираться по долгим дорогам домой. Речистых прохожих колючие трели, Молчанье скупое озябших скворцов – Покуда сияньем своим не согрели Прорехи трущоб и огрехи дворцов. Но как ни крути, бесприютны родные И слепнут от света разлучного дня. Мы примем за вечность свои выходные. Какая ни есть, а блаженным – родня. «Ворочает вьюга пространства полей…»
Ворочает вьюга пространства полей. Коченея, прошу: скорей! Ты не думай, родная, что станет теплей Хоть кому-то от смерти твоей. Вырастает у ветра шершавый язык, Широкий, с красным цветком. Звезда гадает: мужчина, мужик? И бледнеет над лепестком. Скулит младенец, храпит до утра Стареющий пес в дому. Воды осталось на дне ведра. Осталось – тебе одному. А нам на просторах родной земли Не выжить и не умереть. Не устоять от горя вдали Родственниками на треть. Триптих 1 Этот год не високосный, Но совсем немилосердный: Что ни день, то супчик постный, Что ни ночь, то сон десертный. Те же самые аккорды, Тех же красок сочетанья. Произносит голос гордый Золотое: «До свиданья!». И за тяжестью смиренной Наблюдает некто строгий Из могилы суверенной У общественной дороги. А под небом неуклюжим Гомон птиц густой, как память. И млеющие лужи Между нашими губами. 2 Твой сон глубок. А что в нем проку, Когда, не разрубив узла, «Ну вот и вышли на дорогу», – Ты в пятый день произнесла. И абрикосом переспелым Томилось солнце, а за ним Ты уходила в платье белом, Едва знакомая родным. Пусть будут плыть и наши лица В твоем потоке неземном. Мы остаемся, как сновидцы, Как пресный хлеб, сухим вином Размоченный. И нам все мало Сырого снега над травой. Ты улыбалась и не знала, Что будет день сороковой. 3 Нету зеркала у меня, Нету взгляда и нету глаз. Будет дело – не хватит дня. Было тело – и в добрый час! Но еще невзначай вернусь Подтвердить вероятность снов. Я давно ни в чем не клянусь, Я давно не имею слов. Этот голос уже не мой И слова уже не мои. Мы согреты дорогой домой. Мы отпущены годом Змеи. И теперь только ветер в руках И дожди в моей голове. Бирюза на плечах и в стихах. И молитва последней вдове. |
