Алек, боковым зрением увидевший, как Клэри теряет сознание, почувствовал, как мир замирает вокруг. Ярость, неконтролируемая ярость застлала брюнету глаза, и следующая стрела попала точно в глаз обидчику. Скорость охотника позволила Алеку успеть и поймать бесчувственную жену. Подхватив девушку на руки, Лайтвуд скрылся в тени деревьев, даже не задумавшись о том, какие последствия понесут за собой его опрометчивые действия.
Ему было плевать на всё и всех вокруг, кроме Клэри. В голове пульсировала мысль о том, что эта девочка — всё, что осталось у него, и только она пытается и сможет его спасти.
***
Очнувшись, Клэри глубоко вдохнула и поняла, что она дома. Полумрак комнаты не позволял разглядеть очертания предметов, но напряженную фигуру Алека в кресле около кровати девушка не увидеть просто не могла.
Задумчиво подперев сжатым кулаком подбородок, парень сидел и смотрел куда-то сквозь стену комнаты. В его темно-голубых от бушующих внутри эмоций глазах не отражалось ничего. Внешний вид супруга пленил Клэри. Она и раньше поддавалась мыслям, что Алек красив, слишком красив, чтобы быть геем, но теперь… Вечно непокорные смоляные волосы со всегда бунтующей прядью челки, сошедшиеся от тяжелых мыслей брови, глубокие завораживающие глаза, сжатые в тонкую линию губы. Лайтвуд олицетворял собой идеал. Губы Клэри тронула слабая улыбка при мысли о том, что, может, в её мечтах принц выглядел именно так.
— Проснулась, — чуть охрипшим от долгого молчания голосом прошептал Алек, и по коже Клэри пробежали мурашки.
Никогда еще она не чувствовала такого только при звуке чьего-то голоса. Вся эта атмосфера — темная комната, загадочный Алек с блестящими глазами, тишина, — затуманивала мозг Клэри, не позволяла думать о том, что сейчас важнее. А самое важное сейчас сидело прямо перед ней, полуразвалившись в кресле, и тепло смотрело своими невозможными глазами.
Девушка не могла себе объяснить, откуда взялись вся эта нежность и весь трепет по отношению к мужу. Где они были раньше? Как глубоко прятались? Почему только теперь, после всего ужаса, что они вместе пережили, чувства выходят наружу?
Все было до смешного просто. Клэри не верила, что может чувствовать что-то к Алеку и что он может чувствовать что-то к ней, из-за того, что считала его геем. Да что там говорить, он сам себя таким считал и даже заявил всему Сумеречному миру, причем дважды, о своей природе. Но тот треклятый поцелуй… Клэри не хотела верить, ужасно не хотела, что этот поцелуй был просто ошибкой, случайностью, и больше никогда не повторится.
— У тебя тут ссадина, — слабо улыбнулся Алек, садясь на край кровати Клэри и касаясь кончиком пальца её виска.
— Я чувствую, — ответила Клэри, чувствуя, как от близости мужа сводит скулы.
Это был особенный момент для обоих. Алек, заглянув в тёмно-зеленые от эмоций глаза супруги, уже не смог повернуть назад. Парень понял, что все это время не давало ему умереть, почему он не смог в ванной комнате вонзить клинок серафимов себе в сердце. Только эта девочка держит его здесь, держит крепко и отпускать не собирается. Ему не было противно её прикосновение, он даже не подумал о том, чтобы дернуться или отстраниться, когда Клэри осторожно села на кровати.
Лица Лайтвудов были в паре сантиметров друг от друга, ребята буквально дышали одним воздухом. Что-то менялось внутри каждого, перестраивалось, полностью преобразовывалось. Алек чувствовал, как в самой глубине, в закрытом им самим на замок сердце просыпается любовь. Не такая, как раньше, не ослепляющая, как с Саймоном, не корыстная, как с Клаусом, и не робкая, как с Магнусом. Чистые и искренние чувства, зарождающиеся на пепелище сожженной к чертям души, позволили Алеку вдохнуть, посмотреть в глаза Клэри по-новому, со смыслом и без страха.
Им обоим было страшно. Обоих пугало то, что творилось внутри и отражалось в самой глубине зрачков. Они не знали, что с этим делать, правильно ли это, возможно ли вообще.
И когда смотреть друг другу в глаза было уже просто невозможно, когда от внутреннего напряжения Лайтвуды едва ли не сходили с ума, из-под кровати вылез сонный Чудик и забрался на руки Алеку. Парень, облегченно выдохнув, хохотнул, поглаживая пса, а Клэри лишь смущённо отвела взгляд.
