– Отнесите в большую комнату, на полу есть место, выгружайте туда.

Когда гастарбайтеры удаляются по лестнице вверх, Лайма Яновна, повернувшись лицом ко мне, продолжает с того места, где прервался наш разговор:

– А что случилось с нашим домом, я не пойму?!

– Ах, вы не были на встрече жильцов с депутатом… – говорю я.

– Ну и что с этого? – спрашивает она.

– Могу порадовать вас, – говорю я. – Появился инвестор.

Он покрывает расходы капремонта нашего дома из своего кармана.

А дальше, я думаю, нам придётся платить ему из своего кармана…

Лайма Яновна многозначительно молчит.

– Я собираю подписи жильцов против богача, – говорю я. – Вы не присоединитесь к нашему обращению?

– Ты сначала меня спроси, – говорит она, – имею ли я претензии к Совету?

Тому, кто собирается вложить собственные деньги, чтобы привести в божий вид Одиннадцатую Текстильщиков?

Я успеваю подумать:

«Откуда ей известно, что имя инвестора – Совет?»

– У меня к Совету-филантропу претензий нет! – продолжает она. – Пусть ряды богачей умножаются.

Меня же беспокоит завтрашний день моих детей.

Этого хочет любой здравомыслящий человек.

Не скрою, поэтому я тут числюсь дворником.

Работать тоже иногда приходится…

Главное – будущая выгода!

Деньги нужны моим детям и внукам!

Не такое уж плохое начало, за пять лет имею в этом подъезде пять квартир!

Когда бы я ещё достигла такого результата?

Если бы лежала на своём насиженном побережье, погружаясь в грёзы мечтаний?

При этом жаловалась на судьбу, что не шлёт мне немного денег?

Совет-филантроп верно делает.

Деньги делают деньги!

Хочешь быть богатым, слезай с кровати!

Побегай налево, побегай направо, что-нибудь да получится.

Если человек лодырь, к тому же палец о палец не желает ударять, а сам любит хлеб с маслом есть, да за счёт госбюджета, такому я пожелала бы шиш с маслом!

– Если так рассуждать, многие будут выброшены на улицу… – говорю я.

– Пусть! – отвечает Лайма Яновна решительно. – Я не настолько богатая, чтобы делиться с ними.

Пусть они отдыхают! Они слишком уважают себя.

Таких людей только смерть спасёт.

Да-да, пусть они подыхают!

Я чувствую, что во рту появились излишки слюны.

Плюю в кучу мусора, куда только что рабочий бросил дымящийся свой бычок, и попадаю точно на него!

Лайма Яновна встаёт передо мной, будто она мне мать родная:

– Подписи собирать может председатель кондоминиума! – говорит тут она. – Но дом наш не имеет кондоминиума.

А ты просто житель!

У простого жителя всего лишь один голос, твой, и всё!

У остальных ты не можешь собирать их голоса.

Так что смешишь только людей, да-да!

Никто не поддержит твою инициативу.

Ещё, на тебе отпечаток дворника, а не знаменитости!

На мне этот отпечаток знаменитости больше, чем у тебя!

Я сойду за неё хотя бы внешне.

А ты нет, да-да!

Всем это известно, и тебе самому известно.

На деле мне надо зарабатывать деньги, а не быть просто богатой.

А тебе, чтобы просто жить, деньги не нужны, да-да!

Я стою и отвечаю ей долгим молчанием.

– Конечно, ты, как дворник, эти тонкости не должен знать, – жалеет меня Лайма Яновна. – Не переживай.

Получил, что называется, подзатыльник, тем не менее говорю:

– Собирают же подписи агитаторы?

– Они собирают на основании закона, – ставит точку она. – Ты никакое не ответственное лицо.

С бухты-барахты заняться сбором подписей тебе нельзя!

Тебя может любой стукнуть, а агитатора охраняют.

Слова Лаймы Яновны меня смущают до мозга костей.

– Благодарю вас за подсказку… – выдавливаю я из себя. – Всё же… Наперекор судьбе…

– Обижаться ты можешь, – говорит Лайма Яновна. – Сам хоть знаешь, чего ты добиваешься?

Вдруг настроение нашло на тебя, и пошёл собирать подписи.

Вот что это называется!

– Эх, Лайма Яновна… – говорю я.

Но тут она опять меня перебивает:

– Я серьёзно тебе говорю!

Ведь ты борешься за свою жилплощадь?

– Нет! Нет! – перебиваю на этот раз я сходу. – Я забочусь обо всех жителях нашего дома!

Я произношу слова, хотя чувствую, как жар у меня пробегает по всему телу от смущения.

Лайма Яновна, подняв голову, смотрит мне в глаза:

– Я Совету скажу, чтобы он не трогал твою семью, – говорит она. – А ты приватизируй её.

В мозгу у меня мелькает: «И эта буржуа!»

– Вы напрасно это… – сопротивляюсь я. – Хочу помочь всем жильцам…

Опять щеки мои рдеют от смущения.

– Если хочешь продавать свою квартиру по выгодной цене, то не скрытничай!

Ещё не поздно.

– Лайма Яновна, не морочьте мне голову! – говорю я уже сердитым голосом. – Я вам, господам… не верю!

Один раз наши отцы вам поверили и остались в дураках!

– Ну вот и приехали! – говорит Лайма Яновна.

Я остаюсь на том месте, а Лайма Яновна молча спускается по лестнице.

Я размышляю о своём намерении.

В подъезде всего 36 квартир…

И вдруг Лайма Яновна обращается ко мне снизу:

– Хватит заниматься ерундой!

Кто живёт тихо, тот живёт долго.

А эту позу свою оставь революционерам!

Что говорит дальше Лайма Яновна, мне не слышно.

Я, чтобы расслышать её слова, убыстряю свой ход, следуя за ней.

Мы выходим из подъезда.

Вокруг всюду желтизна: газон, асфальт, даже бордюры усыпаны опавшими листьями.

Я вспоминаю указание городской власти: с этой осени опавшие листья не будут убираться.

Они должны зимовать на газонах.

А весенняя теплынь вместе с растаявшим снегом превратит их в перегной.

Так они должны будут потом удобрять почву.

Шагаем по тротуару.

Идя рядом с Лаймой Яновной, я вспоминаю, как увидел её впервые в нашем районе лет пять или шесть назад.

Она приехала откуда-то в красном плаще и красной шляпе с широкими полями.

Мне показалось тогда, она приехала из курортной зоны Крыма.

Вызывающие одежды делали тогда её маргинальной дамой в нашем районе.

Сколько раз я её видел – не считал.

Всегда она в красном плаще.

Идёт по стадиону, толкает тележку дворничихи, на руках – белые перчатки, на голове – красная шляпа.

Рядом какой-то откормленный старшеклассник, некоторое время он помогал ей.

Последние года три он не появляется, похоже, учится или работает.

Лайма Яновна, выходит, натура прямолинейная, грамотная и миловидная женщина.

На вид ей сорок с лишним лет, а может, я и ошибаюсь.

Тут мои мысли душат меня, заставляя изнутри подчиниться команде: «Молчи!»

И я отключаюсь.

– С тобой все в порядке? – говорит Лайма Яновна.

Я молчу.

Так идём метров пятнадцать, пока не доходим до козырька моего четвёртого подъезда.

Тогда я иду налево, а Лайма Яновна продолжает свой путь далее.

Не попрощавшись, расстаёмся.

По городскому номеру непредвиденный звонок.

Внуки не реагируют, сын и дочь молчат.

Я и Соня не ждём вестей.

Звонок по городскому телефону – редкость.

– Ну? – говорит Соня. – Кто поднимет трубку?

– А я тут при чём?! – отвечают голоса внука и внучки из своих комнат.

Взрослые дети ничего не говорят, ждут, чтобы кто-то подошёл к телефону.

Зуммер третий раз оглашает все комнаты своим тревожным напоминанием, призывая ответить!

– Если бы нас не было дома, то другое дело… – говорю я и встаю.

Я выхожу в прихожую, где установлен аппарат с городским номером.

Иду медленным шагом, так как знаю, что звонок не для меня.

Мысли мои напоминают, что это очередной трюк рекламщиков.

– Слушаю! – говорю резко. – Как же вы мне надоели!

– Дядя… – говорит вдруг знакомый голос. – Я Наташа. Позовите Дину.

Я зову дочь и, оставив трубку на тумбочке, отхожу.

Дверь за собой в большую комнату закрываю, чтобы в других комнатах не слышали.