Она не знала, что это было и чем бы закончилось, но одно было очевидно точно: ей удалось хотя бы на какую-то часть вытащить Алека из бездны самобичевания и страдания.
Первый шаг сделан, но работы ещё очень много. Она справится. Они справятся. Вместе.
========== Реабилитация ==========
— Алек, иди кушать, — раздался голос Клэри с первого этажа, и парень, сидящий за рабочим столом в своей комнате, отложил бумаги и спустился на кухню.
Глазам брюнета предстала пританцовывающая около кухонного стола жена. В коротких домашних шортах и летней майке-борцовке она со своими огненными волосами буквально освещала эту комнату, дом, да и всю жизнь Алека. Парень так и не научился скромно опускать глаза, поэтому сейчас не сводил с супруги откровенно интересующегося взгляда.
— Ешь давай, — потрепала его по черным волосам Клэри.
Алек, усмехнувшись, взялся за вилку.
Прошло уже два месяца с того ограбления, когда Лайтвуд лишил глаза одного из сыновей уважаемого в Аликанте охотника. Судебного разбирательства не было, поскольку Алеку ещё на допросе удалось доказать агентам Конклава, что действовал в состоянии аффекта. Шутка что ли, нападать на его жену. Естественно, Клэри подтвердила, что супруг был в бешенстве, и дело замяли.
Лайтвуду становилось легче. Парень понял, что кому-то нужен в этом мире, что ему есть, ради кого жить. Зеленые глаза, каждое утро так заботливо осматривающие его, сонного и лохматого, на кухне за завтраком, с каждым днем все больше и больше заставляли Алека сомневаться в том, что он гей. Он чувствовал что-то к девушке, к девушке, мать твою, и это сводило брюнета с ума.
В его голове больше не возникало мыслей об отношениях с мужчинами, а уж тем более о сексе. Если к прикосновениям Клэри Алек привык, пусть не сразу, но привык, и то до сих пор иногда чувствовал неприязнь, то от других людей он реально чуть не отпрыгивал.
Приходя вечерами с работы, парень сначала яростно отмывался под душем, а потом, на кухне, задыхаясь от негодования, рассказывал супруге, кто и зачем его сегодня касался. Правда, окруженный заботой Клэри, Алек быстро успокаивался и, уже спокойно жуя пирожок или булочку к чаю, тихо бубнил себе под нос о том, как он ненавидит людей.
Клэри была настоящим героем в глазах Лайтвуда. Она терпела все его приступы бешенства, выслушивала все то, что он вываливал на нее вечерами, она помогала ему, давала советы и успокаивала.
А еще она его любила. Каждое утро смотря на сонную мордашку мужа, Клэри улыбалась своим мыслям. Она сразу поняла, что влюбилась, но у этой влюбленности был какой-то особый оттенок искренности и правильности. Не было сомнений, угрызений совести и отстраненных мыслей, как было до этого со Стефаном и Саймоном-Клаусом. Клэри прекрасно осознавала, что Алек может не ответить на её чувства, может через какое-то время оправиться от психологического потрясения и вновь начать строить отношения с мужчинами. Но девушка знала, что, несмотря на это, она будет его любить. Алек казался Клэри таким родным, таким привычным в своих домашних трико и рваной футболке, что рыжая уже просто не представляла, как можно жить по-другому, как можно не любить его.
А Алек, несмотря на проблемы в общении с обществом, которые казались уже не такими важными, буквально сходил с ума от того, что он чувствовал к Клэри. Парень искренне не понимал сам себя, своего поведения, ведь когда он был с ней рядом, то начинал вести себя совершенно по-другому. Она влияла на него так убийственно, так кардинально меняла, что брюнет терялся в собственных мыслях и теле, неосознанно касаясь Клэри, приобнимая её или перебирая крепкими пальцами её рыжие локоны.
Они проводили вместе все больше и больше времени. Им самим было удивительно то, что они прожили почти полгода вместе и так не узнали друг друга. Желая исправить это, сократить расстояние между ними, Клэри подбила Алека на такое времяпрепровождение, как ежевечерний просмотр какого-нибудь фильма. Оказалось, Лайтвуд совершенно не был знаком с современным кинематографом. Парень, пожимая плечами, объяснял это тем, что в Нью-Йоркском Институте ему было элементарно некогда заниматься такими глупостями.
